Внимание!
среда, 28 декабря 2016
Да продлятся дни наши.
Уважаемые! Не верю, что все умерли, потому как такой пейринг умереть не может! В спячку впасть - это да)
Вопрос назрел, потому что решить его у меня самой не получаетсяпока, наверное, японский не выучу
Додзи! Они ваще в природе существуют? Ни хрена не нахожу, умереть-не встать от досады
Вопрос назрел, потому что решить его у меня самой не получается
Додзи! Они ваще в природе существуют? Ни хрена не нахожу, умереть-не встать от досады
@темы: обсуждение
четверг, 01 мая 2014
С капитаном Зараки время летит незаметно
суббота, 04 января 2014
С капитаном Зараки время летит незаметно
Название: Со всех сторон
Авторы: Пухоспинка, Vitce
Пейринг: Кучики Бьякуя/Зараки Кенпачи
Размер: миди (6,3 тыс. слов)
Жанр: PWP/романс
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: все принадлежит Кубо Тайто
Саммари: Кенпачи приходит к Бьякуе с проблемой, и тот не может отказать
Предупреждения: мат, омегаверс, омега!Кенпачи, ноттинг, фистинг, римминг, клизма, медицинские манипуляции, отложенный оргазм, свадьба в конце порнофильма
Комментарий: фик был написан на Блич-кинк, заявка «Бьякуя/Кенпачи. Омегаверс. Бьякуя помогает Кенпачи переживать течки, в остальное время они скрывают связь и свои сущности»
Читать дальшеСначала Бьякуя ощутил запах.
Он просочился в кабинет вместе с легким, едва ощутимым сквозняком, продрал кожу, будто крупным наждаком, обжег горло и тут же улегся горячим камнем в животе. Густой, пряный аромат, казалось, мгновенно впитался в ворот и рукава, в бумаги и в самого Бьякую — до кости.
Медленными аккуратными движениями он сложил бумаги в идеально ровную стопку и отодвинул к краю стола, задумчиво потер выступающую косточку большого пальца и сказал:
— Добрый день, капитан Зараки.
Тот остановился в проеме, и под неожиданно серьезным внимательным взглядом у Бьякуи по плечам побежали мурашки. Запах тек, как вода, наполнял комнату вместе с тяжелым гулом реяцу. В повисшей тишине Бьякуя с особенной остротой чувствовал и то, и другое.
— Здравствуй, Кучики, — сказал Кенпачи. Уголки его губ чуть дернулись — не понятно, в оскале или в улыбке. — Поговорить надо.
— Что ж, проходите, — Бьякуя не стал подниматься навстречу. Ворот хаори прилип к разом взмокшей шее.
Кенпачи прошел внутрь плавной хищной походкой, остановился на секунду в самом центре. Бьякуя увидел, как дрогнули, втягивая воздух, ноздри, как окаменели плечи, как напряглись, четко выступили желваки. Воздух вокруг него, казалось, загустел, обратился в янтарную патоку, и, вдыхая, Бьякуя чувствовал, как она течет в легкие, оседает на языке мускусным привкусом.
— Полагаю, — Бьякуя переставил на столе тушечницу и с удовлетворением отметил, что пальцы его не дрожат — почти. — Полагаю, вы осведомлены о своем состоянии.
Кенпачи подошел к столу, и Бьякуя сжал пальцы в кулак: вблизи запах дробился на тысячи оттенков, каждый из которых расцветал на языке сочным ароматом.
— Мать твою, именно, — Кенпачи навис над столом, опираясь двумя руками, и Бьякуя невольно откинулся в кресле: слишком много всего. В горле пересохло, а ладони, напротив, стали влажными.
— Итак? — голос почти не дрожал, но Бьякуя едва слышал его в густом шуме крови.
— Помоги, — вдруг просто сказал Кенпачи, и Бьякуя дернулся, вскидывая глаза.
Рот Кенпачи непривычно кривился, он коротко облизывал нижнюю губу, и от этого зрелища кружилась голова. Кенпачи выбрал крайне удачный момент для просьбы о помощи. Мало какая альфа могла отказать омеге во время течки. И сейчас Бьякуя понимал, почему.
От необходимости отказаться от любого предложения стало физически больно.
— Капитан Зараки, мы можем вернуться к этому разговору после того, как ваше состояние вернется в норму?
— Нет! — тяжелый рык прокатился по комнате, и Бьякуя понял, что Кенпачи едва сдерживается. — Мне нужна помощь с этой поебенью, Кучики. — Он умолк, тяжело дыша, а потом продолжил: — Ты хотел продавить в Совете закон о расширении Академии и увеличении занятий по кидо? У тебя будет мой голос. Мой и Уноханы. Унохана убедит Хирако. Получишь свое большинство.
Бьякуя тряхнул головой, пытаясь развеять дурман.
— Чего именно вы от меня хотите, капитан Зараки?
Он торопливо перебирал варианты, прикидывая, кто мог стоять за Кенпачи и какого рода услугу он хочет. Унохана — наверняка. Но и она вряд ли действовала самостоятельно. Может быть…
— Стань моим альфой.
Бьякуя потрясенно распахнул глаза.
От этих слов в животе мгновенно скрутился жаркий комок, горло туго перехватило. Медленно-медленно, по миллиметру Бьякуя протолкнул немного воздуха в легкие, но воздух был отравлен запахом Кенпачи и только сильнее обжег изнутри.
Отказать в простой просьбе казалось невозможным. А в этой, раскаленно впечатанной хриплым голосом прямо в мозг, — немыслимым. И все же Бьякуя тихо, на выдохе спросил:
— Вы уверены?
Кенпачи как-то разом ощетинился.
— Да, мать твою, я уверен, — сказал он, наклонив голову почти угрожающе. Даже просить он умудрялся так, будто пришел драться. Почему-то от этого только сильнее пробирало.
Сглотнув густую слюну, Бьякуя смотрел на Кенпачи, в жесткую линию его напряженных плеч, в темные, сжавшиеся в точку зрачки, в четкие росчерки шрамов на загорелой коже. Они, казалось, делали каждую черту, каждую линию его тела еще ярче и рельефнее. Только сейчас Бьякуя заметил капельки пота на лбу, на верхней губе, на выпуклых мышцах шеи, которые чуть подрагивали, когда Кенпачи выдыхал. Его колотило, хотя он и пытался это скрыть.
Бьякуя вытер и убрал оставленную, начавшую подсыхать кисть, поднялся, задвинул свой стул и подошел к Кенпачи, щурясь и чувствуя, как с каждым шагом запекаются губы, будто он приближается к огромному костру, от которого расходятся волны жара.
— Я не готов быть вашей альфой, — Кенпачи скривился, открыл рот. — Но я готов встретиться с вами — один раз.
Кенпачи ожег его раскаленным взглядом, резко кивнул, оттолкнулся от стола и, резко развернувшись, ушел — оставив после себя тягучий сладкий запах, от которого в промежности пульсировала кровь.
Бьякуя выдохнул и обмяк, коротко глотая воздух. Он оценил деликатность Кенпачи. Тот мог не предлагать сделку. Еще пара таких визитов, и Бьякуя бы согласился на все. Предложение же поддержать в Совете позволяло сохранить лицо: перед собой и — если кто-нибудь вдруг узнает — перед другими. Оставался один вопрос: кто подсказал Кенпачи, что Бьякуя — альфа? Тщательно скрываемая информация, которую тот не собирался делать общественным достоянием. Ибо половозрелая альфа слишком уязвима перед омегой в течке, а у клана Кучики все еще хватает врагов.
Бьякуя торопливо распахнул все окна, вдыхая чистый летний воздух — глубоко, до головокружения, до тех пор, пока не улеглось возбуждение. Член все еще натягивал хакама, но теперь Бьякую это почти не беспокоило, разрядка — дело недолгое.
К вечеру он закончил все приготовления: завершил текущие дела, отменил свои тренировки, проинструктировал Ренджи, сказав, что берет отпуск.
Осталось самое сложное: подготовиться ко встрече с Кенпачи. Бьякуя сомневался, что у того есть хоть какой-то опыт. А значит, все будет немного сложнее. К тому же Бьякуя, хоть и ложился с омегами, отдавал себе отчет в том, что Кенпачи не походил ни на одну из тех послушных, безупречно вышколенных душ, что держал в свое время в поместье дед.
Отдавая распоряжения слугам, Бьякуя пытался представить, как все произойдет, но воображение отказывало, словно голова разом наполнялась багровым туманом при одной только мысли о Кенпачи. Это все проклятый запах. Слабый, едва уловимый его призрак преследовал Бьякую по пятам, дразнил напоминанием и отзывался тягучим неотвязным возбуждением, будто Кенпачи, уходя, оставил его, как некое обещание.
Не доверяя посланникам и бумаге, Бьякуя вынул из принесенного стеклянного сосуда адскую бабочку — не готейского разведения, из личного инсектариума клана Кучики. Крылья с темной бахромой несколько раз раскрылись и сложились, а потом бабочка сорвалась с ладони и стала подниматься все выше и выше в небо. Бьякуя проводил ее взглядом, машинальным неотвязным жестом стирая с пальцев черные пятна пыльцы. Бабочки такой окраски были одноразовыми. Найдя адресата, они передавали сообщение и попросту рассыпались в мелкую серую пыль, что, естественно, крайне способствовало сохранению тайн клана.
Кенпачи явился минут через сорок. Он не стал утруждать себя воротами, может, из соображений секретности, а скорее — просто потому, что не видел в этом никакой надобности. А еще его наверняка подстегивало неотвязное возбуждение течки.
Приближение Бьякуя почувствовал сразу же. Реяцу колыхалась, взвивалась и обрушивалась густой удушающей волной. Деревья в саду тяжело заскрипели, потом застонали, будто под ураганом, — старые, в два обхвата деревья.
Никогда еще Бьякуя не был с настолько сильной омегой. Никогда его не одолевало столь сильное желание.
Он отступил вглубь дома и покачнулся, когда Кенпачи шагнул следом. Повел носом, словно зверь, верхняя губа приподнялась в оскале, блеснули ровные зубы. Бьякуя оттолкнулся пятками.
— Следуйте за мной.
— Какого хрена, я хочу…
Бьякуя его не слушал. Он слишком хорошо понимал, чего хочет Кенпачи. Того раздирало желание, но последнее, что нужно делать в этом случае — начать совокупляться. Стены угрожающе потрескивали, когда Бьякуя вел Кенпачи вглубь дома, по коридорам, мимо залов. Пока не вывел к большой комнате, где уже курились травы.
Бьякуя стоял в центре и всем тело чувствовал бешеный взгляд Кенпачи.
— Железный ты, Кучики?
Если бы Бьякуя мог, он бы расхохотался Кенпачи в лицо. Но его самообладания хватало лишь на то, чтобы молчать. Казалось — открой он рот, и больше не сможет остановиться, припадет к ароматной золотистой коже, вцепится в нее зубами и начнет терзать, глотая густой сладкий запах.
Бьякуя кивнул на широкий футон — и принялся медленно раздеваться. Он чувствовал, как Кенпачи смотрит, жадно, оценивающе, и позволял ему это. Медленно разворачивался, давая возможность рассмотреть себя, неторопливо складывал одежду. Разматывая фундоши, он смотрел Кенпачи прямо в глаза. Тот сглотнул, дернулся, сделал шаг вперед, сдирая с себя косоде.
Бьякуя почал головой, и Кенпачи, дрожа всем телом, остановился.
— Ложись, — удалось, наконец, разомкнуть губы. Разомкнуть и вдохнуть полной грудью наполнившийся вязким жаром воздух.
Но ноги сам понесли вперед, Бьякуя отчаянно положил ладони на мощную грудь, цепляясь за кружащуюся реальность. Гладкий. Соленый и влажный. Кенпачи глухо застонал. Этот звук неожиданно отрезвил, не дал провалиться в ощущения, запахи, движения — в собственное желание. Медленным, мучительно медленным движением Бьякуя провел ладонью вдоль сведенных мышц, впитывая жар кончиками подрагивающих пальцев. Кенпачи посмотрел на его руку, а потом в глаза горящим, неожиданно открытым взглядом, от которого хищное лицо сделалось незнакомым.
Сжав плечо с бугрящимися от напряжения мышцами, Бьякуя надавил — без особой силы, но повелительно. Мир немного кружился, казалось, неподвижны только твердые теплые доски под ступнями, а все остальное уплывает куда-то. Кенпачи мгновенно подчинился, опустился на колени, мазнув взглядом по животу Бьякуи, по его члену, и облизал губы острым темным языком. Пол тоже провалился под пятками.
Бьякуя надавил сильнее и повторил:
— Ложись.
Секунду Кенпачи жег его взглядом, дыша сквозь стиснутые зубы, а потом медленно растянулся на расстеленном футоне. Его широкая грудь ходила ходуном — вся в мелких бисеринках пота, небольшие соски в окружении темных волосков сжались и потемнели.
— Я не могу, Кучики, — сказал он, неотрывно глядя в потолок.
Бьякуя опустился рядом, сел на пятки, стараясь успокоить дыхание, да что там успокоить — хотя бы заставить себя втянуть немного этого кипящего воздуха. Закрыв глаза, он сосредоточился и, действуя с величайшей, продуманной осторожностью, замкнул подготовленные барьеры кидо.
Реяцу Кенпачи, запертая внутри, мгновенно навалилась на плечи, прошлась по коже тяжелой волной. В этом и заключалась основная проблема. Если просто взять Кенпачи в таком состоянии, это может привести к выбросу такой силы, что от поместья ничего не останется.
Кенпачи вдохнул, пластаясь, облизнулся жадно и нетерпеливо, а потом со стоном выгнулся, разводя ноги. Пальцы заскребли по футону, и мощный толчок реяцу ударился в кидо-барьер. Бьякуя рухнул на колени, прижимая Кенпачи к полу, скользя ладонями по потной коже и проваливаясь в дурманящий запах. Нельзя-нельзя-нельзя. Все еще нельзя.
Он зашарил у изголовья. Где-то здесь было… Кенпачи дышал рвано и тяжело, жар его тела прожигал руку до костей. Бьякуя откинул крышку деревянного ларца, прорывая защиту, которой было укрыто содержимое, и начал доставать инструменты. Хотелось бы, что все это не пригодилось, но без кое-чего точно было не обойтись.
Кенпачи смотрел на него теперь отчаянно, но с каким-то смирением, и Бьякуя, поддавшись порыву, поцеловал его в колено. Пряный вкус кожи ударил под дых, голова закружилась, и Бьякуя до боли стиснул в пальцах прохладную трубку. Сглотнул, смаргивая пот. Безумие сейчас стучало в виски, а Кенпачи продолжал разводить ноги, но уже молча, просто кусая губы. Бьякуя невольно скользил взглядом между крепких ягодиц с налитыми мышцами. Футон был уже мокрый от смазки, кожа глянцево блестела, и Бьякуя еще раз прижался губами к колену Кенпачи.
Он не мог говорить, просто шевельнул одними губами: «Потерпи». Коснулся ягодиц, собрав смазку, и провел ладонью по полой прозрачной трубке. А потом потянул Кенпачи за бедро, бережно переворачивая набок.
Воздух стал густым и горячим, руки дрожали, когда Бьякуя осторожно оттягивал ягодицу и приставлял к заднему проходу гладкий и округлый конец трубки. Мышцы ануса сразу же сжались, и Кенпачи подался навстречу, закричав хрипло и протяжно. Когда он начал дрочить себе, Бьякуя твердо перехватил запястье и толкнул трубку глубже, активируя кидо.
Кенпачи под ним содрогнулся всем телом, плечи затрясла крупная дрожь. Его реяцу била под дых, оседала на языке так сильно, что кружилась голова. Бьякуя надавил свободной ладонью на бедро Кенпачи, удерживая его на месте, пока по трубке медленно текли тягучие капли густой смазки. Ее было слишком много — должно быть, Кенпачи тянул до последнего, пришел не при первых признаках течки, а позднее. Может, даже терпел день или два. Стоило представить, как он, задыхаясь, катался по футону, пытался дрочить, надеясь унять грызущее желание, в паху скручивался тугой клубок жара.
Трубка скользила в мокром, блестящем от смазки заднем проходе. Бьякуя наблюдал, как выкручивает Кенпачи, то и дело облизывал пересохшие губы, но запах оседал на них, обжигал сухой язык. Хотелось прижаться к скользким ягодицам, старательно вылизать их, зарыться лицом в расщелину, толкнуться языком в дырку, собирая пряные капли. Мысли утекали, и Бьякуя оставил себе одно слово. Нельзя.
Нельзя.
Горячая жесткая пятка Кенпачи уперлась в бедро — его выгибало. Бьякуя гладил потную кожу, собственные руки тряслись, будто он первый раз... Будто и не был никогда с омегой, будто не проделывал много раз все необходимое.
— Так надо, — будто извиняясь, вытолкнул он сквозь спекшиеся губы. — Сейчас станет лучше. — Помолчал и добавил: — Доверься мне.
Пальцы, сведенные судорогой, скребнули по бедру Кенпачи.
— Подрочить-то дай, — Кенпачи потер головку члена, и Бьякуя снова торопливо отвел его руку.
— Позже, — шепнул он сухими губами. — Позже.
Но Кенпачи оттолкнул его и задвигал кулаком. Воздух над ним от сгустившейся реяцу плыл зыбким маревом. Бьякуя торопливо зашарил в ларце, из рук все валилось. Плотные, но мягкие ремешки отыскались на самом дне. Перетянуть яички оказалось сложно — пальцы дрожали и соскальзывали, перед лицом маячил гладкий член, вызывая головокружение.
— Теперь дрочи, — выдохнул Бьякуя, отворачиваясь.
«Не давать омеге кончить в первую течку как долго, как это возможно» — правило, хоть и жестокое, но разумное. Первая смазка должна выйти, обновиться — и чем дольше не будет оргазмов, тем быстрее все закончится.
Бьякуя поглаживал красное кольцо мышц, сжавшихся вокруг трубки. Теперь смазка текла медленнее, и Бьякуя повращал трубку, рассматривая сквозь ее прозрачные стенки гладкую плоть. Осталось совсем немного — смыть старые выделения.
Для того, чтобы взять клизму, пришлось встать. Бьякуя дрожащими руками наполнял толстую грушу, потом вливал туда ароматный травяной настой, а после подыскивал подходящую пробку. Кенпачи, весь мокрый, судорожно дрочил. Яйца покраснели, головка из-за прилившей крови казалась лиловой. Надо было спешить.
Он опустился на колени, потянул трубку. Кенпачи застонал, оттягивая себя за ягодицу и проталкивая в себе два пальца. Бьякуя с силой убрал их и ловко вставил в задний проход смазанный наконечник. Нажал на бок груши, и Кенпачи застыл, закаменев всем телом. Что-то пошло не так? Ему больно? Бьякуя напряженно ощупывал промежность.
— Нахрена, Кучики? — Кенпачи говорил хрипло и неразборчиво.
Бьякуя сильнее наддал на грушу, и Кенпачи дернулся, положив ладонь на живот.
— Нужно промыть, — Бьякую трясло, он старался не подавать вида, хотел, чтобы Кенпачи видел — все под контролем, он все сделает правильно — но этот запах и взгляд сводили с ума. Похоже, ему тоже понадобится помощь. Бьякуя отыскал второй ремешок и затянул вокруг основания собственной мошонки. Легче не стало, но накатывающий волнами оргазм отступил.
Бьякуя выдохнул и выдавил остатки воды в Кенпачи.
— Сожмись.
Выдернув наконечник, Бьякуя ловко заткнул Кенпачи пробкой. Сейчас в нем было несколько литров жидкости. Еще совсем немного, и тогда…
Он не выдержал. Рухнул рядом с Кенпачи, прижался к его спине и потерся членом о ягодицы. Тот дрогнул, выгнулся, поставляясь, и тут же застонал от распирающей изнутри воды. Мускулистые бедра каменно напряглись, несколько раз конвульсивно сжались. Прикосновение раскаленной кожи к головке члена обожгло. Навалилось острое желание вставить одним движением, почувствовать, как стискиваются гладкие мышцы. Выдержка отказывала. Кусая губы, Бьякуя благодарил пробку, благодарил крупицы оставшегося разума, благодарил настойчивость деда, который считал, что альфе следует вырабатывать прежде всего выдержку, а потом уже все остальное.
— Ох, блядь, — Кенпачи ткнулся лбом в ладони. Кажется, даже голос сделался более осмысленным. Сжатые ягодицы каменели мыцами, он наверняка сейчас разрывался между желанием чувствовать всем телом член Бьякуи и острыми позывами к опорожнению. — Сукин ты сын, Кучики, я трахаться хочу, мать твою.
— Еще немного, — повторил Бьякуя. Немного отстранившись, наклонился, слизнул капли пота, выступившие на плече Кенпачи, покатал вкус во рту, медленно сглотнул, чувствуя, как он спускается по горлу, будто горячий камень. — Терпи, сколько сможешь.
— Не могу я, блядь! — зарычал Кенпачи, перекатившись на спину. Наполненный, вздувшийся живот мешал ему. Кенпачи то и дело прижимал его ладонью, но легче, конечно не становилось.
— Терпи, — настойчиво повторил Бьякуя, заглянув в его мокрое искаженное лицо.
Светлые глаза с крошечными пляшущими зрачками расфокусированно метались, губы искривились — темные, искусанные, сухие. Все шрамы обрисовались четче, выступили поверх черт, и Бьякуя коснулся щеки Кенпачи, провел вдоль рваной полосы. Прозрачные хищные глаза метнулись, и на секунду Бьякуе показалось, что на пальцах сейчас сомкнутся зубы, но Кенпачи только лизнул подушечки шершавым длинным языком, будто старался отвлечься хоть на что-нибудь.
Бьякую подбросило и перевернуло. Все мысли смешались.
— Хорошо, — сказал он, но голос все-таки дрогнул. — Теперь поднимайся.
— Да ты нахуй издеваешься? — Кенпачи мотнул головой.
— Если разольешь — ничего страшного, — Бьякуя коснулся живота, провел ладонью ниже, зарылся пальцами в густую влажную поросль, помассировал основание члена. Кенпачи приподнялся на локте, и Бьякуя понял — он встанет, но это будет медленно. Неоправданно. Несправедливо. Колебался он недолго. Подхватил Кенпачи одной рукой под шеей, второй — под коленями, и встал. Кенпачи коротко взревел, и Бьякуя почувствовал, как он зажимается всем телом, выгибается и стискивает ягодицы.
До ширмы, загораживающей вход в ванную — всего три шага. Бьякуя плечом толкнул дверь, ввалился внутрь и толкнул Кенпачи в душевую кабину. Тот вцепился в стену, ноги разъехались, он развел бедра, полуприседая — и Бьякуя потянулся за пробкой. Нашарил основание — из ануса сочилась вода — и потянул, освобождая задний проход. Кенпачи вскрикнул, прогибаясь в пояснице, и на пол хлынула вода.
Бьякуя нашарил кнопку душа, и Кенпачи застыл, глотая текущие струи.
— Когда все закончится, — хрипло сказал он, — надо не забыть тебя убить.
Бьякуя прижался лбом к холодной стене. Перед глазами плясали черные точки. Мысль о скорой смерти показалась даже привлекательной. Он дернул ремешок, сжимавшийся тугие яйца Кенпачи. Чтобы расстегнуть, пришлось повозиться. Освободив Кенпачи, Бьякуя занялся с собой. Яйца уже не ныли, а откровенно болели.
А через миг Кенпачи впечатал его в стену, накрыл всем телом, и Бьякуя закричал, проваливаясь в чистый и терпкий, такой свежий аромат. Его крыло — звуками и запахи, кожа стали слишком чувствительной, и он шарил ладонями по телу Кенпачи, вздрагивая от каждого прикосновения. Из душевой они не вышли — вывалились, схлестнувшись в объятии, рухнули на колени возле футона, покатились по полу.
По волосам Кенпачи по его коже текла вода, по татами, по тонким простыням на футоне расплылись темные мокрые пятна. Вода пахла солью, кожей, пахла омегой в течке, и Бьякуя каким-то крошечным кусочком еще трезвого сознания, подумал, что даже когда все закончится, в комнату будет невозможно зайти — придется перестилать полы. А потом Кенпачи навалился, придавил всем весом. Они целовались, задыхаясь, терлись друг о друга, кусались — Бьякуя слизывал, сглатывал чужой вкус и запах. Поднявшись над ним на четвереньки, Кенпачи встряхнулся всем телом, как огромный хищник, потом тяжело глянул на Бьякую.
— А теперь ты меня выебешь, Кучики, — сказал он низко и хрипло. — Черт возьми, если ты этого не сделаешь, я тебя прямо сейчас убью.
Бьякуя глянул на ходящую ходуном грудь, на подрагивающий кадык и понял — убьет. Горло выгрызет, если потребуется. По поджарому мускулистому животу прошла волна судорог. Отступившее, улегшееся было возбуждение снова вскипало внутри Кенпачи. Крупная натертая головка его члена покачивалась, из раскрытого отверстия сочилась мутная смазка — капля за каплей.
— Теперь можно, — выдохнул Бьякуя и сам не узнал своего голоса. Всем телом, всей кожей он чувствовал, как рассыпаются остатки самоконтроля. В следующую секунду он дернул Кенпачи на себя, они снова покатились по разворошенному футону. Бьякуя чувствовал то горячий бок, то бедро, то жесткое плечо. Кенпачи весь состоял из углов, из твердых линий, из сухих мышц, перевитых светлыми следами старых сражений. Наклонившись, Бьякуя принялся вылизывать широкое перекрестье шрамов над соском. Блекло-розовая кожа в этом месте вздулась и пошла мелкими морщинками — должно быть застарелый ожог.
Их члены терлись, и Кенпачи нетерпеливо ерзал, разводя колени. Член скользил по смазке, терся о жесткие волоски, а Бьякуя терзал твердый сосок. Когда головка уперлась в задний проход и протолкнулась сжатое кольцо мышц, Бьякуя потерял контроль.
В груди набух огненный шар, сжигая внутренности. Кенпачи вскинул бедра, и Бьякуя провалился в горячечный жар; тело скрутило удовольствием таким сильным, что каждая мышца остро отдавалась болью. Бьякуя вбивался в тугой задний проход, смазанный, обжигающе горячий — звонкие шлепки и хлюпанье смазки стучали в ушах. Кенпачи стискивал его ягодицы, натягиваясь сильнее и глубже. Бьякуя судорожно долбился, Кенпачи, запрокинув голову, широко хватал ртом воздух, его гладкие лоснящиеся плечи содрогались.
После слишком сильного толчка член выскользнул, и у Бьякуи потемнело в глазах, а Кенпачи торопливо перевернулся на живот, подобрал колени и выгнулся, раскрываясь растраханным, блестящим анусом, из которого непрерывно сочилась смазка. Бьякуя, опираясь на руки, подполз, жадно прижался членом ко входу, замер, смакуя ощущение того, как сильные мышцы стискивают головку, а потом снова рухнул в свой личный ад, в котором него не было ни воли, ни сил. А был только Кенпачи и его задница, его спина, покрытая потом, искусанная — Бьякуя не помнил, как оставлял эти следы. Он трахал Кенпачи, а тот дрочил себе, пока мышцы не сжались, а сам не вскинулся, кончая.
Бьякуя едва успел убрать член — собственная сперма брызнула на поджарые ягодицы, стекая белыми разводами. А Бьякуя жадно приник к открытому анусу, толкаясь языком в горячее нутро, слизывая сперму и смазку. А Кенпачи под ним тяжело дышал и коротко постанывал от каждого прикосновения.
Бьякуя огладил сильное бедро, подтянулся выше, и Кенпачи сгреб его в горячее кольцо рук, прижал к себе. Грудь его судорожно вздымалась, а член, зажатый между их телами, снова стоял. У Бьякуи, впрочем, тоже. Именно поэтому для сцепки было еще рано. Они не насытились, они оба не насытились. Бьякуя протянул руку и положил ладонь на мошонку, коротко лизнул соленое плечо.
В паху жгло. Основание члена слегка набухло, отвердело, но почти сразу узел исчез, и навалился очередной горячечный виток возбуждения.
— Думал, полегчает, — хрипло и невнятно пробормотал Кенпачи. — У меня сейчас яйца лопнут.
Бьякуя не ответил. Слова застывали в горле, скатывались обратно пылающими углями. Ладони заскользили по мокрой спине Кенпачи, прошлись по его груди, по животу, размазывая сперму. Мышцы подрагивали под пальцами, и Бьякуе казалось, что рук слишком мало. Хотелось всего и сразу, прикоснуться везде, слизывать пот и смазку, пока вкус Кенпачи не наполнит все тело от пяток до макушки. Бьякуя чувствовал себя пустым глиняным сосудом, под тонкими стенками — только пламя.
Кенпачи придвинулся, потянулся всем телом как кот, притерся, навалился плечом. Жесткий язык широко прошелся по шее, за ухом, по сгибу челюсти. Каждый раз, когда Кенпачи прикусывал кожу, Бьякую подбрасывало. Глянув вниз, он увидел розоватые отпечатки на груди вокруг соска.
А потом Кенпачи сполз, обхватил жесткими обветренными губами головку, пропустил ее глубже в раскаленное горло, и перед глазами все поплыло. Запустив пальцы в чужие мокрые спутанные, облепившие плечи, лопатки и шею, волосы, он поглаживал кожу, давил на затылок Кенпачи, заставляя наклониться ниже. В ответ тот чуть прижал кожу за головкой зубами и сдавленно зарычал; звук отозвался на пальцах, прошелся от поясницы до загривка жаркой дрожью. Бьякую подбросило и вывернуло, он вцепился в плечи, упираясь головкой в нёбо, утопая в алом возбуждении — а через миг сознание вернулось хлопком: Кенпачи стиснул яички, не давая кончить.
Ругательство вырвалось сквозь плотно сомкнутые губы, и Кенпачи, что б его, сжал зубы сильнее. Бьякуя метался под ним, толкаясь в горло, как вдруг рот исчез, и от разочарования захотелось кричать. Бьякуя замер, глотая густой влажный воздух: длинный язык скользнул в анус, ввинчиваясь, горячие ладони легли на ягодицы, раздвигая и растягивая. И Бьякуя оказался нанизан на подвижный язык, словно бабочка на иглу — Кенпачи вылизывал его изнутри, покусывал кожу и жадно толкался внутрь.
Бьякуя рванулся, задыхаясь, опрокинул Кенпачи на спину, сунул руку между ягодиц — в задний проход гладко вошло сразу три пальца. Он развел их, пристально глядя в глаза и утопая в синей в золотую крапинку радужке. Кенпачи широко, сумасшедше улыбаясь, облизывался — и Бьякуя прижался к его рту, собирая собственный вкус. А потом свел пальцы и толкнулся глубже, чувствуя, как поддаются упругие мышцы ануса, впуская руку. Кенпачи застыл, замер, его черты заострились, лицо стало прозрачно-яростными, словно под кожей бушевало золотое пламя. А потом Бьякуя толкнулся еще, и кулак прошел в задний проход целиком, мышцы сжались вокруг запястья. Кенпачи закусил губу, широко распахнул глаза и вдруг содрогнулся, кончая и суча ногами.
Мышцы конвульсивно сжались, сфинктер туго обхватил запястье. Тонкие струйки спермы запятнали и без того испачканный живот, а Кенпачи продолжало трясти, когда Бьякуя медленно двигал кулаком. Кажется, его оргазм все никак не кончался, поднимаясь и поднимаясь по спирали. Член вздрагивал, из уретры сочились мутные полупрозрачные капли; смазка хлюпала в заднице, текла вдоль предплечья до самого локтя. Часто сглатывая, Бьякуя неотрывно смотрел, как сокращаются мышцы Кенпачи под кожей, как приподнимаются бедра, как поджимаются яйца.
Собственное возбуждение чуть отступило, сделалось прозрачным, густым и текучим, как нитка меда. Казалось, нить эта протянулась между ним и Кенпачи, перемешались ощущения, чувства, сами тела перемешались. Даже в заднице тянуло — остро и сладко.
Кенпачи выгнулся, упираясь пятками в татами с такой силой, что плетение хрустнуло, проломилось, насадился глубоко, резко и закричал, почти завыл. Бьякуя видел его глаза — тоненький край радужки, обведенный темным кольцом. Ресницы слиплись, над бровями текли капли пота.
Желание ударило под дых так резко, что мир вокруг покачнулся, комната завертелась, покатились по кругу ширмы с тонкой расписной бумагой, погасшие бронзовые курительницы, деревянные резные сундучки с медицинскими инструментами. На секунду все это провалилось, остался только кусочек пола с распотрошенным мокрым футоном и Кенпачи.
Стиснув пальцы на его бедре, Бьякуя медленно потянул руку наружу. На секунду мышцы протестующе сжались, обхватили его плотно-плотно, как мокрая гладкая перчатка, а потом поддались. Бьякуя смотрел, как растягивается натертый покрасневший, припухший сфинктер, и стискивал пальцы другой руки все сильнее.
Кенпачи глотал воздух неглубокими короткими вздохами, а пальцы Бьякуи бесконечно скользили, выходя из ануса — до тех пор, пока внутри не остались самые кончики. Бьякуя пошевелил ими, лаская нежные стенки, и поднял глаза. Кенпачи смотрел, провалившись вглубь себя, на Бьякую и сквозь Бьякую. В глубине зрачков вспыхивали золотые искры.
Бьякуя медленно провел залитыми смазкой пальцами по промежности, сжал мошонку и поднялся выше — к чуть опавшему, но все еще твердому члену. Кенпачи продолжал смотреть — в самое нутро, и от этого взгляда Бьякую потряхивало все сильнее. Он подтянулся на руках, лег сверху, скользя грудью и животом по влажной коже, и коснулся приоткрытого рта. Проглотил едва заметный выдох, а потом — даже не поцеловал, просто прижался губами, впитывая это ощущение. Член уперся сначала в мошонку, потом скользнул дальше, мягко и гладко входя в растянутый задний проход. Кенпачи, словно очнувшись, вздохнул и вернул поцелуй — такой же осторожный.
Бьякуя погружался в Кенпачи неторопливо — ловил выражение его лица, утопал в золоте, вспыхивающем в глазах. И содрогался от сладости, сомкнувшейся вокруг его члена. Кенпачи поднял руки и запустил пальцы в волосы, ероша их и потягивая за пряди. Провел по спине широкой ладонью. Бьякуя прикрыл глаза от удовольствия, а потом резко толкнулся, замер и посмотрел Кенпачи прямо в глаза. Тот отвел с его лица прядь волос и просто кивнул. Бьякуя сделал первый, самый длинный и самый сильный толчок.
От загривка вдоль позвоночника прокатилась волна жара, расплескалась в крестце, подстегнула. Бьякуя несколько раз мелко качнулся, будто пытаясь войти еще и еще глубже, так глубоко, как только возможно. Тела плотно сомкнулись, Бьякуя чувствовал животом мягкую кожу мошонки, жесткие царапучие волоски. Кенпачи смотрел в ответ. Оба они зависли в этом миге, в растянувшемся до бесконечности времени. А потом Кенпачи поймал Бьякую за плечо, дернул на себя, будто он мог бы войти еще хоть на миллиметр.
Захлебнувшись, Бьякуя шатнулся и принялся вколачиваться во влажный жар. Пальцы вцепились в бедро, сжали ягодицу, оттягивая ее, раскрывая Кенпачи еще сильнее. Бьякуя проваливался в мокрые шлепки мошонки, в хлюпанье смазки, в надсадное оглушительное дыхание Кенпачи, в его короткие горловые стоны, в судорожно напряженные пальцы на плече. Живот свело судорогой, мгновенной пустотой, будто внутри возникла крошечная песчинка черной дыры и начала поглощать тело, разрастаясь, становясь все больше и больше.
Бьякуя смотрел в перекошенный рот Кенпачи и чувствовал, как медленно, по кусочку, перестает существовать. Сейчас, вот сейчас надо было отстраниться, вытащить член раньше, чем стиснутся вокруг горячие, мгновенно сузившиеся мышцы. Хотелось трахать Кенпачи, терзать Кенпачи, вобрать его в себя целиком и полностью, изучить каждый сантиметр, каждый вдох. И сил остановиться не было. Между лопаток тек пот, и росла, росла, росла черная дыра. Бьякуя загонял член в Кенпачи с такой силой, что того мотало на футоне. Упираясь затылком, он выгнулся так, что стало видно только натянутое открытое горло.
Наверное, надо было остановиться. Бьякуя даже думал об этом — две или три секунды. А потом черная дыра его поглотила. Сошла лавиной, вывернула наизнанку раз, другой. Сознание парило где-то под потолком, а, может быть, кружило вокруг Кенпачи. А тело продолжало двигаться по нарастающей, головокружительно. Бьякуя вколачивался так отчаянно, что не чувствовал больше ничего, кроме зарождающегося вниз живота взрыва сверхновой. Он засаживал, теряя сознание, и вскидывался, когда член упирался в мягкую плоть. Толчки слились в один бесконечный танец, Кенпачи бессильно шарил по его телу руками — сжимая, поглаживая, лаская. Бьякуя сильнее задвигал бедрами, уже вот-вот, осталось совсем немного, чтобы окончательно рухнуть в безумие. Кенпачи, чувствуя подступающий оргазм, стискивал мышцы вокруг члена, и Бьякуя, кажется, что-то кричал ему. Что-то такое, от чего Кенпачи вскинулся, подбросил бедра и прижал к себе Бьякую, горячо стискивая ягодицы.
А тот уже не мог остановиться. Его мир сузился до горячей влажной дырки, бешеных толчков, жара дыхание и широких ладоней, шарящих по спине, шее, ягодицам. В основании члена набухал твердый шарик.
Кенпачи изумленно раскрыл глаза, кривя широкий рот, и Бьякуя отчаянно поцеловал его — так глубоко, как только смог. Он целовал, задыхаясь, а бедра продолжали двигаться. Влажные шлепки мешались с двойными стонами, хлюпанье смазки доводило до исступления.
Оргазм начался с позвоночника. Прошелся вдоль спины, скручивая каждую мышцу, стек между ягодиц, и Бьякуя сжался, выгибаясь, отпустил себя, вскидываясь, вбиваясь в зад. Оргазм разбил его на миллион мельчайших осколков, кровь прилила к члену, а узел разнесло раньше, чем Бьякуя пришел в себя. Он кончал в Кенпачи бесконечно долгими судорожными рывками.
Мучительное натяжение плоти, сомкнувшейся вокруг члена, вызвало дрожь. Кенпачи трясло всем телом, он часто облизывал губы и коротко рвано постанывал. А Бьякуя, вращая бедрами, вставлял ему все дальше и дальше, пока, наконец, узел окончательно не погрузился в пульсирующий анус. Стало до безумия тесно. Узел набухал, растягивая гладкие мышцы все сильнее, до предела, и Бьякую подбрасывало в оргазме виток за витком. Кенпачи под ним не орал уже, только тихо хрипел. Его невидящие глаза, широко распахнутые в потолок, казалось, светились изнутри. Реяцу кипела и словно в единый миг вытеснила весь воздух. Осталась только бурлящая сила. Барьеры трещали, прогибались, не в силах сдержать все, что выплескивалось сейчас из дрожащего тела Кенпачи.
Натянутый, напряженный так, что едва не рвались мышцы, тот похож был на струну. Каждое мелкое движение бедер, каждое прикосновение отзывалось новым приступом выкручивающего удовольствия. Бьякуя едва не повалился на Кенпачи — он почти не чувствовал своего тела, мышцы не слушались, отзываясь ватной дрожью. Все ощущения сосредоточились в паху, там, где горячая плоть обхватила, стиснула узел так, что даже пожелай Бьякуя вытащить член, ему бы не удалось.
Задыхаясь, захлебываясь этим безумным оргазмом, который с каждым витком становился все ярче, все оглушительнее, Бьякуя смотрел, как подрагивает горло Кенпачи. Он пытался сглотнуть, но у него ничего не получалось. Его член прижался к животу, отверстие на головке раскрылось, сперма уже не выплескивалась — просто текла, густо смешанная с полупрозрачным секретом предстательной железы. Натертая головка блестела — темная, багровая. Кенпачи уже не пытался прикоснуться к себе, просто вцепился в простыни и кусал губы блестящими белыми зубами.
Последний спазм опрокинул Бьякую в густую чернильную темноту и оборвался на одной высокой звенящей ноте. Тела не ощущались — словно они с Кенпачи растворились в этой темноте и сейчас терлись обнаженными душами друг о друга. Действительность проступала медленно — золотыми и серебристыми всполохами реяцу, прижимала к полу тяжестью тел и запекшимся запахом возбуждения. Бьякуя уже различал медленное биение сердца и потрескивание кидо-барьера, шорох стен, все еще дрожащих от чудовищного всплеска силы. Гладкое тепло Кенпачи обволакивало и утягивало в сон.
Бьякуя шевельнулся и застонал — каждую мышцу ломило, разбухший у основания член был все еще заперт. Кенпачи, придерживая Бьякуя под лопатками, начал переворачиваться. Они легли на бок, чувствуя друг друга как продолжение самих себя — ни единого лишнего движения.
Бьякуя прижался щекой к плечу Кенпачи, созерцая собственное внутреннее спокойствие, и понимал — вот оно. То, ради чего встречаются и соединяются альфы и омеги. Миг огромного всепоглощающего понимания и спокойствия, момент кристальной прозрачности собственной жизни и своего места в мире. Чувство единения и пронзительной гармонии.
Он прижался губами к соленой коже и закрыл глаза. Хотелось продлить этот миг, прочувствовать его до самого конца, но веки тяжелели все больше. Кенпачи дышал ровно и размеренно, поглаживая Бьякую и слегка сжимаясь вокруг его члена. Глаза закрывались сами, и Бьякуя вздохнул, окончательно отпуская себя и проваливаясь в сон.
Но даже во сне он чувствовал запах — мягкий, изменившийся, какой-то спокойный и гладкий. Тело плыло в этом запахе, как в теплых волнах.
Проснулся он от тяжелого тягучего ощущения чужого взгляда. Глаза Кенпачи едва заметно мерцали золотистыми искрами. Реяцу улеглась, сделалась похожей на неподвижную спокойную гладь пруда. Кенпачи дернул углом широкого рта — по глади пошли круги.
— Доброе утро, — хрипло сказал Бьякуя.
Кенпачи наклонился, приблизил лицо почти вплотную. Его черты еще немного расплывались в сонной мути. Бьякуя моргнул — линии заострились, вырисовались искусанные, запекшиеся губы, синеватые тени на впалых щеках, темная морщинка между бровей. Горячее дыхание Кенпачи касалось губ. Бьякуя слизал с них сонную сухость, вкус чужой кожи и запах омеги. Вчерашнее возбуждение мягко колыхнулось внутри, поднялось из живота вверх до горла, встало комком. Сглотнув, Бьякуя снова облизнулся. Ничего особенного Кенпачи не делал, даже почти не касался его, только смотрел, и зрачки, казалось, немного пульсировали, то сужаясь, то расширяясь, как черные дыры. И Бьякуя падал в них, чувствуя, как возбуждается все сильнее, как медленно наливается член.
— Утро, — согласился Кенпачи.
Хотя здесь, в глубине дома, совершенно неясно было, какое снаружи время суток. Придвинувшись, Бьякуя потерся кожей о кожу, медленно, лениво, еще без особой остроты возбуждения, явно просто наслаждаясь теплом. Запах обострялся, накатывал волна за волной.
За то время, пока они спали, узел рассосался, член выскользнул из ануса, и сейчас, полувозбужденный, касался бедра Кенпачи. Тот лениво скосил глаза, и по спине Бьякуи побежали мурашки. Поцелуй получился глубокий и неспешный. Бьякуя гладил языком нёбо, вылизывал узкие искусанные губы и покачивался на волнах просыпающегося возбуждения. Твердый член Кенпачи уперся в живот, и Бьякуя посмотрел вниз: крупная красная головка была наполовину обнажена, из щели выступила капля смазки, влажно блестя.
Бьякуя отстранился, плавно перетек к бедрам, не спуская с головки глаз. Кенпачи вздохнул, сгибая ногу в колене и укладываясь на бок, и Бьякуя коснулся губами напряженной плоти. На ягодицы тут же легли жесткие ладони, и он послушно перевернулся ногами к голове Кенпачи. Тот довольно заворчал, обхватил яички, но Бьякуя, замирая, разомкнул губы и накрыл головку. Горячая солоноватая плоть заполнила рот, Кенпачи коротко дернулся, и Бьякуя придержал его за бедра, не позволяя вогнать себе член до самого горла. Он прикрыл глаза, растворяясь в ощущении гладкой плоти на языке, и принялся сосать. Трогал языком натянутую уздечку, сжимал голов, высасывая капельки смазки и чувствуя, как содрогается Кенпачи. А тот, словно не желая отставать, развел Бьякуе ягодицы и начал поглаживать расщелину, массируя задний проход; трогал яички, перекатывая в ладони, и сжимал головку члена. От этого всего волна удовольствия тянулась от позвоночника до затылка, собиралась острыми яркими вспышками в груди.
Кенпачи сжал бедра, когда Бьякуя заглотил член глубже, смазка между ног хлюпнула, и тяжелый аромат ударил по обнаженным нервам. Бьякуя легко протолкнул палец в задний проход, и мышцы вокруг него сжались. Бьякуя вставил второй палец и начал неторопливо трахать Кенпачи, погружая все глубже.
Мокрый, в смазке и сперме, проход раскрывался легко. Кенпачи приподнял бедра, Крупная головка подрагивала во рту каждый раз, когда Бьякуя проталкивал внутрь пальцы. Искусанные губы саднили, скользя по гладкой твердой плоти, а прикосновения к заднице обжигали. Бьякуе казалось, что все тело натянулось между этими ощущениями, уплывает, покачиваясь — от горла, в которое проталкивалась головка, к члену и заднему проходу, которые оглаживали жесткие пальцы.
Мозолистые подушечки чуть царапали нежную кожу, посылая короткие вспышки удовольствия, от них сводило лопатки, и на загривке выступал пот. Кенпачи тер головку, прижимал уздечку, обводил крайнюю плоть. Короткие прикосновения дразнили, возбуждали еще сильнее. Приподнявшись, Кенпачи длинно лизнул от мошонки до заднего прохода, коротко толкнулся языком, а потом прихватил губами сначала одно яичко, потом другое.
Бьякуя захлебнулся, чуть не выпустив изо рта подрагивающую головку, и сильнее толкнулся пальцами в задницу Кенпачи. Губы сделались невероятно чувствительными. Сжимая член, Бьякуя чувствовал каждую выступающую вену, каждый сантиметр тяжелой плоти. Головка гладко скользила во рту, упираясь в стенку горла так глубоко, что на глаза наворачивались слезы. Почти выпуская ее изо рта, Бьякуя скользил языком по отверстию, собирая пряную густую смазку, а потом снова пропускал в горло. Казалось, он мог бы кончить от одного этого ощущения скольжения, от пульсации плоти и солоноватого острого вкуса.
Кенпачи под ним потряхивало, его бедра мелко подрагивали. Задыхаясь, Бьякуя прижимал их к футону. От горла до паха протянулась нить жара, она вибрировала внутри, и казалось, что она вот-вот лопнет от напряжения. Кенпачи вылизывал его мошонку, и на каждом движении Бьякуя проваливался в раскаленную влажность его рта. Когда горячий язык протолкнулся в задницу, нить внутри зазвенела и лопнула, ударив под дых неожиданно сокрушительным оргазмом. Все мышцы выкрутило, тяжело придавило загривок. Бьякуя невнятно застонал сквозь твердую плоть и тут же почувствовал, как сократилась головка, как в горло ударила струя спермы. Бьякуя задыхался, сглатывая, его все еще трясло, а сперма выплескивалась, наполняя рот; смешанная со слюной, потекла по подбородку горячей тягучей струйкой.
Кенпачи потянул его на себя, заставив перевернуться, сгреб в объятья и довольно засопел куда-то в шею — словно собирался снова заснуть. И Бьякуя его хорошо понимал.
Вкус спермы не раздражал, хотя обычно Бьякуя старался сразу смывать с себя все следы бурной ночи. Он облизнулся, приоткрыл глаза и наткнулся на острый взгляд Кенпачи: тот смотрел задумчиво и оценивающие.
— Что? — разомкнул губы Бьякуя, проталкивая внутрь себя комок из запахов и вкусов.
Кенпачи как будто смутился — отвел взгляд и прикрыл глаза. Но потом все же ответил:
— Я думал, будет по-другому.
Бьякуя почувствовал, как его бровь поползла вверх.
— Например, как?
— Как, как… — проворчал Кенпачи. — Так. Выебешь меня и все.
Бьякуя стало весело:
— И что из случившегося не вписалось в этот нехитрый сценарий?
— Ты, — просто и серьезно ответил Кенпачи.
Бьякуя моргнул. Поднялся — с некоторым трудом, протянул руку. Но Кенпачи легко вскочил из положения «лежа», посмотрел настороженно.
— В душ, — коротко сказал Бьякуя. — И завтракать.
Усталость смывалась теплыми упругими струями, и Бьякуя, уже чистый, не выдержал, прижался к Кенпачи сзади, потерся членом между ягодиц, провел рукой по его вновь возбужденной плоти. Он все еще не знал, что говорить. Кенпачи тоже оказался совсем не таким. Готовым не только брать, но и отдавать — щедро, без остатка. Возможно, это было его сутью — плевать на полумеры. Наверное, понимание этого толкнуло Бьякую на согласие хотя бы попробовать — желание узнать, как оно будет не только в бою. Но он точно не мог предвидеть, что все окажется именно так. Что Бьякую будет ломать от смеси страсти и нежности.
За завтраком они тоже молчали. Бьякуя вслушивался в колышущееся марево их реяцу, сплетенной между собой, и думал, что будет очень трудно скрыть эту связь. Почти невозможно. Проще разорвать. И поймал себя на боли, охватившей грудь от этой мысли. Он поднял глаза.
Кенпачи держал в руке пиалу, казавшуюся крошечной, смотрел с усмешкой.
— Ну, что надумал?
Сразу стало легко и просто. Бьякуя улыбнулся в ответ и покачал головой.
— Я тоже не ожидал, что ты окажешься… — он пытался подобрать подходящее слово, но не преуспел, — окажешься таким. — Протянул руку, касаясь щеки — желание взмыло в нем пологой волной, от него перехватило грудь. — Но я рад стать твоей альфой.
Кенпачи прищурился, шевельнулся, и под кожей перекатились мускулы.
— Передумал, значит?
— Провел переоценку ситуации, — уточнил Бьякуя.
Кенпачи широко улыбнулся:
— Ха! Как скажешь. — Он помолчал. — Только знаешь что, Кучики. Когда у меня закончится эта херь, я тебя выебу. Во все дыры, какие найду.
— Я согласен,— выговорил Бьякуя сквозь перехваченное горло, качнулся вперед, толкая Кенпачи в грудь и опрокидывая его на спину. Слишком хотелось его взять.
А подумать, как они скроют их связь, можно будет позже. Сначала нужно узнать друг друга. Со всех сторон.
Авторы: Пухоспинка, Vitce
Пейринг: Кучики Бьякуя/Зараки Кенпачи
Размер: миди (6,3 тыс. слов)
Жанр: PWP/романс
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: все принадлежит Кубо Тайто
Саммари: Кенпачи приходит к Бьякуе с проблемой, и тот не может отказать
Предупреждения: мат, омегаверс, омега!Кенпачи, ноттинг, фистинг, римминг, клизма, медицинские манипуляции, отложенный оргазм, свадьба в конце порнофильма
Комментарий: фик был написан на Блич-кинк, заявка «Бьякуя/Кенпачи. Омегаверс. Бьякуя помогает Кенпачи переживать течки, в остальное время они скрывают связь и свои сущности»
Читать дальшеСначала Бьякуя ощутил запах.
Он просочился в кабинет вместе с легким, едва ощутимым сквозняком, продрал кожу, будто крупным наждаком, обжег горло и тут же улегся горячим камнем в животе. Густой, пряный аромат, казалось, мгновенно впитался в ворот и рукава, в бумаги и в самого Бьякую — до кости.
Медленными аккуратными движениями он сложил бумаги в идеально ровную стопку и отодвинул к краю стола, задумчиво потер выступающую косточку большого пальца и сказал:
— Добрый день, капитан Зараки.
Тот остановился в проеме, и под неожиданно серьезным внимательным взглядом у Бьякуи по плечам побежали мурашки. Запах тек, как вода, наполнял комнату вместе с тяжелым гулом реяцу. В повисшей тишине Бьякуя с особенной остротой чувствовал и то, и другое.
— Здравствуй, Кучики, — сказал Кенпачи. Уголки его губ чуть дернулись — не понятно, в оскале или в улыбке. — Поговорить надо.
— Что ж, проходите, — Бьякуя не стал подниматься навстречу. Ворот хаори прилип к разом взмокшей шее.
Кенпачи прошел внутрь плавной хищной походкой, остановился на секунду в самом центре. Бьякуя увидел, как дрогнули, втягивая воздух, ноздри, как окаменели плечи, как напряглись, четко выступили желваки. Воздух вокруг него, казалось, загустел, обратился в янтарную патоку, и, вдыхая, Бьякуя чувствовал, как она течет в легкие, оседает на языке мускусным привкусом.
— Полагаю, — Бьякуя переставил на столе тушечницу и с удовлетворением отметил, что пальцы его не дрожат — почти. — Полагаю, вы осведомлены о своем состоянии.
Кенпачи подошел к столу, и Бьякуя сжал пальцы в кулак: вблизи запах дробился на тысячи оттенков, каждый из которых расцветал на языке сочным ароматом.
— Мать твою, именно, — Кенпачи навис над столом, опираясь двумя руками, и Бьякуя невольно откинулся в кресле: слишком много всего. В горле пересохло, а ладони, напротив, стали влажными.
— Итак? — голос почти не дрожал, но Бьякуя едва слышал его в густом шуме крови.
— Помоги, — вдруг просто сказал Кенпачи, и Бьякуя дернулся, вскидывая глаза.
Рот Кенпачи непривычно кривился, он коротко облизывал нижнюю губу, и от этого зрелища кружилась голова. Кенпачи выбрал крайне удачный момент для просьбы о помощи. Мало какая альфа могла отказать омеге во время течки. И сейчас Бьякуя понимал, почему.
От необходимости отказаться от любого предложения стало физически больно.
— Капитан Зараки, мы можем вернуться к этому разговору после того, как ваше состояние вернется в норму?
— Нет! — тяжелый рык прокатился по комнате, и Бьякуя понял, что Кенпачи едва сдерживается. — Мне нужна помощь с этой поебенью, Кучики. — Он умолк, тяжело дыша, а потом продолжил: — Ты хотел продавить в Совете закон о расширении Академии и увеличении занятий по кидо? У тебя будет мой голос. Мой и Уноханы. Унохана убедит Хирако. Получишь свое большинство.
Бьякуя тряхнул головой, пытаясь развеять дурман.
— Чего именно вы от меня хотите, капитан Зараки?
Он торопливо перебирал варианты, прикидывая, кто мог стоять за Кенпачи и какого рода услугу он хочет. Унохана — наверняка. Но и она вряд ли действовала самостоятельно. Может быть…
— Стань моим альфой.
Бьякуя потрясенно распахнул глаза.
От этих слов в животе мгновенно скрутился жаркий комок, горло туго перехватило. Медленно-медленно, по миллиметру Бьякуя протолкнул немного воздуха в легкие, но воздух был отравлен запахом Кенпачи и только сильнее обжег изнутри.
Отказать в простой просьбе казалось невозможным. А в этой, раскаленно впечатанной хриплым голосом прямо в мозг, — немыслимым. И все же Бьякуя тихо, на выдохе спросил:
— Вы уверены?
Кенпачи как-то разом ощетинился.
— Да, мать твою, я уверен, — сказал он, наклонив голову почти угрожающе. Даже просить он умудрялся так, будто пришел драться. Почему-то от этого только сильнее пробирало.
Сглотнув густую слюну, Бьякуя смотрел на Кенпачи, в жесткую линию его напряженных плеч, в темные, сжавшиеся в точку зрачки, в четкие росчерки шрамов на загорелой коже. Они, казалось, делали каждую черту, каждую линию его тела еще ярче и рельефнее. Только сейчас Бьякуя заметил капельки пота на лбу, на верхней губе, на выпуклых мышцах шеи, которые чуть подрагивали, когда Кенпачи выдыхал. Его колотило, хотя он и пытался это скрыть.
Бьякуя вытер и убрал оставленную, начавшую подсыхать кисть, поднялся, задвинул свой стул и подошел к Кенпачи, щурясь и чувствуя, как с каждым шагом запекаются губы, будто он приближается к огромному костру, от которого расходятся волны жара.
— Я не готов быть вашей альфой, — Кенпачи скривился, открыл рот. — Но я готов встретиться с вами — один раз.
Кенпачи ожег его раскаленным взглядом, резко кивнул, оттолкнулся от стола и, резко развернувшись, ушел — оставив после себя тягучий сладкий запах, от которого в промежности пульсировала кровь.
Бьякуя выдохнул и обмяк, коротко глотая воздух. Он оценил деликатность Кенпачи. Тот мог не предлагать сделку. Еще пара таких визитов, и Бьякуя бы согласился на все. Предложение же поддержать в Совете позволяло сохранить лицо: перед собой и — если кто-нибудь вдруг узнает — перед другими. Оставался один вопрос: кто подсказал Кенпачи, что Бьякуя — альфа? Тщательно скрываемая информация, которую тот не собирался делать общественным достоянием. Ибо половозрелая альфа слишком уязвима перед омегой в течке, а у клана Кучики все еще хватает врагов.
Бьякуя торопливо распахнул все окна, вдыхая чистый летний воздух — глубоко, до головокружения, до тех пор, пока не улеглось возбуждение. Член все еще натягивал хакама, но теперь Бьякую это почти не беспокоило, разрядка — дело недолгое.
К вечеру он закончил все приготовления: завершил текущие дела, отменил свои тренировки, проинструктировал Ренджи, сказав, что берет отпуск.
Осталось самое сложное: подготовиться ко встрече с Кенпачи. Бьякуя сомневался, что у того есть хоть какой-то опыт. А значит, все будет немного сложнее. К тому же Бьякуя, хоть и ложился с омегами, отдавал себе отчет в том, что Кенпачи не походил ни на одну из тех послушных, безупречно вышколенных душ, что держал в свое время в поместье дед.
Отдавая распоряжения слугам, Бьякуя пытался представить, как все произойдет, но воображение отказывало, словно голова разом наполнялась багровым туманом при одной только мысли о Кенпачи. Это все проклятый запах. Слабый, едва уловимый его призрак преследовал Бьякую по пятам, дразнил напоминанием и отзывался тягучим неотвязным возбуждением, будто Кенпачи, уходя, оставил его, как некое обещание.
Не доверяя посланникам и бумаге, Бьякуя вынул из принесенного стеклянного сосуда адскую бабочку — не готейского разведения, из личного инсектариума клана Кучики. Крылья с темной бахромой несколько раз раскрылись и сложились, а потом бабочка сорвалась с ладони и стала подниматься все выше и выше в небо. Бьякуя проводил ее взглядом, машинальным неотвязным жестом стирая с пальцев черные пятна пыльцы. Бабочки такой окраски были одноразовыми. Найдя адресата, они передавали сообщение и попросту рассыпались в мелкую серую пыль, что, естественно, крайне способствовало сохранению тайн клана.
Кенпачи явился минут через сорок. Он не стал утруждать себя воротами, может, из соображений секретности, а скорее — просто потому, что не видел в этом никакой надобности. А еще его наверняка подстегивало неотвязное возбуждение течки.
Приближение Бьякуя почувствовал сразу же. Реяцу колыхалась, взвивалась и обрушивалась густой удушающей волной. Деревья в саду тяжело заскрипели, потом застонали, будто под ураганом, — старые, в два обхвата деревья.
Никогда еще Бьякуя не был с настолько сильной омегой. Никогда его не одолевало столь сильное желание.
Он отступил вглубь дома и покачнулся, когда Кенпачи шагнул следом. Повел носом, словно зверь, верхняя губа приподнялась в оскале, блеснули ровные зубы. Бьякуя оттолкнулся пятками.
— Следуйте за мной.
— Какого хрена, я хочу…
Бьякуя его не слушал. Он слишком хорошо понимал, чего хочет Кенпачи. Того раздирало желание, но последнее, что нужно делать в этом случае — начать совокупляться. Стены угрожающе потрескивали, когда Бьякуя вел Кенпачи вглубь дома, по коридорам, мимо залов. Пока не вывел к большой комнате, где уже курились травы.
Бьякуя стоял в центре и всем тело чувствовал бешеный взгляд Кенпачи.
— Железный ты, Кучики?
Если бы Бьякуя мог, он бы расхохотался Кенпачи в лицо. Но его самообладания хватало лишь на то, чтобы молчать. Казалось — открой он рот, и больше не сможет остановиться, припадет к ароматной золотистой коже, вцепится в нее зубами и начнет терзать, глотая густой сладкий запах.
Бьякуя кивнул на широкий футон — и принялся медленно раздеваться. Он чувствовал, как Кенпачи смотрит, жадно, оценивающе, и позволял ему это. Медленно разворачивался, давая возможность рассмотреть себя, неторопливо складывал одежду. Разматывая фундоши, он смотрел Кенпачи прямо в глаза. Тот сглотнул, дернулся, сделал шаг вперед, сдирая с себя косоде.
Бьякуя почал головой, и Кенпачи, дрожа всем телом, остановился.
— Ложись, — удалось, наконец, разомкнуть губы. Разомкнуть и вдохнуть полной грудью наполнившийся вязким жаром воздух.
Но ноги сам понесли вперед, Бьякуя отчаянно положил ладони на мощную грудь, цепляясь за кружащуюся реальность. Гладкий. Соленый и влажный. Кенпачи глухо застонал. Этот звук неожиданно отрезвил, не дал провалиться в ощущения, запахи, движения — в собственное желание. Медленным, мучительно медленным движением Бьякуя провел ладонью вдоль сведенных мышц, впитывая жар кончиками подрагивающих пальцев. Кенпачи посмотрел на его руку, а потом в глаза горящим, неожиданно открытым взглядом, от которого хищное лицо сделалось незнакомым.
Сжав плечо с бугрящимися от напряжения мышцами, Бьякуя надавил — без особой силы, но повелительно. Мир немного кружился, казалось, неподвижны только твердые теплые доски под ступнями, а все остальное уплывает куда-то. Кенпачи мгновенно подчинился, опустился на колени, мазнув взглядом по животу Бьякуи, по его члену, и облизал губы острым темным языком. Пол тоже провалился под пятками.
Бьякуя надавил сильнее и повторил:
— Ложись.
Секунду Кенпачи жег его взглядом, дыша сквозь стиснутые зубы, а потом медленно растянулся на расстеленном футоне. Его широкая грудь ходила ходуном — вся в мелких бисеринках пота, небольшие соски в окружении темных волосков сжались и потемнели.
— Я не могу, Кучики, — сказал он, неотрывно глядя в потолок.
Бьякуя опустился рядом, сел на пятки, стараясь успокоить дыхание, да что там успокоить — хотя бы заставить себя втянуть немного этого кипящего воздуха. Закрыв глаза, он сосредоточился и, действуя с величайшей, продуманной осторожностью, замкнул подготовленные барьеры кидо.
Реяцу Кенпачи, запертая внутри, мгновенно навалилась на плечи, прошлась по коже тяжелой волной. В этом и заключалась основная проблема. Если просто взять Кенпачи в таком состоянии, это может привести к выбросу такой силы, что от поместья ничего не останется.
Кенпачи вдохнул, пластаясь, облизнулся жадно и нетерпеливо, а потом со стоном выгнулся, разводя ноги. Пальцы заскребли по футону, и мощный толчок реяцу ударился в кидо-барьер. Бьякуя рухнул на колени, прижимая Кенпачи к полу, скользя ладонями по потной коже и проваливаясь в дурманящий запах. Нельзя-нельзя-нельзя. Все еще нельзя.
Он зашарил у изголовья. Где-то здесь было… Кенпачи дышал рвано и тяжело, жар его тела прожигал руку до костей. Бьякуя откинул крышку деревянного ларца, прорывая защиту, которой было укрыто содержимое, и начал доставать инструменты. Хотелось бы, что все это не пригодилось, но без кое-чего точно было не обойтись.
Кенпачи смотрел на него теперь отчаянно, но с каким-то смирением, и Бьякуя, поддавшись порыву, поцеловал его в колено. Пряный вкус кожи ударил под дых, голова закружилась, и Бьякуя до боли стиснул в пальцах прохладную трубку. Сглотнул, смаргивая пот. Безумие сейчас стучало в виски, а Кенпачи продолжал разводить ноги, но уже молча, просто кусая губы. Бьякуя невольно скользил взглядом между крепких ягодиц с налитыми мышцами. Футон был уже мокрый от смазки, кожа глянцево блестела, и Бьякуя еще раз прижался губами к колену Кенпачи.
Он не мог говорить, просто шевельнул одними губами: «Потерпи». Коснулся ягодиц, собрав смазку, и провел ладонью по полой прозрачной трубке. А потом потянул Кенпачи за бедро, бережно переворачивая набок.
Воздух стал густым и горячим, руки дрожали, когда Бьякуя осторожно оттягивал ягодицу и приставлял к заднему проходу гладкий и округлый конец трубки. Мышцы ануса сразу же сжались, и Кенпачи подался навстречу, закричав хрипло и протяжно. Когда он начал дрочить себе, Бьякуя твердо перехватил запястье и толкнул трубку глубже, активируя кидо.
Кенпачи под ним содрогнулся всем телом, плечи затрясла крупная дрожь. Его реяцу била под дых, оседала на языке так сильно, что кружилась голова. Бьякуя надавил свободной ладонью на бедро Кенпачи, удерживая его на месте, пока по трубке медленно текли тягучие капли густой смазки. Ее было слишком много — должно быть, Кенпачи тянул до последнего, пришел не при первых признаках течки, а позднее. Может, даже терпел день или два. Стоило представить, как он, задыхаясь, катался по футону, пытался дрочить, надеясь унять грызущее желание, в паху скручивался тугой клубок жара.
Трубка скользила в мокром, блестящем от смазки заднем проходе. Бьякуя наблюдал, как выкручивает Кенпачи, то и дело облизывал пересохшие губы, но запах оседал на них, обжигал сухой язык. Хотелось прижаться к скользким ягодицам, старательно вылизать их, зарыться лицом в расщелину, толкнуться языком в дырку, собирая пряные капли. Мысли утекали, и Бьякуя оставил себе одно слово. Нельзя.
Нельзя.
Горячая жесткая пятка Кенпачи уперлась в бедро — его выгибало. Бьякуя гладил потную кожу, собственные руки тряслись, будто он первый раз... Будто и не был никогда с омегой, будто не проделывал много раз все необходимое.
— Так надо, — будто извиняясь, вытолкнул он сквозь спекшиеся губы. — Сейчас станет лучше. — Помолчал и добавил: — Доверься мне.
Пальцы, сведенные судорогой, скребнули по бедру Кенпачи.
— Подрочить-то дай, — Кенпачи потер головку члена, и Бьякуя снова торопливо отвел его руку.
— Позже, — шепнул он сухими губами. — Позже.
Но Кенпачи оттолкнул его и задвигал кулаком. Воздух над ним от сгустившейся реяцу плыл зыбким маревом. Бьякуя торопливо зашарил в ларце, из рук все валилось. Плотные, но мягкие ремешки отыскались на самом дне. Перетянуть яички оказалось сложно — пальцы дрожали и соскальзывали, перед лицом маячил гладкий член, вызывая головокружение.
— Теперь дрочи, — выдохнул Бьякуя, отворачиваясь.
«Не давать омеге кончить в первую течку как долго, как это возможно» — правило, хоть и жестокое, но разумное. Первая смазка должна выйти, обновиться — и чем дольше не будет оргазмов, тем быстрее все закончится.
Бьякуя поглаживал красное кольцо мышц, сжавшихся вокруг трубки. Теперь смазка текла медленнее, и Бьякуя повращал трубку, рассматривая сквозь ее прозрачные стенки гладкую плоть. Осталось совсем немного — смыть старые выделения.
Для того, чтобы взять клизму, пришлось встать. Бьякуя дрожащими руками наполнял толстую грушу, потом вливал туда ароматный травяной настой, а после подыскивал подходящую пробку. Кенпачи, весь мокрый, судорожно дрочил. Яйца покраснели, головка из-за прилившей крови казалась лиловой. Надо было спешить.
Он опустился на колени, потянул трубку. Кенпачи застонал, оттягивая себя за ягодицу и проталкивая в себе два пальца. Бьякуя с силой убрал их и ловко вставил в задний проход смазанный наконечник. Нажал на бок груши, и Кенпачи застыл, закаменев всем телом. Что-то пошло не так? Ему больно? Бьякуя напряженно ощупывал промежность.
— Нахрена, Кучики? — Кенпачи говорил хрипло и неразборчиво.
Бьякуя сильнее наддал на грушу, и Кенпачи дернулся, положив ладонь на живот.
— Нужно промыть, — Бьякую трясло, он старался не подавать вида, хотел, чтобы Кенпачи видел — все под контролем, он все сделает правильно — но этот запах и взгляд сводили с ума. Похоже, ему тоже понадобится помощь. Бьякуя отыскал второй ремешок и затянул вокруг основания собственной мошонки. Легче не стало, но накатывающий волнами оргазм отступил.
Бьякуя выдохнул и выдавил остатки воды в Кенпачи.
— Сожмись.
Выдернув наконечник, Бьякуя ловко заткнул Кенпачи пробкой. Сейчас в нем было несколько литров жидкости. Еще совсем немного, и тогда…
Он не выдержал. Рухнул рядом с Кенпачи, прижался к его спине и потерся членом о ягодицы. Тот дрогнул, выгнулся, поставляясь, и тут же застонал от распирающей изнутри воды. Мускулистые бедра каменно напряглись, несколько раз конвульсивно сжались. Прикосновение раскаленной кожи к головке члена обожгло. Навалилось острое желание вставить одним движением, почувствовать, как стискиваются гладкие мышцы. Выдержка отказывала. Кусая губы, Бьякуя благодарил пробку, благодарил крупицы оставшегося разума, благодарил настойчивость деда, который считал, что альфе следует вырабатывать прежде всего выдержку, а потом уже все остальное.
— Ох, блядь, — Кенпачи ткнулся лбом в ладони. Кажется, даже голос сделался более осмысленным. Сжатые ягодицы каменели мыцами, он наверняка сейчас разрывался между желанием чувствовать всем телом член Бьякуи и острыми позывами к опорожнению. — Сукин ты сын, Кучики, я трахаться хочу, мать твою.
— Еще немного, — повторил Бьякуя. Немного отстранившись, наклонился, слизнул капли пота, выступившие на плече Кенпачи, покатал вкус во рту, медленно сглотнул, чувствуя, как он спускается по горлу, будто горячий камень. — Терпи, сколько сможешь.
— Не могу я, блядь! — зарычал Кенпачи, перекатившись на спину. Наполненный, вздувшийся живот мешал ему. Кенпачи то и дело прижимал его ладонью, но легче, конечно не становилось.
— Терпи, — настойчиво повторил Бьякуя, заглянув в его мокрое искаженное лицо.
Светлые глаза с крошечными пляшущими зрачками расфокусированно метались, губы искривились — темные, искусанные, сухие. Все шрамы обрисовались четче, выступили поверх черт, и Бьякуя коснулся щеки Кенпачи, провел вдоль рваной полосы. Прозрачные хищные глаза метнулись, и на секунду Бьякуе показалось, что на пальцах сейчас сомкнутся зубы, но Кенпачи только лизнул подушечки шершавым длинным языком, будто старался отвлечься хоть на что-нибудь.
Бьякую подбросило и перевернуло. Все мысли смешались.
— Хорошо, — сказал он, но голос все-таки дрогнул. — Теперь поднимайся.
— Да ты нахуй издеваешься? — Кенпачи мотнул головой.
— Если разольешь — ничего страшного, — Бьякуя коснулся живота, провел ладонью ниже, зарылся пальцами в густую влажную поросль, помассировал основание члена. Кенпачи приподнялся на локте, и Бьякуя понял — он встанет, но это будет медленно. Неоправданно. Несправедливо. Колебался он недолго. Подхватил Кенпачи одной рукой под шеей, второй — под коленями, и встал. Кенпачи коротко взревел, и Бьякуя почувствовал, как он зажимается всем телом, выгибается и стискивает ягодицы.
До ширмы, загораживающей вход в ванную — всего три шага. Бьякуя плечом толкнул дверь, ввалился внутрь и толкнул Кенпачи в душевую кабину. Тот вцепился в стену, ноги разъехались, он развел бедра, полуприседая — и Бьякуя потянулся за пробкой. Нашарил основание — из ануса сочилась вода — и потянул, освобождая задний проход. Кенпачи вскрикнул, прогибаясь в пояснице, и на пол хлынула вода.
Бьякуя нашарил кнопку душа, и Кенпачи застыл, глотая текущие струи.
— Когда все закончится, — хрипло сказал он, — надо не забыть тебя убить.
Бьякуя прижался лбом к холодной стене. Перед глазами плясали черные точки. Мысль о скорой смерти показалась даже привлекательной. Он дернул ремешок, сжимавшийся тугие яйца Кенпачи. Чтобы расстегнуть, пришлось повозиться. Освободив Кенпачи, Бьякуя занялся с собой. Яйца уже не ныли, а откровенно болели.
А через миг Кенпачи впечатал его в стену, накрыл всем телом, и Бьякуя закричал, проваливаясь в чистый и терпкий, такой свежий аромат. Его крыло — звуками и запахи, кожа стали слишком чувствительной, и он шарил ладонями по телу Кенпачи, вздрагивая от каждого прикосновения. Из душевой они не вышли — вывалились, схлестнувшись в объятии, рухнули на колени возле футона, покатились по полу.
По волосам Кенпачи по его коже текла вода, по татами, по тонким простыням на футоне расплылись темные мокрые пятна. Вода пахла солью, кожей, пахла омегой в течке, и Бьякуя каким-то крошечным кусочком еще трезвого сознания, подумал, что даже когда все закончится, в комнату будет невозможно зайти — придется перестилать полы. А потом Кенпачи навалился, придавил всем весом. Они целовались, задыхаясь, терлись друг о друга, кусались — Бьякуя слизывал, сглатывал чужой вкус и запах. Поднявшись над ним на четвереньки, Кенпачи встряхнулся всем телом, как огромный хищник, потом тяжело глянул на Бьякую.
— А теперь ты меня выебешь, Кучики, — сказал он низко и хрипло. — Черт возьми, если ты этого не сделаешь, я тебя прямо сейчас убью.
Бьякуя глянул на ходящую ходуном грудь, на подрагивающий кадык и понял — убьет. Горло выгрызет, если потребуется. По поджарому мускулистому животу прошла волна судорог. Отступившее, улегшееся было возбуждение снова вскипало внутри Кенпачи. Крупная натертая головка его члена покачивалась, из раскрытого отверстия сочилась мутная смазка — капля за каплей.
— Теперь можно, — выдохнул Бьякуя и сам не узнал своего голоса. Всем телом, всей кожей он чувствовал, как рассыпаются остатки самоконтроля. В следующую секунду он дернул Кенпачи на себя, они снова покатились по разворошенному футону. Бьякуя чувствовал то горячий бок, то бедро, то жесткое плечо. Кенпачи весь состоял из углов, из твердых линий, из сухих мышц, перевитых светлыми следами старых сражений. Наклонившись, Бьякуя принялся вылизывать широкое перекрестье шрамов над соском. Блекло-розовая кожа в этом месте вздулась и пошла мелкими морщинками — должно быть застарелый ожог.
Их члены терлись, и Кенпачи нетерпеливо ерзал, разводя колени. Член скользил по смазке, терся о жесткие волоски, а Бьякуя терзал твердый сосок. Когда головка уперлась в задний проход и протолкнулась сжатое кольцо мышц, Бьякуя потерял контроль.
В груди набух огненный шар, сжигая внутренности. Кенпачи вскинул бедра, и Бьякуя провалился в горячечный жар; тело скрутило удовольствием таким сильным, что каждая мышца остро отдавалась болью. Бьякуя вбивался в тугой задний проход, смазанный, обжигающе горячий — звонкие шлепки и хлюпанье смазки стучали в ушах. Кенпачи стискивал его ягодицы, натягиваясь сильнее и глубже. Бьякуя судорожно долбился, Кенпачи, запрокинув голову, широко хватал ртом воздух, его гладкие лоснящиеся плечи содрогались.
После слишком сильного толчка член выскользнул, и у Бьякуи потемнело в глазах, а Кенпачи торопливо перевернулся на живот, подобрал колени и выгнулся, раскрываясь растраханным, блестящим анусом, из которого непрерывно сочилась смазка. Бьякуя, опираясь на руки, подполз, жадно прижался членом ко входу, замер, смакуя ощущение того, как сильные мышцы стискивают головку, а потом снова рухнул в свой личный ад, в котором него не было ни воли, ни сил. А был только Кенпачи и его задница, его спина, покрытая потом, искусанная — Бьякуя не помнил, как оставлял эти следы. Он трахал Кенпачи, а тот дрочил себе, пока мышцы не сжались, а сам не вскинулся, кончая.
Бьякуя едва успел убрать член — собственная сперма брызнула на поджарые ягодицы, стекая белыми разводами. А Бьякуя жадно приник к открытому анусу, толкаясь языком в горячее нутро, слизывая сперму и смазку. А Кенпачи под ним тяжело дышал и коротко постанывал от каждого прикосновения.
Бьякуя огладил сильное бедро, подтянулся выше, и Кенпачи сгреб его в горячее кольцо рук, прижал к себе. Грудь его судорожно вздымалась, а член, зажатый между их телами, снова стоял. У Бьякуи, впрочем, тоже. Именно поэтому для сцепки было еще рано. Они не насытились, они оба не насытились. Бьякуя протянул руку и положил ладонь на мошонку, коротко лизнул соленое плечо.
В паху жгло. Основание члена слегка набухло, отвердело, но почти сразу узел исчез, и навалился очередной горячечный виток возбуждения.
— Думал, полегчает, — хрипло и невнятно пробормотал Кенпачи. — У меня сейчас яйца лопнут.
Бьякуя не ответил. Слова застывали в горле, скатывались обратно пылающими углями. Ладони заскользили по мокрой спине Кенпачи, прошлись по его груди, по животу, размазывая сперму. Мышцы подрагивали под пальцами, и Бьякуе казалось, что рук слишком мало. Хотелось всего и сразу, прикоснуться везде, слизывать пот и смазку, пока вкус Кенпачи не наполнит все тело от пяток до макушки. Бьякуя чувствовал себя пустым глиняным сосудом, под тонкими стенками — только пламя.
Кенпачи придвинулся, потянулся всем телом как кот, притерся, навалился плечом. Жесткий язык широко прошелся по шее, за ухом, по сгибу челюсти. Каждый раз, когда Кенпачи прикусывал кожу, Бьякую подбрасывало. Глянув вниз, он увидел розоватые отпечатки на груди вокруг соска.
А потом Кенпачи сполз, обхватил жесткими обветренными губами головку, пропустил ее глубже в раскаленное горло, и перед глазами все поплыло. Запустив пальцы в чужие мокрые спутанные, облепившие плечи, лопатки и шею, волосы, он поглаживал кожу, давил на затылок Кенпачи, заставляя наклониться ниже. В ответ тот чуть прижал кожу за головкой зубами и сдавленно зарычал; звук отозвался на пальцах, прошелся от поясницы до загривка жаркой дрожью. Бьякую подбросило и вывернуло, он вцепился в плечи, упираясь головкой в нёбо, утопая в алом возбуждении — а через миг сознание вернулось хлопком: Кенпачи стиснул яички, не давая кончить.
Ругательство вырвалось сквозь плотно сомкнутые губы, и Кенпачи, что б его, сжал зубы сильнее. Бьякуя метался под ним, толкаясь в горло, как вдруг рот исчез, и от разочарования захотелось кричать. Бьякуя замер, глотая густой влажный воздух: длинный язык скользнул в анус, ввинчиваясь, горячие ладони легли на ягодицы, раздвигая и растягивая. И Бьякуя оказался нанизан на подвижный язык, словно бабочка на иглу — Кенпачи вылизывал его изнутри, покусывал кожу и жадно толкался внутрь.
Бьякуя рванулся, задыхаясь, опрокинул Кенпачи на спину, сунул руку между ягодиц — в задний проход гладко вошло сразу три пальца. Он развел их, пристально глядя в глаза и утопая в синей в золотую крапинку радужке. Кенпачи широко, сумасшедше улыбаясь, облизывался — и Бьякуя прижался к его рту, собирая собственный вкус. А потом свел пальцы и толкнулся глубже, чувствуя, как поддаются упругие мышцы ануса, впуская руку. Кенпачи застыл, замер, его черты заострились, лицо стало прозрачно-яростными, словно под кожей бушевало золотое пламя. А потом Бьякуя толкнулся еще, и кулак прошел в задний проход целиком, мышцы сжались вокруг запястья. Кенпачи закусил губу, широко распахнул глаза и вдруг содрогнулся, кончая и суча ногами.
Мышцы конвульсивно сжались, сфинктер туго обхватил запястье. Тонкие струйки спермы запятнали и без того испачканный живот, а Кенпачи продолжало трясти, когда Бьякуя медленно двигал кулаком. Кажется, его оргазм все никак не кончался, поднимаясь и поднимаясь по спирали. Член вздрагивал, из уретры сочились мутные полупрозрачные капли; смазка хлюпала в заднице, текла вдоль предплечья до самого локтя. Часто сглатывая, Бьякуя неотрывно смотрел, как сокращаются мышцы Кенпачи под кожей, как приподнимаются бедра, как поджимаются яйца.
Собственное возбуждение чуть отступило, сделалось прозрачным, густым и текучим, как нитка меда. Казалось, нить эта протянулась между ним и Кенпачи, перемешались ощущения, чувства, сами тела перемешались. Даже в заднице тянуло — остро и сладко.
Кенпачи выгнулся, упираясь пятками в татами с такой силой, что плетение хрустнуло, проломилось, насадился глубоко, резко и закричал, почти завыл. Бьякуя видел его глаза — тоненький край радужки, обведенный темным кольцом. Ресницы слиплись, над бровями текли капли пота.
Желание ударило под дых так резко, что мир вокруг покачнулся, комната завертелась, покатились по кругу ширмы с тонкой расписной бумагой, погасшие бронзовые курительницы, деревянные резные сундучки с медицинскими инструментами. На секунду все это провалилось, остался только кусочек пола с распотрошенным мокрым футоном и Кенпачи.
Стиснув пальцы на его бедре, Бьякуя медленно потянул руку наружу. На секунду мышцы протестующе сжались, обхватили его плотно-плотно, как мокрая гладкая перчатка, а потом поддались. Бьякуя смотрел, как растягивается натертый покрасневший, припухший сфинктер, и стискивал пальцы другой руки все сильнее.
Кенпачи глотал воздух неглубокими короткими вздохами, а пальцы Бьякуи бесконечно скользили, выходя из ануса — до тех пор, пока внутри не остались самые кончики. Бьякуя пошевелил ими, лаская нежные стенки, и поднял глаза. Кенпачи смотрел, провалившись вглубь себя, на Бьякую и сквозь Бьякую. В глубине зрачков вспыхивали золотые искры.
Бьякуя медленно провел залитыми смазкой пальцами по промежности, сжал мошонку и поднялся выше — к чуть опавшему, но все еще твердому члену. Кенпачи продолжал смотреть — в самое нутро, и от этого взгляда Бьякую потряхивало все сильнее. Он подтянулся на руках, лег сверху, скользя грудью и животом по влажной коже, и коснулся приоткрытого рта. Проглотил едва заметный выдох, а потом — даже не поцеловал, просто прижался губами, впитывая это ощущение. Член уперся сначала в мошонку, потом скользнул дальше, мягко и гладко входя в растянутый задний проход. Кенпачи, словно очнувшись, вздохнул и вернул поцелуй — такой же осторожный.
Бьякуя погружался в Кенпачи неторопливо — ловил выражение его лица, утопал в золоте, вспыхивающем в глазах. И содрогался от сладости, сомкнувшейся вокруг его члена. Кенпачи поднял руки и запустил пальцы в волосы, ероша их и потягивая за пряди. Провел по спине широкой ладонью. Бьякуя прикрыл глаза от удовольствия, а потом резко толкнулся, замер и посмотрел Кенпачи прямо в глаза. Тот отвел с его лица прядь волос и просто кивнул. Бьякуя сделал первый, самый длинный и самый сильный толчок.
От загривка вдоль позвоночника прокатилась волна жара, расплескалась в крестце, подстегнула. Бьякуя несколько раз мелко качнулся, будто пытаясь войти еще и еще глубже, так глубоко, как только возможно. Тела плотно сомкнулись, Бьякуя чувствовал животом мягкую кожу мошонки, жесткие царапучие волоски. Кенпачи смотрел в ответ. Оба они зависли в этом миге, в растянувшемся до бесконечности времени. А потом Кенпачи поймал Бьякую за плечо, дернул на себя, будто он мог бы войти еще хоть на миллиметр.
Захлебнувшись, Бьякуя шатнулся и принялся вколачиваться во влажный жар. Пальцы вцепились в бедро, сжали ягодицу, оттягивая ее, раскрывая Кенпачи еще сильнее. Бьякуя проваливался в мокрые шлепки мошонки, в хлюпанье смазки, в надсадное оглушительное дыхание Кенпачи, в его короткие горловые стоны, в судорожно напряженные пальцы на плече. Живот свело судорогой, мгновенной пустотой, будто внутри возникла крошечная песчинка черной дыры и начала поглощать тело, разрастаясь, становясь все больше и больше.
Бьякуя смотрел в перекошенный рот Кенпачи и чувствовал, как медленно, по кусочку, перестает существовать. Сейчас, вот сейчас надо было отстраниться, вытащить член раньше, чем стиснутся вокруг горячие, мгновенно сузившиеся мышцы. Хотелось трахать Кенпачи, терзать Кенпачи, вобрать его в себя целиком и полностью, изучить каждый сантиметр, каждый вдох. И сил остановиться не было. Между лопаток тек пот, и росла, росла, росла черная дыра. Бьякуя загонял член в Кенпачи с такой силой, что того мотало на футоне. Упираясь затылком, он выгнулся так, что стало видно только натянутое открытое горло.
Наверное, надо было остановиться. Бьякуя даже думал об этом — две или три секунды. А потом черная дыра его поглотила. Сошла лавиной, вывернула наизнанку раз, другой. Сознание парило где-то под потолком, а, может быть, кружило вокруг Кенпачи. А тело продолжало двигаться по нарастающей, головокружительно. Бьякуя вколачивался так отчаянно, что не чувствовал больше ничего, кроме зарождающегося вниз живота взрыва сверхновой. Он засаживал, теряя сознание, и вскидывался, когда член упирался в мягкую плоть. Толчки слились в один бесконечный танец, Кенпачи бессильно шарил по его телу руками — сжимая, поглаживая, лаская. Бьякуя сильнее задвигал бедрами, уже вот-вот, осталось совсем немного, чтобы окончательно рухнуть в безумие. Кенпачи, чувствуя подступающий оргазм, стискивал мышцы вокруг члена, и Бьякуя, кажется, что-то кричал ему. Что-то такое, от чего Кенпачи вскинулся, подбросил бедра и прижал к себе Бьякую, горячо стискивая ягодицы.
А тот уже не мог остановиться. Его мир сузился до горячей влажной дырки, бешеных толчков, жара дыхание и широких ладоней, шарящих по спине, шее, ягодицам. В основании члена набухал твердый шарик.
Кенпачи изумленно раскрыл глаза, кривя широкий рот, и Бьякуя отчаянно поцеловал его — так глубоко, как только смог. Он целовал, задыхаясь, а бедра продолжали двигаться. Влажные шлепки мешались с двойными стонами, хлюпанье смазки доводило до исступления.
Оргазм начался с позвоночника. Прошелся вдоль спины, скручивая каждую мышцу, стек между ягодиц, и Бьякуя сжался, выгибаясь, отпустил себя, вскидываясь, вбиваясь в зад. Оргазм разбил его на миллион мельчайших осколков, кровь прилила к члену, а узел разнесло раньше, чем Бьякуя пришел в себя. Он кончал в Кенпачи бесконечно долгими судорожными рывками.
Мучительное натяжение плоти, сомкнувшейся вокруг члена, вызвало дрожь. Кенпачи трясло всем телом, он часто облизывал губы и коротко рвано постанывал. А Бьякуя, вращая бедрами, вставлял ему все дальше и дальше, пока, наконец, узел окончательно не погрузился в пульсирующий анус. Стало до безумия тесно. Узел набухал, растягивая гладкие мышцы все сильнее, до предела, и Бьякую подбрасывало в оргазме виток за витком. Кенпачи под ним не орал уже, только тихо хрипел. Его невидящие глаза, широко распахнутые в потолок, казалось, светились изнутри. Реяцу кипела и словно в единый миг вытеснила весь воздух. Осталась только бурлящая сила. Барьеры трещали, прогибались, не в силах сдержать все, что выплескивалось сейчас из дрожащего тела Кенпачи.
Натянутый, напряженный так, что едва не рвались мышцы, тот похож был на струну. Каждое мелкое движение бедер, каждое прикосновение отзывалось новым приступом выкручивающего удовольствия. Бьякуя едва не повалился на Кенпачи — он почти не чувствовал своего тела, мышцы не слушались, отзываясь ватной дрожью. Все ощущения сосредоточились в паху, там, где горячая плоть обхватила, стиснула узел так, что даже пожелай Бьякуя вытащить член, ему бы не удалось.
Задыхаясь, захлебываясь этим безумным оргазмом, который с каждым витком становился все ярче, все оглушительнее, Бьякуя смотрел, как подрагивает горло Кенпачи. Он пытался сглотнуть, но у него ничего не получалось. Его член прижался к животу, отверстие на головке раскрылось, сперма уже не выплескивалась — просто текла, густо смешанная с полупрозрачным секретом предстательной железы. Натертая головка блестела — темная, багровая. Кенпачи уже не пытался прикоснуться к себе, просто вцепился в простыни и кусал губы блестящими белыми зубами.
Последний спазм опрокинул Бьякую в густую чернильную темноту и оборвался на одной высокой звенящей ноте. Тела не ощущались — словно они с Кенпачи растворились в этой темноте и сейчас терлись обнаженными душами друг о друга. Действительность проступала медленно — золотыми и серебристыми всполохами реяцу, прижимала к полу тяжестью тел и запекшимся запахом возбуждения. Бьякуя уже различал медленное биение сердца и потрескивание кидо-барьера, шорох стен, все еще дрожащих от чудовищного всплеска силы. Гладкое тепло Кенпачи обволакивало и утягивало в сон.
Бьякуя шевельнулся и застонал — каждую мышцу ломило, разбухший у основания член был все еще заперт. Кенпачи, придерживая Бьякуя под лопатками, начал переворачиваться. Они легли на бок, чувствуя друг друга как продолжение самих себя — ни единого лишнего движения.
Бьякуя прижался щекой к плечу Кенпачи, созерцая собственное внутреннее спокойствие, и понимал — вот оно. То, ради чего встречаются и соединяются альфы и омеги. Миг огромного всепоглощающего понимания и спокойствия, момент кристальной прозрачности собственной жизни и своего места в мире. Чувство единения и пронзительной гармонии.
Он прижался губами к соленой коже и закрыл глаза. Хотелось продлить этот миг, прочувствовать его до самого конца, но веки тяжелели все больше. Кенпачи дышал ровно и размеренно, поглаживая Бьякую и слегка сжимаясь вокруг его члена. Глаза закрывались сами, и Бьякуя вздохнул, окончательно отпуская себя и проваливаясь в сон.
Но даже во сне он чувствовал запах — мягкий, изменившийся, какой-то спокойный и гладкий. Тело плыло в этом запахе, как в теплых волнах.
Проснулся он от тяжелого тягучего ощущения чужого взгляда. Глаза Кенпачи едва заметно мерцали золотистыми искрами. Реяцу улеглась, сделалась похожей на неподвижную спокойную гладь пруда. Кенпачи дернул углом широкого рта — по глади пошли круги.
— Доброе утро, — хрипло сказал Бьякуя.
Кенпачи наклонился, приблизил лицо почти вплотную. Его черты еще немного расплывались в сонной мути. Бьякуя моргнул — линии заострились, вырисовались искусанные, запекшиеся губы, синеватые тени на впалых щеках, темная морщинка между бровей. Горячее дыхание Кенпачи касалось губ. Бьякуя слизал с них сонную сухость, вкус чужой кожи и запах омеги. Вчерашнее возбуждение мягко колыхнулось внутри, поднялось из живота вверх до горла, встало комком. Сглотнув, Бьякуя снова облизнулся. Ничего особенного Кенпачи не делал, даже почти не касался его, только смотрел, и зрачки, казалось, немного пульсировали, то сужаясь, то расширяясь, как черные дыры. И Бьякуя падал в них, чувствуя, как возбуждается все сильнее, как медленно наливается член.
— Утро, — согласился Кенпачи.
Хотя здесь, в глубине дома, совершенно неясно было, какое снаружи время суток. Придвинувшись, Бьякуя потерся кожей о кожу, медленно, лениво, еще без особой остроты возбуждения, явно просто наслаждаясь теплом. Запах обострялся, накатывал волна за волной.
За то время, пока они спали, узел рассосался, член выскользнул из ануса, и сейчас, полувозбужденный, касался бедра Кенпачи. Тот лениво скосил глаза, и по спине Бьякуи побежали мурашки. Поцелуй получился глубокий и неспешный. Бьякуя гладил языком нёбо, вылизывал узкие искусанные губы и покачивался на волнах просыпающегося возбуждения. Твердый член Кенпачи уперся в живот, и Бьякуя посмотрел вниз: крупная красная головка была наполовину обнажена, из щели выступила капля смазки, влажно блестя.
Бьякуя отстранился, плавно перетек к бедрам, не спуская с головки глаз. Кенпачи вздохнул, сгибая ногу в колене и укладываясь на бок, и Бьякуя коснулся губами напряженной плоти. На ягодицы тут же легли жесткие ладони, и он послушно перевернулся ногами к голове Кенпачи. Тот довольно заворчал, обхватил яички, но Бьякуя, замирая, разомкнул губы и накрыл головку. Горячая солоноватая плоть заполнила рот, Кенпачи коротко дернулся, и Бьякуя придержал его за бедра, не позволяя вогнать себе член до самого горла. Он прикрыл глаза, растворяясь в ощущении гладкой плоти на языке, и принялся сосать. Трогал языком натянутую уздечку, сжимал голов, высасывая капельки смазки и чувствуя, как содрогается Кенпачи. А тот, словно не желая отставать, развел Бьякуе ягодицы и начал поглаживать расщелину, массируя задний проход; трогал яички, перекатывая в ладони, и сжимал головку члена. От этого всего волна удовольствия тянулась от позвоночника до затылка, собиралась острыми яркими вспышками в груди.
Кенпачи сжал бедра, когда Бьякуя заглотил член глубже, смазка между ног хлюпнула, и тяжелый аромат ударил по обнаженным нервам. Бьякуя легко протолкнул палец в задний проход, и мышцы вокруг него сжались. Бьякуя вставил второй палец и начал неторопливо трахать Кенпачи, погружая все глубже.
Мокрый, в смазке и сперме, проход раскрывался легко. Кенпачи приподнял бедра, Крупная головка подрагивала во рту каждый раз, когда Бьякуя проталкивал внутрь пальцы. Искусанные губы саднили, скользя по гладкой твердой плоти, а прикосновения к заднице обжигали. Бьякуе казалось, что все тело натянулось между этими ощущениями, уплывает, покачиваясь — от горла, в которое проталкивалась головка, к члену и заднему проходу, которые оглаживали жесткие пальцы.
Мозолистые подушечки чуть царапали нежную кожу, посылая короткие вспышки удовольствия, от них сводило лопатки, и на загривке выступал пот. Кенпачи тер головку, прижимал уздечку, обводил крайнюю плоть. Короткие прикосновения дразнили, возбуждали еще сильнее. Приподнявшись, Кенпачи длинно лизнул от мошонки до заднего прохода, коротко толкнулся языком, а потом прихватил губами сначала одно яичко, потом другое.
Бьякуя захлебнулся, чуть не выпустив изо рта подрагивающую головку, и сильнее толкнулся пальцами в задницу Кенпачи. Губы сделались невероятно чувствительными. Сжимая член, Бьякуя чувствовал каждую выступающую вену, каждый сантиметр тяжелой плоти. Головка гладко скользила во рту, упираясь в стенку горла так глубоко, что на глаза наворачивались слезы. Почти выпуская ее изо рта, Бьякуя скользил языком по отверстию, собирая пряную густую смазку, а потом снова пропускал в горло. Казалось, он мог бы кончить от одного этого ощущения скольжения, от пульсации плоти и солоноватого острого вкуса.
Кенпачи под ним потряхивало, его бедра мелко подрагивали. Задыхаясь, Бьякуя прижимал их к футону. От горла до паха протянулась нить жара, она вибрировала внутри, и казалось, что она вот-вот лопнет от напряжения. Кенпачи вылизывал его мошонку, и на каждом движении Бьякуя проваливался в раскаленную влажность его рта. Когда горячий язык протолкнулся в задницу, нить внутри зазвенела и лопнула, ударив под дых неожиданно сокрушительным оргазмом. Все мышцы выкрутило, тяжело придавило загривок. Бьякуя невнятно застонал сквозь твердую плоть и тут же почувствовал, как сократилась головка, как в горло ударила струя спермы. Бьякуя задыхался, сглатывая, его все еще трясло, а сперма выплескивалась, наполняя рот; смешанная со слюной, потекла по подбородку горячей тягучей струйкой.
Кенпачи потянул его на себя, заставив перевернуться, сгреб в объятья и довольно засопел куда-то в шею — словно собирался снова заснуть. И Бьякуя его хорошо понимал.
Вкус спермы не раздражал, хотя обычно Бьякуя старался сразу смывать с себя все следы бурной ночи. Он облизнулся, приоткрыл глаза и наткнулся на острый взгляд Кенпачи: тот смотрел задумчиво и оценивающие.
— Что? — разомкнул губы Бьякуя, проталкивая внутрь себя комок из запахов и вкусов.
Кенпачи как будто смутился — отвел взгляд и прикрыл глаза. Но потом все же ответил:
— Я думал, будет по-другому.
Бьякуя почувствовал, как его бровь поползла вверх.
— Например, как?
— Как, как… — проворчал Кенпачи. — Так. Выебешь меня и все.
Бьякуя стало весело:
— И что из случившегося не вписалось в этот нехитрый сценарий?
— Ты, — просто и серьезно ответил Кенпачи.
Бьякуя моргнул. Поднялся — с некоторым трудом, протянул руку. Но Кенпачи легко вскочил из положения «лежа», посмотрел настороженно.
— В душ, — коротко сказал Бьякуя. — И завтракать.
Усталость смывалась теплыми упругими струями, и Бьякуя, уже чистый, не выдержал, прижался к Кенпачи сзади, потерся членом между ягодиц, провел рукой по его вновь возбужденной плоти. Он все еще не знал, что говорить. Кенпачи тоже оказался совсем не таким. Готовым не только брать, но и отдавать — щедро, без остатка. Возможно, это было его сутью — плевать на полумеры. Наверное, понимание этого толкнуло Бьякую на согласие хотя бы попробовать — желание узнать, как оно будет не только в бою. Но он точно не мог предвидеть, что все окажется именно так. Что Бьякую будет ломать от смеси страсти и нежности.
За завтраком они тоже молчали. Бьякуя вслушивался в колышущееся марево их реяцу, сплетенной между собой, и думал, что будет очень трудно скрыть эту связь. Почти невозможно. Проще разорвать. И поймал себя на боли, охватившей грудь от этой мысли. Он поднял глаза.
Кенпачи держал в руке пиалу, казавшуюся крошечной, смотрел с усмешкой.
— Ну, что надумал?
Сразу стало легко и просто. Бьякуя улыбнулся в ответ и покачал головой.
— Я тоже не ожидал, что ты окажешься… — он пытался подобрать подходящее слово, но не преуспел, — окажешься таким. — Протянул руку, касаясь щеки — желание взмыло в нем пологой волной, от него перехватило грудь. — Но я рад стать твоей альфой.
Кенпачи прищурился, шевельнулся, и под кожей перекатились мускулы.
— Передумал, значит?
— Провел переоценку ситуации, — уточнил Бьякуя.
Кенпачи широко улыбнулся:
— Ха! Как скажешь. — Он помолчал. — Только знаешь что, Кучики. Когда у меня закончится эта херь, я тебя выебу. Во все дыры, какие найду.
— Я согласен,— выговорил Бьякуя сквозь перехваченное горло, качнулся вперед, толкая Кенпачи в грудь и опрокидывая его на спину. Слишком хотелось его взять.
А подумать, как они скроют их связь, можно будет позже. Сначала нужно узнать друг друга. Со всех сторон.
@темы: яой, фантворчетво: фанфикшен, рейтинг: NC-17
пятница, 03 января 2014
С капитаном Зараки время летит незаметно
Название: Повесть о сосне и мяте
Команда: 6/11 (Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя)
Автор: Пухоспинка
Бета: CrazyJill
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя
Размер: миди (23,3 тыс. слов)
Жанр: драма/романс
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: капитаны принадлежат Кубо Тайто
Саммари: жизнь Бьякуи наконец-то наладилась. Пусть былые шрамы все еще тревожат душу, но сейчас он пребывает в мире с самим собой. Но однажды прошлое напоминает о себе
Предупреждения: Санта-Барбара, омегаверс, МПРЕГ, даб-кон, ООС, упоминание смерти младенца
Ссылка на скачивание: doc (500 Кб) | txt (155 Кб)
Комментарий: фик был написан на Битву пейрингов-3, команда Зараки/Бьякуя, тема AU
Читать дальшеЧасть 1
Бьякуя проснулся от духоты. Влажное покрывало облепило ноги, раздражая чувствительную кожу. Плотно сдвинутые фусума делали комнату похожей на склеп, и Бьякуя раздраженно тронул колокольчик.
Жарко. Он перевернулся на живот и стукнул кулаком по плоской подушке. Где эти чертовы слуги? Раздражение накрыло с головой, и Бьякуя заскрипел зубами, считая секунды. Так всегда — когда нужны, не дождешься. А когда не нужны — только и делают, что путаются под ногами. Он вытер пот и глубоко вздохнул.
— Бьякуя-сама что-то изво…
— Бьякуя-сама изволит охладиться! — рявкнул Бьякуя. — Откройте окна и проваливайте, нерасторопное создание!
Слуга замер, а через миг, бормоча извинения, начал раздвигать фусума и приоткрывать окна, скользил неслышной, раздражающей тенью. Но сквозняк, заструившийся по ногам, не охладил глухой злости.
Бьякуя мучительно ворочался, даже вставал попить, решив, что слугу вызывать не будет — иначе швырнет в него кувшином. В груди неприятно ныло, царапало изнутри, почему-то побаливала спина — он даже подумал, что переусердствовал на тренировке и растянул мышцы. Скрип ветвей за окном слышался так отчетливо, что, казалось, заглушал все прочие звуки. Едва затихал ветер, как в уши принимался ввинчиваться плеск воды из далекого пруда и крик птиц. И все это невыносимо раздражало.
К завтраку Бьякуя пришел поздно, невыспавшимся и еще более раздраженным. Дедушка неторопливо пил чай, и это был плохой знак. Обычно он не задерживался, предпочитая с раннего утра запираться в кабинете и работать.
Бьякуя вяло ковырял зажаренный до хрустящей корочки плавник. Есть совершенно не хотелось, от запаха еды мутило, а во рту скапливалась горькая слюна. Может, он заболел? Бьякуя повел плечами — глупости, болеют совсем не так, уж Бьякуя знал. Пару лет назад он умудрился выкупаться в ледяном озере, а потом, не просохнув, прогуляться в шунпо по Руконгаю. Неделя температуры и жесточайшего кашля были не самым приятным времяпрепровождением. Еще было стыдно за свою ночную вспышку — старик служил их семье, еще когда дедушка был молодым, да и Бьякуя никогда раньше не грубил слугам…
— Бьякуя, — дедушка медленно отставил чашку, увенчанную ароматным дымком, и вздохнул. — Что с тобой происходит?
— Ничего, дедушка, — раздражение нахлынуло с такой силой, что палочки, которые сжимал Бьякуя, тихо хрустнули в тишине. — Я плохо спал.
— Я слышал, ты позволил себе неподобающее господину поведение.
Звучало так, будто Бьякуя бегал по поместью и задирал служанкам кимоно. Он, стараясь успокоиться, отложил сломанные палочки, сдержанно кивнул слуге, подавшему новые, и опустил глаза.
— Когда слуга не торопится прийти на зов своего господина — это всегда досадно.
Вот. Это хороший ответ. В конце концов, Бьякуя не самый капризный господин. Можно сказать, совсем не капризный. И когда он зовет слугу, тому стоит и поторопиться. А потому Бьякуя имеет право на раздражение.
— Понимаю, — дедушка отпил немного чаю. — Но крик унижает. Господин должен уметь высказывать недовольство так, чтобы не терять лицо. Ты слишком импульсивен, Бьякуя.
Кровь бросилась в лицо, грудь словно сдавило раскаленным обручем, и Бьякуя сжал кулаки. Медленно встал, контролируя каждое движение, коротко поклонился.
— Разрешите покинуть вас, дедушка? Я хочу подумать над своим поведением.
Игнорируя беспокойное «Бьякуя, вернись», он пошел прочь, все убыстряя и убыстряя шаг. По коридору он уже бежал, задыхаясь от ярости и злости. В груди продолжало тянуть, неприятно и колко, словно волнение уплотнилось в маленький комок, и он давил на желудок, тяжело ворочаясь. Сейчас Бьякуе хотелось только одного — проораться хорошенько, с кем-нибудь подраться, разбить что-нибудь ценное. Затормозив у дверей в свою комнату, Бьякую заозирался по сторонам. Схватил с подставки урну — тяжелая — и изо всех сил швырнул в стену. Бамбук хрустнул и прогнулся, урна покатилась по полу, описывая круг.
— Бьякуя-сама! — к нему спешили слуги.
— Прочь! — закричал Бьякуя и ворвался к себе в комнату. — Оставьте меня в покое!
Все раздражало: люди, их голоса, воздух — то ли слишком сухой, то ли слишком влажный. Раздражало даже собственное раздражение, которое никак не получалось унять. Ему поможет тренировка. Или шунпо. Бьякуя никому не рассказывал, но он страстно любил шунпо. Когда в лицо бьет ветер, а земля под ногами сливается в дрожащую полосу. Вот и сейчас Бьякую с неистовой силой потянуло прочь из душного, людного поместья. Чтобы переодеться в тренировочное кимоно, понадобилось пять минут. Да и то большую часть времени Бьякуя потратил, чтобы дрожащими срывающимися пальцами завязать пояс.
Он ушел в шунпо прямо из оконного проема: оттолкнулся от козырька, перенесся на конек крыши, едва коснулся его пальцами и помчался вперед, жмурясь от солнца и ветра, бьющего в лицо, скользя по ограждениям, перепрыгивая с дерева на дерево. Бьякуя старался держаться рощ, он любил высоту.
Он остановился, когда солнце стояло в зените. Облагороженные рощи давно закончились, и сейчас Бьякуя передвигался по верхушкам высоченных сосен, заходя все дальше вглубь Руконгая. Мышцы гудели от приятной усталости, но Бьякуе было мало — хотелось бежать еще и еще. Сейчас он немного жалел, что сорвался так быстро, можно было прихватить еды или хотя бы питья. Впрочем, под ногами время от времени мелькали ленты рек и овалы озер — от жажды он точно не умрет.
Бьякуя выбрал дерево побольше и спустился на нижние ветви. Сел, прислонившись спиной к толстому шершавому смолистому стволу, и прикрыл глаза. Возбуждение, вызванное стремительным бегом, улетучиваться не желало — больше того, все усиливалось, накатывая тяжелыми волнами, пока не выплеснулось горячим вожделением в пах. Бьякуя торопливо огляделся — не пристало ласкать себя вот так, в открытую, но вокруг не было ни одной живой души, только шумел душистый лес. Где-то над головой сквозь лапчатые ветки проглядывал кусочек голубого неба, но здесь, внизу, было сыро и темно. Бьякуя прикусил губу и сунул руку в фундоши — член наполовину встал, и от предвкушения свело мышцы. Нескольких движений хватило, чтобы плоть затвердела, и Бьякуя тихонько застонал. Он сел поудобнее, расставил ноги и сжал яички, одновременно лаская головку. Возбуждение стало таким острым, что на миг потемнело перед глазами. Бьякуя сдавил пальцами головку, заелозил, упираясь пятками в шершавую кору ветви, и задвигал рукой. Он подбрасывал бедра в такт толчкам, жмурился от жара, окутавшего тело, и дрочил все быстрее, терзая мошонку. Он кончил головокружительно и сладко, выгнулся исступленно и обмяк, дрожа и переводя дух. Оргазм опустошил его, сделал тело легким и слабым, и Бьякуя расслабленно сполз по стволу, почти улегшись на ветке.
Слабость и дрожь постепенно проходили, как и умиротворенная нега, окутавшая Бьякую после оргазма. Он аккуратно вытер пальцы сначала о кору, а потом — рукавом. Встал, потянулся и зажмурился от нахлынувших на него звуков и запахов: звонко стрекотали сверчки, хвойный воздух был таким свежим и пронзительным, что кружилась голова.
Бьякуя одним прыжком взлетел на верхушку дерева, встал, приподнимаясь на носках, и раскинул руки. Вогнутая чаша неба покачивалась над головой, и Бьякуя радостно засмеялся, глотая прохладный ветер. Он сорвался в шунпо, оставляя позади дерево, небо, ветер — и помчался, едва касаясь ступнями ветвей.
Впереди блеснула серебристая лента реки, ярко-зеленая трава шла волнами от ветра, и Бьякуя почувствовал, как горло сводит жажда. А еще прохладная вода манила смыть пот и остудиться. Он начал спускаться спиралью, увлекая за собой вихрь коротких сосновых игл.
Когда Бьякуя опустился на узком берегу, усыпанном мелкими камешками, его по-прежнему сопровождал запах хвои и смолы. Стояла та оглушительная тишина, которая бывает только в отсутствие человека — с плеском волн, далеким шумом леса и шелестом прибрежной травы.
Бьякуя повел плечами, развязывая пояс. Хакама скользнули к ступням, косоде и фундоши полетели на землю. Ветер охладил пылающую кожу Не простыть бы — опять. Он запрокинул голову — солнце давно прошло зенит, но высохнуть он успеет. И сразу обратно: дедушка наверняка беспокоится. И со слугами получилось нехорошо, дедушка прав — недостойно. И Бьякуя готов принять наказание за такое поведение. Вот только…
Возбуждение накатило так остро и болезненно, что ноги сами подогнулись. Бьякуя рухнул на колени, зажимаясь. В промежности плеснуло горячо и мокро, мышцы свело судорогой, и он закричал, мучительно заваливаясь на бок. Сердце стучало как сумасшедшее, в глазах было темно, по лицу струился холодный пот. Бьякуя тяжело приподнялся на одной руке, пережидая приступ головокружения, но не выдержал, упал снова. Прохлада реки манила, галька под щекой казалась спасением, и Бьякуя сильнее прижался к влажным камням. Между ног хлюпнуло.
Обмирая от страха, он потянулся рукой к заднему проходу, уже понимая, что происходит. Пальцы заскользили в вязкой смазке, растекшейся по промежности. От возбуждения подбрасывало, мысли путались, прикосновения только дразнили. Бьякуя, с трудом поднеся руку к лицу, посмотрел на ладонь. От смазки пахло резко и остро, сама она была прозрачная, как слеза, блестела на солнце, отливая в лучах радугой.
О том, что он ни омега, ни альфа, Бьякуя знал давно. Вердикт семейного врача был подкреплен множественными обследованиями. Бьякуя не особенно расстраивался — сложно оплакивать то, чего у тебя никогда не было. К тому же Бьякуя не считал такими уж важными вещи, которые сопровождают жизнь альф и омег — секс и рождение детей. Обычные души точно так же занимаются сексом, да и детей рожают — хоть и намного реже. В общем, Бьякуя о таком пока не задумывался. Ему лишь было немного жаль, что это расстраивает дедушку.
И он сейчас смотрел на испачканные в смазке пальцы в полной и совершенной панике. Он не знал, что делать. Те скудные сведения об особенностях психологии и физиологии омег, которые он получил от домашних учителей, выветрились, и сейчас в голове гулял сладкий и жаркий ветер.
Бьякуя тихонько заскулил, вращая бедрами и сжимаясь. По промежности потекла смазка, щекоча кожу; возбуждение плескалось в крови, опаляя теплом, а член терся о шершавый берег. Каждое касание отдавалось мучительным желанием, глаза слезились. Бьякуя перевернулся на спину, торопливо обхватил себя за член, сжал крепко — словно от этого возбуждение пропало бы немедленно, и начал дрочить. Кончил он через несколько движений, вцепившись в яички и подбрасывая бедра. Обмяк, чувствуя облегчение — пусть и маленькое, перевернулся на живот и застонал, сгорая в огне.
Когда-то прохладная галька под ним давно согрелась и покрылась потом пополам со смазкой. Бьякуя приподнялся и пополз на коленях в реку. Та манила, обещая остудить жар. Забравшись в воду, Бьякуя с облегчением вытянулся и прикрыл глаза. Тут, у самого берега, прогретая вода ласкала измученное тело, перекатываясь через грудь мелкими волнами. Вдалеке чувствовалась холодная глубина, течение тянуло по ногам и отзывалось дрожью в подмышках. Возбуждение не ушло, но затаилось, и Бьякуя смог с облегчением выдохнуть. Горячая вата, забивавшая сознание, наконец-то рассеялась — теперь можно подумать, что делать дальше. Первая течка — самая короткая, это Бьякуя помнил очень хорошо. Значит, у него два пути — дождаться, когда она закончится, и отправиться домой. Второй путь — отправиться сразу. Двигаться в шунпо в состоянии течки — будет слишком медленно и сложно, Бьякуя немного сомневался в своих способностях. С другой стороны, ждать можно было долго, а оставаться на ночь в дальнем Руконгае не хотелось ни капли.
Бедра коснулось что-то скользкое и гладкое. Бьякуя отмахнулся и привстал. Вокруг ног и члена вилась мелкая рыбешка. Мальки разевали рты и беспорядочно тыкались головами. Вот же зараза — Бьякуя рассердился. Их притягивал запах омеги, и хорошо, что пока только их. Бьякуя не особенно боялся жителей глубин, но встретить некоторых оказалось бы неприятно. Кое-какие породы обладали острыми зубами и жесткой чешуей, об которую можно было запросто содрать кожу.
Он нехотя поднялся — ноги еще дрожали, но, по крайней мере, не подламывались колени — выбрался на берег и побрел подальше, к густой душистой траве. Возбуждение путало мысли, налитые семенем яички, покачиваясь, терлись о промежность, и Бьякуя заторопился — нужно идти или нет, но прямо сейчас ему требовалось хоть немного избавиться от возбуждения. Он с облегчением упал на траву — у самой кромки, где стебли еще редели, а сквозь зеленый покров просвечивала мелкая галька; сгреб в горсть несколько нагретых камешков и сжал кулак. Если в голове будет такой же туман, можно дать себе по лбу — вдруг станет легче?
Дрочить было почти неприятно, и Бьякуя собрал на пальцы сочащуюся из заднего прохода смазку, покрыл ею член и с облегчением задвигал рукой. Но дрочка больше не приносила успокоения, хотелось большего — так сильно хотелось, что внутренности как будто пульсировали от этого безумного желания. Бьякуя всхлипнул, перевернулся на бок и сунул палец в истекающее смазкой отверстие. Кожу словно облизало пламя, и Бьякуя захныкал, просовывая палец глубже; подвигал, сгибая и вздрагивая, потом сунул еще один… Бесполезно. Вот если бы найти что-нибудь побольше, что-нибудь, что можно просунуть в себя — тогда стало бы легче.
Он дрочил себе и трахал свой зад, извиваясь на траве. По телу катился пот, щипал кожу и глаза, жар уходящего солнца сушил член, и Бьякуе приходилось снова и снова замазывать по нему смазку. Сквозь слипшиеся ресницы головка казалась рубиново-красной, и прикосновения к ней несли столько же страданий, сколько удовольствия.
Хотелось кричать — иррационально и глупо. Почему-то Бьякуе казалось, что от этого должно стать легче. И в то же время он понимал, что это не так. Он сжал колени, рывком перевернулся на спину и потерся ягодицами о траву напополам с галькой. На солнце набежала туча, и как будто стало прохладнее. Бьякуя разомкнул ресницы.
Мир на секунду застыл, и Бьякуя словно провалился в стеклянный колодец: над ним нависала огромная темная фигура. У фигуры были нечесаные космы и зловеще горящие глаза, а еще от нее тянуло холодом и запахом мяты. Тяжелая рука опустилась на плечо, придавливая реяцу — и только тогда Бьякуе стало страшно.
Он дико закричал, выворачиваясь, бросился прочь, кидая все силы на побег: шунпо, врата — что угодно, лишь бы убраться прочь. Ступня с размаху опустилась на острый камень, боль полоснула от пятки до загривка, а следующий миг неведомая сила рванула Бьякую назад и швырнула лицом в траву. Чужое тело, потное и мятное, навалилось сверху, и Бьякуя забился, истошно крича — но уже не от страха, а от разрывающего его возбуждения. Оно жрало изнутри, выламывало суставы жаром, а задний проход превратился в пылающий костер.
— Пожалуйста, — изо рта Бьякуи вырвался жалкий скулеж. — Пожалуйста.
Он развел ноги, рыдая и вытирая слезы, поерзал, задевая ягодицами твердую плоть. Осознание, что это чужой член, ударило под дых. А потом мысли пропали, унесенные безумием.
Когда член скользнул внутрь, Бьякуя застыл, перебирая новые ощущения, впитывая их целиком, дрожа всем телом. Человек тоже застыл, только его большие руки сжимали плечи. А еще он тяжело, хрипло дышал. Бьякуя стиснул мышцы, прислушиваясь к происходящему, а через миг его словно разорвало. Человек всадил свой член в Бьякую с такой силой, что его подбросило. А потом будто толстый стальной прут заходил по внутренностям, вбиваясь мощными толчками, от которых стучали зубы и дергалась голова. Бьякуя обмяк на этом члене, цепляясь за руку, которая удерживала его поперек груди, и тихо выл. Его собственный член стоял так сильно, что казалось — его сейчас разорвет. Бьякуя кончил, когда человек лизнул его в шею, и забился в конвульсиях, сжался вокруг твердой плоти. От руки, его удерживающей, пахло мятой и свежестью, и Бьякуя жался к ней щекой, насаживаясь все плотнее и плотнее. Как будто тело приспосабливалось именно к этому члену. Человек все увеличивал темп, он уже рычал, бедра — мощные, костлявые, бились о ягодицы, и Бьякуя снова кончил — вскинулся, извиваясь на толстом члене, вцепился зубами в руку перед собой. Брызнула кровь, и Бьякуя в сумасшедшем угаре принялся глотать соленые, пахнущие мятой капли. Над головой раздался торжествующий рык, мозолистая рука обхватила яички…. Этот оргазм у Бьякуи был самым сильным и долгим. Он катился по телу бесконечно вместе с чужой дрожью и ощущением такой наполненности, какой Бьякуя не испытывал никогда в жизни. Даже когда первый раз услышал Сенбонзакуру. Задний проход распирало что-то широкое и мощное, но в то же время такое сладкое, что Бьякуе хотелось — пусть оно длится вечно. Болезненный укус в шею выдернул его из сладкого марева полудремы, по коже побежала кровь, и Бьякуя недовольно смахнул теплую каплю. А потом его пальцы начали вылизывать. Длинный язык скользил между пальцев, и Бьякуя захныкал, сжимая задний проход. Ему захотелось еще. Он поерзал, чувствуя, как натянулись мышцы, обхватывающие член — уж о сцепке Бьякуя читал, — и провалился в сладкую дрему.
Бьякуя выплывал из сумрачного полусна-полуяви от разливающегося по телу возбуждения и какого-то дикого, щемящего удовольствия. Золотистый закат слепил сквозь сомкнутые ресницы, а Бьякуя тонул в нелепой нежности. Он терся о потную дрожащую руку, которая упиралась в землю рядом с головой, подавался назад и кончал уже не членом, а изнутри, целиком — часто, мелко и остро. Его человек облизывал ему ухо, прикусывал мочку и что-то шептал, сжимая плечи. Бьякуя снова проваливался в дрему, ощущая внутри себя обмякший член, чье твердое шишковатое основание запирало его задний проход. С этим тоже была связана какая-то интересная информация, но Бьякуя сейчас совершенно ничего не помнил.
Он пришел в себя от чудовищного давления чужой реяцу. Вскинулся, и тут же рухнул обратно, изнывая от боли, пронзившей тело. От реки тянуло сыростью, земля казалась ледяной, но спину согревал жар — чуждый и в то же время знакомый. Кожу стянуло коркой из пота, спермы и смазки, задний проход пульсировал, словно открытая рана, грудь сдавило ужасом — и Бьякуя судорожно отполз в сторону. События дня замелькали перед глазами со скоростью шунпо, на глаза навернулись слезы — почему? Почему получилось все так? Он вспомнил горячее потное тело, огромный член, долбившийся в него всю ночь, и к горлу подкатила дурнота. На языке чувствовался вкус мяты, Бьякуе казалось, что им пропиталась каждая клеточка его тела. Его долго выворачивало каплями желчи.
Хотелось плакать, но слезы не появлялись. Наверное, все ушли в смазку. Бьякуя тронул себя сзади. Растянутое отверстие саднило и было еще влажным, режущая боль где-то внутри дергала и рвала, но уже не так сильно, как после пробуждения. Накатило спокойствие — легкое и звенящее; в нем Бьякуя отчетливо увидел колючий блеск звезд, просачивающийся с затянутого тучами ночного неба, слышал плеск реки — бурный, наверное, поднялся ветер. Он сделал над собой усилие и повернул голову к лежащему человеку. Подобрался ближе, задыхаясь от отвращения и презрения — воспоминания о том, как он визжал и скулил под… под этим, потеряв не просто самоуважение и стыд, а всякий человеческий облик, стучали в виски.
«Это» было взрослым мужчиной — кажется. Мужчиной, одетым в убогое тряпье, драное, не первой свежести. Окажись такой поблизости от поместья, слуги бы вышвырнули его прочь. Мужчина спал на боку, подобрав под себя одну ногу и вытянув вторую. Тряпка, которая когда-то была юкатой, разошлась, обнажая широкую грудь и открывая гладкое бедро. Мужчина был длинным и нескладным, сухие мышцы натягивали кожу — как будто он слишком быстро рос, и мускулатура не поспевала за костями. И вдруг Бьякуя понял, что все-таки ошибся: лежащий перед ним был ненамного старше его самого. Да, сильный, мощный, от него тянуло силой, а реяцу колебалась, выбивая дух, но подростковая угловатость делала его тело нескладным.
Бьякуя отрешенно смотрел на спящего, выцарапывая из памяти скудные сведения об альфах. Но ничего, что помогло бы ему сейчас, в голову не приходило. Наверное, человек сильно вымотался за последние несколько часов. Бьякуя тронул гладкое плечо, но спящий не отреагировал.
Терзали голод и жажда, болела нога, которую он рассадил об острый камень. Но река была совсем рядом, и Бьякуя, прихрамывая, побрел на плеск волн. Вошел в воду — сначала по колено, постоял, привыкая, а потом сразу по пояс. Сделал шаг, провалился по подбородок, но даже не испугался, просто безучастно переступил с ноги на ногу. Исцарапанную кожу пощипывало, но вода успокаивала. Бьякуя приоткрыл рот, позволяя делать себе маленькие глотки. Напившись, он начал водить руками по телу, смывая грязь, даже окунулся, ополаскивая волосы. А потом побрел назад, к берегу. Сел, не отходя далеко, и нащупал какую-то ткань. Оказалось — его хакама. Оделся, наплевав на воду, все еще стекающую с него, затянул потуже пояс и снова опустился на землю. Крыло слабостью и усталостью, словно он отработал весь день в додзе, да не с кем-нибудь, а с дедушкой.
Дедушка.
С сознания словно спала пелена, Бьякую охватил ужас. Как же он там? Что сейчас происходит? Ищут, наверняка ищут, только искать в Руконгае — гиблое дело, могут пройти годы, прежде чем удастся добиться результата. А этот — этот спит. От воспоминаний о прошедшем к горлу снова подкатило — не тошнота, а какой-то липкий страх. Если проснется — придется что-то делать. Что-то решать. Бьякуя чувствовал это, и промежность пульсировала. Человек наверняка захочет еще. Ему будет плевать, что течка уже закончилась. А Бьякуе хотелось одного — покоя. Он не был готов посмотреть в глаза этому животному. Хорошо было бы, если бы они больше никогда не встретились.
Бьякуя попятился, прислушиваясь к своим ощущениям. Чужая реяцу по-прежнему колебалась, грудь человека слабо вздымалась при дыхании. Бьякуя собрался с силами и ушел в шунпо, кинув через плечо лишь один прощальный взгляд на крупную нескладную фигуру на берегу.
Ветер засвистел в ушах, хлестнул холодом по мокрой голове. Остановился Бьякуя, лишь когда пересек три района. Отдышался, огляделся, пытаясь определить, в какой стороне Сейрейтей — тучи разошлись как раз, высеребрив лунным светом верхушки деревьев.
Путь назад Бьякуя помнил плохо — дважды умудрился сбиться с пути, в глазах двоилось и троилось от усталости и голода, и созвездия-ориентиры оказывались совсем не там, где им положено быть.
Когда он отклонился от маршрута в очередной раз, его встретил поисковый отряд, возглавляемый дедушкой. Бьякуя молча бросился вперед, наплевав на правила поведения и достоинство, на то, что он давным-давно взрослый и что вот так стоять, уткнувшись дедушке в грудь — глупо. И сдерживать слезы, когда дедушка стиснул его в объятьях, целуя в макушку — тоже глупо. Поэтому Бьякуя и не сдерживался.
— Можешь двигаться? — совсем тихо спросил дедушка, и усы щекотнули щеку.
Бьякуя выпрямился, расправил плечи — и решительно кивнул:
— Да.
Добрался он на честном слове, дедушка подхватил его на руки, едва Бьякуя переступил порог своей комнаты. Слуги скользили вокруг неслышными тенями, в центре парил огромный чан с горячей водой и разносился аромат масел, от которого Бьякую замутило.
Дедушка шевельнул бровью, и слуги пропали. Бьякуя раздевался сам, дрожащими руками сдирая грязную одежду. И только когда хакама упали к ногам, он понял, что не надел фундоши. Придушенный выдох дедушки сказал Бьякуе все — в нем было и отчаяние, и жалость, и боль…
Бьякуя выпрямился, повернулся, чтобы гордо сказать: произошедшее не имеет значения, но понял, что не может выдавить ни слова. Губы кривились в попытке сдержать слезы, Бьякуя кусал их, а потом не выдержал: уткнувшись дедушке в плечо, разрыдался отчаянно, а дедушка гладил его по голове и повторял: «Все обойдется, Бьякуя, все обойдется».
Врач, который его осматривал, твердил то же самое. Бьякуе же не было дела ни до чего. После рассказа о случившемся его мутило, а врач сокрушенно качал головой и бормотал про позднее развитие, скрытые вторичные признаки, ложных «бет» и ссылался на какие-то мутные прецеденты.
Человека, воспользовавшегося состоянием Бьякуи — так это назвал дедушка, искали. Боевой отряд нашел то самое место, даже смог выследить следы реяцу, и Бьякуя ждал скорых результатов. Что будет с руконгайцем, его не интересовало, было немного любопытно, кто он такой — но и все на этом.
Поиски затягивались, а о том, что все-таки не «обошлось», Бьякуя узнал через два месяца. Новый врач, поселившийся в поместье и наблюдавший за Бьякуей почти постоянно — даже во время медитаций, — в какой-то из осмотров поджал губы и покачал головой. А после — неслыханное дело — оставил Бьякую на целый день без своей опеки, запершись с дедушкой в одном из кабинетов. «Для размышлений» — так его называл дедушка. Он туда редко заходил.
Но Бьякуя лишь на миг задумался, что это может значить. В последнее время тренировки давались ему неважно, мышцы постоянно сковывала непривычная липкая усталость — не та, что бывает после хорошего спарринга, когда хочется взлететь и сделать парочку кульбитов, а та, от которой ноют кости и темнеет перед глазами. Бьякую даже не раздражала Йоруичи — чертова кошка ввалилась на тренировку, дернула за хвост, но Бьякуя лишь отер пот и посмотрел вопросительно — пусть говорит, что ей нужно, и проваливает.
— Заболел, малыш? — желтые глаза Йоруичи были серьезны, хотя улыбалась она по-прежнему беззаботно.
Бьякуя хотел было ответить какой-нибудь колкостью, но в итоге просто пожал плечами.
Йоруичи вряд ли знала, что произошло с Бьякуей. Но она была альфой, и, скорее всего, учуяла изменения в его теле. Спасибо, что не болтала. Тогда они потрепались впервые, пожалуй, за много лет совершенно мирно — ее насмешки казались ерундой, и Бьякуя неплохо провел время. Только уходила Йоруичи почему-то расстроенная.
Позже он услышал обрывок разговора между ней и дедушкой. Йоруичи говорила:
— Я, конечно, хотела, чтобы малыш Бьякуя повзрослел, но не так. — И после паузы: — Я помогу, Гинрей-доно. Можете на меня рассчитывать.
Бьякуя ушел. Значит, дедушка ей все рассказал. Новость даже не расстроила — если он это сделал, значит, так было надо. А на следующий день Бьякую вырвало прямо за столом. Просто закружилась голова, пол ушел из-под ног, замутило, и завтрак оказался на полу. А Бьякуя — в постели. Где он и узнал о собственной беременности.
Новость не вызвала у него совершенно никаких эмоций. Наверное, чего-то такого он ждал с тех пор, как проштудировал все семейные записи об альфах и омегах. Можно сказать, он стал экспертом. И отлично понимал, к чему мог привести — и должен был привести — долгий бесконтрольный секс с последующей сцепкой. И, насколько Бьякуя мог вспомнить ощущение тугого узла в заднем проходе, с не одной. А может быть, он знал об этом уже тогда, у реки, когда ноги сами понесли прочь. Сильные альфы действительно могли терзать свою омегу еще долгое время после завершения течки, а это могло навредить будущему ребенку.
Тогда же он узнал, что врач обнаружил беременность еще месяц назад. Заперся с дедушкой на целый день, чтобы решить, как быть. Решить, прерывать беременность или нет — пока это возможно. Но природа определила за них. Плод оказался таким сильным и живучим, что прерывание беременности грозило искалечить Бьякую, а то и — с большой вероятностью — попросту убить. И ребенок остался. Тогда же перестали поступать новости о том человеке — у него не было имени, поэтому Бьякуя всегда думал о нем так. Человек, как зверь, миновал все ловушки и ушел от погони, затерявшись в Дальнем Руконгае, на прощание перебив половину отряда — но об этом Бьякуя узнал намного позже.
Он большую часть времени лежал, прикрывая живот, и ни о чем не думал. Он читал о каких-то особенных чувствах, которые порождает зреющий ребенок в своих родителях. О том, что плод ощущается как частичка чего-то прекрасного. Но не находил в себе сил на эти самые чувства. Ему было слишком плохо. Ребенок словно жрал его изнутри.
Поначалу Бьякуя чувствовал себя неплохо — тошнило его нечасто, даже вялость и апатия пропали, и он пару раз сцепился с Йоруичи, почти как в прежние времена. Но чем больше проходило времени и чем больше рос живот, тем хуже становилось Бьякуе. Озабоченный врач каждый день замерял уровень реяцу, качал головой, и обвивал Бьякую сложным узором поддерживающего кидо.
Бьякуя иногда вставал — прогуляться. Тяжелый живот, в котором толкался ребенок, мешал ходить. Натянутая кожа ныла и чесалась, ноги подгибались от слабости, и Бьякуя подолгу отдыхал. Он почти не слушал, что говорили врачи — их стало несколько, и он даже не помнил, когда они размножились. Он даже не знал их имен. Врачи держали при Бьякуе невозмутимые лица, но голоса вызывали озабоченность — партнер у Бьякуи-сама оказался слишком сильным, а сам Бьякуя — слишком молод, чтобы носить ребенка.
Мир поблек, словно превратился в вату, в которой так сложно дышать и передвигаться. Бьякуя по инерции медитировал, ненадолго падая в уютные объятья Сенбонзакуры, но его сразу же выкидывало обратно нетерпеливыми и непоседливыми тычками под ребра. Он пытался читать, но содержимое книг почти не оседало в памяти, кисть для каллиграфии вываливалась из пальцев. А еще его тошнило от запаха мяты.
Когда беременность перевалила за шесть месяцев, Бьякуя перестал вставать. Он словно погружался в кокон собственного безразличия. Он не помнил, что ел и как опорожнялся, с трудом отличал день от ночи. Окружающие слились для него в одну колышущуюся аморфную массу, из которой иногда доносились голоса: дедушки, слуг. Однажды Бьякуя узнал слугу, на которого накричал тогда, в тот памятный первый день первой течки. И даже попросил прощения, но своего голоса он не слышал и мучился, получилось у него извиниться или нет. Незнакомый женский голос твердил «мы его теряем», и Бьякуе даже стало немного интересно — кого? Голос Йоруичи, злой и требовательный: «Вы должны решиться, Гинрей-доно».
Потом голоса пропали совсем, и Бьякуя остался один. От скуки он начал мысленно говорить с ребенком. Он даже не придумал ему имя, поэтому обращался просто: «маленький ты». Ребенок оказался непоседливым, но, когда Бьякуя думал о нем, затихал и даже пинался слабее. Потом сил не осталось даже на мысли. Реяцу маленького чудовища давила на легкие, сердце и почки, и иногда у Бьякуи не получалось даже дышать, но ему, пожалуй, нравилось. А еще ребенок беспокоился. Ощущение его тепла словно укрывало Бьякую, и становилось немного легче. Даже запах мяты, вкус которой все еще чувствовался повсюду, не раздражал. О том, что совсем скоро все может закончиться — беременность не длится вечно — Бьякуя не думал. Ему было хорошо и так.
А потом он проснулся от ощущения хрустящей легкости.
Сквозь неплотно закрытые ставни просачивалось солнце, и Бьякуя зажмурился — слишком ярко. Рядом встрепенулся слуга.
— Бьякуя-сама.
— Пить хочу.
Бьякуя сморгнул, на губы легло мокрое полотенце, и прохладные капли просочились в рот. Он глотал влагу и осматривался. Комната казалась прежней, но все словно изменилось — навсегда. Может быть, ему просто снился кошмар? Бьякуя приподнялся — тянущая боль в животе окатила ледяной волной, и Бьякуя рухнул на подушку. Неуверенно тронул повязку, рана отозвалась болью.
Дедушка вошел торопливо — так непривычно и странно. Сколько Бьякуя себя помнил, дедушка никогда не спешил, хотя успевал везде. Его волосы из посеребренных сединой превратились в белые.
— Бьякуя!
Бьякуя смотрел ему в лицо — долго, пристально. Тихо убрался слуга, и они остались вдвоем.
— Твой ребенок, — дед смотрел твердо и прямо, — погиб. Прости, Бьякуя. Мы не смогли спасти нашего наследника.
Наверное, Бьякуе полагалось почувствовать горе. Но в памяти мутно всплывали слова Йоруичи о том, что нужно выбирать, кого спасать — внука или ребенка. Бьякуя не мог винить дедушку. Он смотрел ему в глаза и надеялся, что ему самому никогда не придется делать такой выбор — между двумя одинаково важными людьми.
Бьякуя не чувствовал ничего кроме пустоты. Дедушка сел рядом, взял за руку. Бьякуя не стал отнимать ладонь, и Бьякуя впитывал сухое шершавое прикосновение. Они сидели и молчали до самого вечера, пока последний солнечный луч не кольнул зрачок, прощаясь.
Тогда Бьякуя попросил немного еды и прибор для каллиграфии. А еще приказал истребить во всех поместьях Кучики мяту. Зачем — дедушка не спрашивал, но возражать не стал.
Через месяц Бьякуя восстановил силы достаточно, чтобы выйти на свою первую тренировку. Вытирая льющийся пот и глядя себе под ноги, он думал, что еще немного — и покажется, будто последних месяцев не бывало. Правда, оставалась течка, которая должна была вернуться рано или поздно, но Бьякуя пока решил об этом не думать.
Через несколько месяцев силы вернулись окончательно, однако течки не было. Опять собирались врачи, брали анализы и осматривали. Вердикт был простой — внутренний сбой. После ранней — очень ранней для омеги — беременности, да еще и неудачной, организм начал отторгать собственную сущность. Раз в полгода Бьякую насухо скручивало тошнотой и болью в заднем проходе; это продолжалось несколько дней, а потом отпускало.
— Функции тела рано или поздно восстановятся, — сказал седой врач, редкий специалист по физиологии омег и ведению мужской беременности. — Но когда это случится, предсказать невозможно. Время — лучший лекарь.
Время действительно оказалось лучшим лекарем. Потому что через пять лет Бьякуя обнаружил редкие выделения из заднего прохода. Это была еще не полноценная смазка, ее не хватало даже на то, чтобы облегчить проникновение пальца в анус, однако стало очевидно, что тело идет на поправку.
А еще через три года у Бьякуи началась полноценная течка. И тогда выяснились две вещи. Полноценная течка по-прежнему сопровождалась упадком сил, болью и тошнотой, но теперь к этому букету примешивалось нарастающее вожделение. И — первой это обнаружила Йоруичи — его запах во время течки отпугивал альф, вызывая у них отвращение и желание бежать прочь.
Бьякуя тогда даже не разозлился. Просто приказал подготовить старое поместье в Среднем Руконгае, самолично укрепил его сетью защитных кидо и уединился там, запретив беспокоить. Если подумать, все могло сложиться гораздо хуже. Например, как для его так и не увидевшего свет ребенка, который заплатил жизнью за то, чтобы жил Бьякуя.
И именно там Бьякуя поставил маленький буцудан. За простыми лаковыми дверцами не было ничего, но раз в полгода Бьякуя открывал их и смотрел на некрашеные дощечки.
Часть 2
Если бы Бьякуя потрудился задуматься, как он относится к Зараки Кенпачи, он бы серьезно удивился собственным чувствам — тот ему определенно нравился, причем вопреки всему, чем являлся он и кем был сам Бьякуя. Без сомнения, он раздражал, как раздражала любая неупорядоченность, но в целом Бьякуя одобрял и Кенпачи, и его манеру вести дела. В конце концов, какая, в сущности, разница, как решает вопросы капитан, если в его отряде царит порядок.
Но сегодня Бьякуя был целиком на стороне генерала Ямамото. Зараки и его люди перешли все мыслимые границы. Ямамото не кричал, распекая, как это обычно случалось, просто сверлил тяжелым взглядом Кенпачи, а атмосфера на собрании капитанов все больше напоминала собиравшуюся бурю.
— Мммальчишка! — прорвало наконец Ямамото, и реяцу рванулась, вышибая перегородки и треща стенами.
Бьякуя чувствовал, как на плечи давит тяжесть и морщился — тело в преддверии течки слишком остро реагировало на подобное. Ямамото был слишком старой альфой, чтобы не контролировать эту часть себя, но в Бьякуе все отзывалось отвращением. Раздражение перекинулось на Кенпачи — этот идиот так и не научился следовать приказам. И ушел с середины боя, потому что ему, оказывается, стало скучно.
Бьякуя подавил гнев и с облегчением распрямил плечи: Ямамото успокоился, но продолжал недобро сверлить Кенпачи взглядом из-под тяжелых век. Тот смотрел в ответ мрачно и задиристо. И Бьякуя вспомнил, что к недостаткам Кенпачи можно добавить то, что тот был альфой. Прямо скажем, это не сильно беспокоило Бьякую большую часть времени, но не сегодня. Отвращение и раздражение струились под кожей, мешая думать рационально, хотелось бросить все и убраться подальше.
— ..это понятно?! — голос Ямамото вырвал из задумчивости, и Бьякуя подосадовал на себя — непозволительно отвлекаться столь сильно.
Впрочем, ничего интересного он, видимо, не пропустил. Кенпачи стоял, набычившись и чуть наклонившись вперед, прожигал Ямамото бешеным взглядом, но Бьякуя видел, что тот проиграл это противостояние — рановато щенку идти против матерого волка.
— Понятно, — сказал, словно выплюнул, Кенпачи, развернулся и пошел прочь.
Бьякую задела густая волна реяцу, и он стиснул зубы, сглатывая выступившую вместе со слюной желчь. Похоже, отправляться пережидать течку придется раньше, чем планировалось.
Желание убраться из душного зала собраний следом за Кенпачи Бьякуя подавил, но едва дождался, когда Ямамото распустит собрание. Он пошел прочь самым первым, на улице долго глотал свежий воздух, не обращая внимания на мнущегося позади Ренджи.
— Капитан, — рискнул тот нарушить молчание, — что-то произошло?
Бьякуя повернулся и смерил своего лейтенанта взглядом. Подавил вздох.
— Все в порядке, Ренджи. — Помолчал. — Мне придется уйти раньше, чем я планировал.
Ренджи кивнул понимающе. Когда-то Бьякуе хотелось убить его за это понимание. За ту реакцию, когда Ренджи разобрался, почему Бьякуя раз в полгода уединяется в дальнем поместье. Потому что Ренджи это не касалось, он не имел права вести себя так, будто ему есть дело до Бьякуи. К тому же Ренджи был альфой, а Бьякуя не любил альф. В его жизни их было слишком много.
— Я подготовлю материалы для хозяйственного отчета и отменю занятия по кидо, — Ренджи смотрел вопросительно.
— Хорошо, — Бьякуя кивнул. — Ступай.
Из него получится хороший капитан. Бьякуя тряхнул головой. Сейчас, на свежем воздухе, ему казалось, что он переоценил влияние Ямамото на собственные гормоны. Может, не стоит торопиться?
— И чего старый хрен на меня взъелся, — проворчал позади знакомый голос.
Бьякуя развернулся. Кенпачи сидел на хлипких перилах, подогнув одну ногу и, прищурившись, смотрел куда-то поверх плеча Бьякуи.
— Я не всегда согласен с решениями генерала, но, полагаю, в этой ситуации он поступил совершенно верно, — Бьякуя чувствовал, как в нем закипает гнев. — Из-за вашего возмутительного пренебрежения приказами погибли двое гражданских.
— Я оставил эту сраную шушеру на пятый отряд, — проворчал Кенпачи. — Там было пять, мать твою, офицеров, какого хрена?
Бьякуя словно налетел на стену.
— Но… — моргнул, собираясь с мыслями, — в докладе о них не было ни слова.
— Потому что молокососы съебались, когда появился первый труп.
Бьякуя сцепил руки за спиной и покачнулся на носках.
— Тогда почему вы не сказали ничего на собрании?
— Пффф. — Кенпачи потянулся — широко и размашисто, довольно ухмыльнулся — так, что клацнули зубы. — А нахера? У меня даже Ячиру не жалуется на такую хрень. Я с ними сам разберусь. — Он прищурился.
— Понятно, — Бьякуя с любопытством рассматривал Кенпачи — тот выглядел абсолютно безмятежным. Что ж, это его дело.
— Что, даже не будешь кудахтать о справедливости?
Бьякуя в изумлении раскрыл глаза.
— Вы забываетесь, капитан Зараки, — проговорил он. А потом добавил: — Уверен, вы в состоянии разобраться со своими проблемами.
Тот хохотнул.
— Вот что мне нравится в тебе, Кучики, это твоя вера в меня.
Бьякуя пожал плечами.
— В любом случае, ваше наказание совершенно справедливо. Кстати, что генерал Ямамото пожелал?
У Кенпачи сделалось такое лицо, что Бьякуе, спросившему, скорее, по инерции и из вежливости, стало действительно любопытно.
— Неужели патрулировать Мир живых?
— Если бы, — мрачно отозвался Кенпачи. — Патрулировать средний Руконгай, а потом писать отчеты, — выплюнул он, и Бьякуя почувствовал, как уголки его губ сами приподнимаются в улыбке.
— М, позвольте вспомнить, капитан Зараки, что у нас там происходит… — Бьякуя сделал вид, что задумался. — Точно, там не происходит… ничего.
В среднем Руконгае действительно ничего не происходило. Если в дальнем еще можно было наткнуться на банды — и Готей время от времени проводил зачистки, то в среднем Руконгае с криминалом справлялись своими силами. А Пустых там не видели уже лет сто. При этом патрулировать местность было нужно, и туда обычно отправляли либо самых слабых, либо больных шинигами. Ничего более унизительного для капитана Одиннадцатого отряда придумать было невозможно.
— Сволочь ты, Кучики, — грустно сказал Кенпачи.
— Крайне сочувствую, капитан Зараки, — пряча улыбку, ответил Бьякуя. — Уверен, вы отлично справитесь с заданием. А теперь прошу меня простить.
Он развернулся и ушел в шунпо, не слушая полетевших в спину ругательств. Перепалки с Кенпачи доставляли Бьякуе удовольствие, и в любое другое время он продолжил бы разговор, но сейчас горечь, скопившаяся на языке и слабость, смешанная с легким возбуждением, заставили торопиться прочь.
Бьякуя не выбросил Кенпачи из головы, даже когда ступня коснулась гладко вымощенных плит у ворот поместья. Ноги подогнулись, по позвоночнику словно прошелся жаркий язык, а на висках выступили прохладные капли пота. Покачнувшись, Бьякуя вцепился в шершавый брус, досадуя на себя. Сейрейтей необходимо было покинуть как можно скорее, а он, вместо того, чтобы поторопиться, вел разговоры — да еще и с кем.
Разговориться с альфой накануне собственной течки — возмутительная глупость. К тому же, с альфой вроде Кенпачи. Впрочем, Бьякуя сомневался, что во всем Обществе душ найдется второй похожий экземпляр. Кенпачи был в своем роде уникален — и как капитан, и как боец, и даже как альфа. Альфы и омеги, пришедшие из Руконгая, зачастую понятия не имели, кто они такие и что с ними происходит. При этом альфы, не контролируя себя, связывали свою жизнь с первой попавшейся омегой, отчего серьезно страдали. Кенпачи же был другим. Он не обучался в Академии, а значит, ему неоткуда было узнать о своей сущности. При этом он умудрился покрыть практически всех омег, попадавших в его поле зрения. Если бы речь шла о ком-то другом, Бьякуя подумал бы, что Кенпачи таким образом самоутверждался. Но в случае Кенпачи такое предположение выглядело смехотворным — тому незачем было что-то доказывать. Кроме того, за все время, что Кенпачи прожил в Сейрейтее, он так и не связал себя ни с кем узами — а это было совсем странно.
Неразборчивые связи Кенпачи были одной из причин того отвращения, что питал к нему Бьякуя когда-то. Нельзя вести себя как животное — даже если партнеры Зараки не выдвигали никаких претензий. Понадобилось несколько серьезных совместных заданий и вереница молчаливых вечеров, чтобы Бьякуя привык к Кенпачи и в чем-то его понял.
Что на его счет думал Кенпачи, Бьякуя не имел представления и не горел желанием выяснить. Но в одном был уверен твердо — он не хочет, чтобы тот узнал о его сущности омеги и нюансах, сопровождающих эту сущность. Сколько в этом было разумного нежелания пускать постороннего в свое личное пространство, а сколько — смехотворного страха перед отвращением Кенпачи, Бьякуя старался не задумываться.
Отдавая слугам последние распоряжения и записывая поручения для Ренджи, Бьякуя наконец выбросил Кенпачи из головы. Пришлось торопиться — возбуждение напополам с болью накатывали волнами, словно взбалтывая сознание, и времени у него оставалось в обрез. Поместье в Тридцать девятом районе Западного Руконгая, к счастью, уже было готово, и сегодня оттуда уходил последний слуга, следивший за наведением порядка.
Очутившись на пороге старого дома, в саду, заросшем дикими яблонями, Бьякуя погрузился в тишину, нарушаемую лишь шелестом листьев и скрипом стволов. Может быть, хотя бы в этот раз получится обрезать старые ветви. Он прошелся по убранной дорожке, вдыхая ароматы росы и листвы; от свежего воздуха немного кружилась голова. Здесь всегда царила тишина. То, что нужно измученному телу. Бьякуя сжал ягодицы, чувствуя, как скользит между ними смазка.
Раскладывая перед собой простое хлопковое кимоно, Бьякуя игнорировал выделения. Живот сводило от боли, а прямая кишка словно сворачивалась в узел. Если повезет, то можно будет протянуть до вечера, не превращаясь в скулящее животное. Когда-то Бьякуя думал, что у него получится контролировать свои реакции — но время показало, как он ошибался. Сейчас ему удавалось разве что держаться с достоинством какое-то время. Но до момента, когда он скинет кимоно и погрузится в онсен, чтобы дрочить без перерыва и измученно тереться о камни, у него есть не меньше двух суток.
Первая волна накрыла, когда он разматывал влажные фундоши. Бьякуя вцепился пальцами в столешницу — загремела перевернутая тушечница, рассыпались кисти; перед глазами поплыла одна бесконечная белая пелена. Секунды текли, сопровождаемые стуком шумом в ушах и пульсацией члена, Бьякуя мучительно стискивал зубы, считая про себя толчки крови — один, два, три… На «двадцать» возбуждение схлынуло, и Бьякуя обессилено опустился на колени, прижался лбом к прохладному дереву. Похоже, в этот раз все будет намного хуже, чем обычно. О том, что это: очередное свидетельство перестройки организма или просто в этот раз не повезло — Бьякуя решил подумать позже. Когда, наконец, перед глазами перестанут плясать черные точки.
Он поднялся, контролируя каждое движение, после — аккуратно натянул кимоно. Тонкая ткань скользнула по чувствительной коже, вызывая в сознании всплески возбуждения, смешанного с мучительной тупой болью. Каждый раз, запираясь в этом тесном мирке, он думал — а стоит ли пытаться контролировать свое состояние? Нужно ли мучиться, может быть, лучше отдаться инстинктам? Может быть, это проще. Но каждый раз он вспоминал себя — того самого, почти столетней давности — и откуда-то брались силы.
До футона в дальней комнате пришлось добираться, цепляясь за стену. Перед глазами вспыхивали разноцветные брызги каждый раз, когда головка члена задевала ткань кимоно. В редкие секунды просветления Бьякуя с иронией думал, что бывают дни, когда за достижение считаются пройденные без единого падения три метра. Даже банкай ему дался куда как легче.
Еще немного. Кружилась голова, задний проход пульсировал возбуждением, смазка щипала воспаленный анус, а желание удовлетворить себя стало почти нестерпимым. Бьякуя опустился на футон, хватая ртом воздух. Пол словно вращался под ногами, нестерпимо хотелось пить и дрочить — причем одновременно. Наконец-то можно. Бьякуя раскинул ноги, обхватил член и толкнулся в кулак. Кончил он почти сразу — сильно и болезненно. Редкие капли густой и вязкой спермы, брызнувшие из налитой кровью головки, испачкали пальцы. Но облегчения оргазм не принес — как предсказуемо. Бьякуя с трудом перевернулся набок. Нащупал задний проход и мучительно медленно погрузил в него пальцы — сначала один, потом еще два. Мышцы неохотно растягивались, кишечник тянуло, словно его не опорожняли, по меньшей мере, сутки, а у горла стояла противная липкая тошнота.
Сухой оргазм сотряс тело, и Бьякуя уткнулся лицом в жесткую поверхность футона, успокаивая колотящееся сердце. Возможно, если бы ему удалось подыскать себе альфу, гормональный фон восстановился намного быстрее. Проблема заключалась в том, что любая связь с альфой была невозможна.
Бьякуя вспомнил, как на него впервые отреагировала Йоруичи: насторожилась, даже немного пригнулась и как-то резко побледнела. Бьякуе тогда подумалось — если бы она была зверем, то оскалилась бы и прижала бы уши к голове. Она принюхивалась — и ноздри хищно раздувались. Тогда Бьякуя решил, что это в ней говорит сущность альфы, и напрягся. Пожалуй, так и оказалось. Только сущность альфы Йоруичи требовала бежать от Бьякуи подальше, а не наоборот.
Тогда они начали экспериментировать: Йоруичи усаживалась рядом, бледная, с катящимися по вискам каплями пота, и считала ритмичный стук содзу. На двадцатом ударе ее начинало тошнить, на тридцатом — рвать, после пятидесятого она не выдерживала и убиралась в панике.
Нужно было убедиться до конца, и тогда дедушка привел к Бьякуе Укитаке Джууширо — легендарного капитана Тринадцатого отряда. Бьякуя был немного разочарован — один из старейших капитанов Готей оказался худым болезненным мужчиной с мягкой улыбкой и добрыми глазами. Если бы у Бьякуи спросили его мнения, он бы ответил, что на альфу капитан Укитаке походил меньше всего. Тогда он рассказал Бьякуе многое из того, что ему пригодилось впоследствии — от того, как правильно снимать возбуждение, до того, как верно держать кисть для каллиграфии.
Укитаке оказался крепче Йоруичи. По крайней мере, у него выходило находиться в обществе Бьякуи дольше двух часов. Бьякуя словно отзеркалил способности омеги. Теперь аромат его тела и выделений ставил прочный барьер между ним и любой альфой. После Укитаке были другие — в лучшем случае они переходили на другую сторону улицы, в худшем — громко интересовались, от кого так несет, и тоже убирались подальше.
Бьякуя расслабился, погружаясь в медитацию. Это раньше помогало — ненадолго, — хотя сегодня он уже не был ни в чем уверен. Тело сотрясала крупная дрожь, смазка текла слишком обильно, пропитывая насквозь кимоно и пачкая футон. Перед плотно закрытыми глазами плясали искры, сердце стучало как бешеное, а в горле пересохло. Он протянул руку к изголовью — там всегда стояла вода, течка выжимала его досуха. Пальцы задели сосуд, он покатился, расплескивая воду, и Бьякуя не выдержал — чертыхнулся, с усилием овладел собой, и потому пара особо крепко фраз, услышанных от Ренджи, так и остались на языке.
Он выпил воду, оставшуюся на дне, перевернулся набок, сдерживая дрожь. От мысли, что придется вставать и куда-то идти, пусть даже за водой, ему делалось дурно. Кимоно мешало, Бьякуя задрал его до пояса и начал стандартный комплекс по снятию возбуждения — за время, которое он провел в этом поместье, ему удалось подобрать такую последовательность действий, которая, с одной стороны, достаточно его удовлетворяла, с другой — максимально разумно экономила силы.
Но сегодня все шло наперекосяк. Когда он круговыми движениями начал поглаживать яички, привычно оттягивая скользкую от смазки кожу, в глазах потемнело, и очнулся Бьякуя на животе, грубо терзая задний проход, с залитым слезами лицом.
Он с трудом поднялся на колени. Самообладание трещало по швам, медленно захлестывала паника. Каждый раз, когда Бьякуя думал, что хуже быть не может, жизнь подкладывала ему очередную свинью. Но когда-то это должно закончиться? Он упорно шел, цепляясь за стены и сосредоточившись на одной цели: вода. Едва он попьет, то придумает себе иную цель. Попробует отжиматься, это точно иногда помогало.
Не выдержав, он всхлипнул, прижался мокрой спиной к прохладной поверхности фусума и запустил руку между ног. Ладонь прошлась по мокрому члену, такому горячему, что собственная рука показалась Бьякуе прохладной. Он огладил головку, царапнул ногтем раскрытую щель и принялся дрочить. Каждое движение ощущалось как трение песка о нежную кожу: больно, отчаянно противно — и в то же время невыносимо возбуждающе.
Бьякуя зажмурился, опустился на пол и поерзал влажными ягодицами по полу. Продолжая дрочить, сунул пальцы в задний проход, нащупал каналы, выводящие смазку, и принялся массировать их, уже не сдерживаясь, а вскрикивая от удовольствия во весь голос. Бьякуя поймал тот особый ритм, когда обе руки двигаются одновременно — и одновременно же накатывает оргазм. Он кончил с протяжным стоном, обессилено завалившись на бок и суча ногами — оргазм снова не принес облегчения.
Когда Бьякуя открыл глаза, то обнаружил себя у порога кухни. На полу ровными рядами стояли сосуды, заполненные водой, но у него уже не было сил доползти до одного их них. Его трясло — пятки все время скользили, локти разъезжались, но Бьякуя упорно пытался подняться. Его мир и поле его зрения сузились до одной-единственной точки — той, что сходилась на большой бутыли с водой. Он ничего не слышал, кроме шума собственного дыхания и гула крови в ушах. Он ничего не ощущал, кроме бесконечных спазмов удовольствия, таких сильных, что от них тошнило.
— Эй, Кучики!
В его узком мире, сосредоточенном на воде и оргазмах, не было места для этого голоса. В его мире вообще не должно звучать ничьих голосов. Сквозь окутавший его туман Бьякуя вдруг отчетливо вспомнил — он не закрыл поместье сетью запирающих кидо. А Кенпачи — Кенпачи отправили патрулировать средний Руконгай. Бьякуя всхлипнул и провалился в черноту.
Бьякуя очнулся, лежа на спине. Тяжелая ладонь прижимала его к полу с такой силой, что Бьякуя мог только беспорядочно сучить ногами, выгибаясь. Грубые пальцы мяли задний проход, погружаясь совсем неглубоко, и от этих движений Бьякую передергивало от макушки до пяток. Запах Кенпачи — запах альфы, ударил в голову с такой силой, что Бьякуя прокусил губу, сдерживая животный стон. По подбородку потекла кровь, хриплый голос взорвал свистящую тишину:
— Какого хера ты творишь, Кучики?
Пальцы исчезли, и Бьякуя моргнул, распахивая глаза — и всматриваясь в лицо перед собой. Сейчас он знал, что раньше смотрел на него, но не видел. Грубо вылепленные скулы, подбородок с рваной нитью шрама, тянувшегося по щеке через веко, крылья длинного хищного носа — все это отпечаталось у Бьякуи на сетчатке так ярко, что он представлял Кенпачи, даже закрывая глаза.
— Убирайся, — вытолкнул распухшим языком одно-единственное слово Бьякуя.
Вытолкнул, уже понимая: Кенпачи не уйдет. Тяжелое дыхание, желтые звериные огоньки под тяжелыми веками — весь его вид кричал о возбуждении.
— Пожалуйста, — почти беззвучно прошептал Бьякуя, чувствуя, как в уголках глаз собираются слезы. Потому что если Кенпачи не уйдет…. Тело Бьякуи жаждало соития так же сильно, как его душа противилась этому. Он извивался, пришпиленный к полу тяжелой ладонью, представляя, как член Кенпачи входит в него — и одновременно захлебывался сухими рвотными спазмами.
— Да что ты несешь, ты же сейчас сдохнешь, дебил!
Кенпачи рванул Бьякую на себя, схватил за шею. Зазвенела посуда, и в горло полилась вода. Волшебная, прохладная, сказочно безвкусная. И Бьякую тут же вывернуло наизнанку.
Пока Бьякую рвало, Кенпачи придерживал его за голову. Бьякуя прижимался щекой к горячей руке, вытирал холодный пот, а потом его снова рвало. Когда спазмы закончились, Бьякуя упал бы, если бы его не поддержал Кенпачи.
— Капитан Зараки, — изо рта вышел лишь слабый шепот — когда Бьякуя успел сорвать горло? — Пожалуйста, уйдите.
Текли секунды, медленные и вязкие, словно погружение пчелы в мед. Бьякуя чувствовал возбуждение Кенпачи, давление его члена, твердого и влажного, ощущал острый запах чужой спермы.
Кенпачи медленно разжал руки и отстранился. Бьякуя словно застыл — нелепая бабочка, увязшая в чужой сладости. Чувствовать, как он уходит, было физически больно — словно между ними до предела натянулась, а потом лопнула струна. Звон в ушах не прекращался, пока Бьякуя не почувствовал, как начинают удаляться чужие шаги.
Он перевернулся набок и сжался, когда донеслось хриплое:
— Чтоб ты сдох, Кучики.
Бьякую била дрожь. Он все еще ощущал щекой прикосновение к руке Кенпачи, его жар окутывал с ног до головы. А еще от него остро пахло мятой.
Бьякуя свернулся в клубочек и беззвучно завыл.
Окончание в комментариях
Команда: 6/11 (Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя)
Автор: Пухоспинка
Бета: CrazyJill
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя
Размер: миди (23,3 тыс. слов)
Жанр: драма/романс
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: капитаны принадлежат Кубо Тайто
Саммари: жизнь Бьякуи наконец-то наладилась. Пусть былые шрамы все еще тревожат душу, но сейчас он пребывает в мире с самим собой. Но однажды прошлое напоминает о себе
Предупреждения: Санта-Барбара, омегаверс, МПРЕГ, даб-кон, ООС, упоминание смерти младенца
Ссылка на скачивание: doc (500 Кб) | txt (155 Кб)
Комментарий: фик был написан на Битву пейрингов-3, команда Зараки/Бьякуя, тема AU
Читать дальшеЧасть 1
Бьякуя проснулся от духоты. Влажное покрывало облепило ноги, раздражая чувствительную кожу. Плотно сдвинутые фусума делали комнату похожей на склеп, и Бьякуя раздраженно тронул колокольчик.
Жарко. Он перевернулся на живот и стукнул кулаком по плоской подушке. Где эти чертовы слуги? Раздражение накрыло с головой, и Бьякуя заскрипел зубами, считая секунды. Так всегда — когда нужны, не дождешься. А когда не нужны — только и делают, что путаются под ногами. Он вытер пот и глубоко вздохнул.
— Бьякуя-сама что-то изво…
— Бьякуя-сама изволит охладиться! — рявкнул Бьякуя. — Откройте окна и проваливайте, нерасторопное создание!
Слуга замер, а через миг, бормоча извинения, начал раздвигать фусума и приоткрывать окна, скользил неслышной, раздражающей тенью. Но сквозняк, заструившийся по ногам, не охладил глухой злости.
Бьякуя мучительно ворочался, даже вставал попить, решив, что слугу вызывать не будет — иначе швырнет в него кувшином. В груди неприятно ныло, царапало изнутри, почему-то побаливала спина — он даже подумал, что переусердствовал на тренировке и растянул мышцы. Скрип ветвей за окном слышался так отчетливо, что, казалось, заглушал все прочие звуки. Едва затихал ветер, как в уши принимался ввинчиваться плеск воды из далекого пруда и крик птиц. И все это невыносимо раздражало.
К завтраку Бьякуя пришел поздно, невыспавшимся и еще более раздраженным. Дедушка неторопливо пил чай, и это был плохой знак. Обычно он не задерживался, предпочитая с раннего утра запираться в кабинете и работать.
Бьякуя вяло ковырял зажаренный до хрустящей корочки плавник. Есть совершенно не хотелось, от запаха еды мутило, а во рту скапливалась горькая слюна. Может, он заболел? Бьякуя повел плечами — глупости, болеют совсем не так, уж Бьякуя знал. Пару лет назад он умудрился выкупаться в ледяном озере, а потом, не просохнув, прогуляться в шунпо по Руконгаю. Неделя температуры и жесточайшего кашля были не самым приятным времяпрепровождением. Еще было стыдно за свою ночную вспышку — старик служил их семье, еще когда дедушка был молодым, да и Бьякуя никогда раньше не грубил слугам…
— Бьякуя, — дедушка медленно отставил чашку, увенчанную ароматным дымком, и вздохнул. — Что с тобой происходит?
— Ничего, дедушка, — раздражение нахлынуло с такой силой, что палочки, которые сжимал Бьякуя, тихо хрустнули в тишине. — Я плохо спал.
— Я слышал, ты позволил себе неподобающее господину поведение.
Звучало так, будто Бьякуя бегал по поместью и задирал служанкам кимоно. Он, стараясь успокоиться, отложил сломанные палочки, сдержанно кивнул слуге, подавшему новые, и опустил глаза.
— Когда слуга не торопится прийти на зов своего господина — это всегда досадно.
Вот. Это хороший ответ. В конце концов, Бьякуя не самый капризный господин. Можно сказать, совсем не капризный. И когда он зовет слугу, тому стоит и поторопиться. А потому Бьякуя имеет право на раздражение.
— Понимаю, — дедушка отпил немного чаю. — Но крик унижает. Господин должен уметь высказывать недовольство так, чтобы не терять лицо. Ты слишком импульсивен, Бьякуя.
Кровь бросилась в лицо, грудь словно сдавило раскаленным обручем, и Бьякуя сжал кулаки. Медленно встал, контролируя каждое движение, коротко поклонился.
— Разрешите покинуть вас, дедушка? Я хочу подумать над своим поведением.
Игнорируя беспокойное «Бьякуя, вернись», он пошел прочь, все убыстряя и убыстряя шаг. По коридору он уже бежал, задыхаясь от ярости и злости. В груди продолжало тянуть, неприятно и колко, словно волнение уплотнилось в маленький комок, и он давил на желудок, тяжело ворочаясь. Сейчас Бьякуе хотелось только одного — проораться хорошенько, с кем-нибудь подраться, разбить что-нибудь ценное. Затормозив у дверей в свою комнату, Бьякую заозирался по сторонам. Схватил с подставки урну — тяжелая — и изо всех сил швырнул в стену. Бамбук хрустнул и прогнулся, урна покатилась по полу, описывая круг.
— Бьякуя-сама! — к нему спешили слуги.
— Прочь! — закричал Бьякуя и ворвался к себе в комнату. — Оставьте меня в покое!
Все раздражало: люди, их голоса, воздух — то ли слишком сухой, то ли слишком влажный. Раздражало даже собственное раздражение, которое никак не получалось унять. Ему поможет тренировка. Или шунпо. Бьякуя никому не рассказывал, но он страстно любил шунпо. Когда в лицо бьет ветер, а земля под ногами сливается в дрожащую полосу. Вот и сейчас Бьякую с неистовой силой потянуло прочь из душного, людного поместья. Чтобы переодеться в тренировочное кимоно, понадобилось пять минут. Да и то большую часть времени Бьякуя потратил, чтобы дрожащими срывающимися пальцами завязать пояс.
Он ушел в шунпо прямо из оконного проема: оттолкнулся от козырька, перенесся на конек крыши, едва коснулся его пальцами и помчался вперед, жмурясь от солнца и ветра, бьющего в лицо, скользя по ограждениям, перепрыгивая с дерева на дерево. Бьякуя старался держаться рощ, он любил высоту.
Он остановился, когда солнце стояло в зените. Облагороженные рощи давно закончились, и сейчас Бьякуя передвигался по верхушкам высоченных сосен, заходя все дальше вглубь Руконгая. Мышцы гудели от приятной усталости, но Бьякуе было мало — хотелось бежать еще и еще. Сейчас он немного жалел, что сорвался так быстро, можно было прихватить еды или хотя бы питья. Впрочем, под ногами время от времени мелькали ленты рек и овалы озер — от жажды он точно не умрет.
Бьякуя выбрал дерево побольше и спустился на нижние ветви. Сел, прислонившись спиной к толстому шершавому смолистому стволу, и прикрыл глаза. Возбуждение, вызванное стремительным бегом, улетучиваться не желало — больше того, все усиливалось, накатывая тяжелыми волнами, пока не выплеснулось горячим вожделением в пах. Бьякуя торопливо огляделся — не пристало ласкать себя вот так, в открытую, но вокруг не было ни одной живой души, только шумел душистый лес. Где-то над головой сквозь лапчатые ветки проглядывал кусочек голубого неба, но здесь, внизу, было сыро и темно. Бьякуя прикусил губу и сунул руку в фундоши — член наполовину встал, и от предвкушения свело мышцы. Нескольких движений хватило, чтобы плоть затвердела, и Бьякуя тихонько застонал. Он сел поудобнее, расставил ноги и сжал яички, одновременно лаская головку. Возбуждение стало таким острым, что на миг потемнело перед глазами. Бьякуя сдавил пальцами головку, заелозил, упираясь пятками в шершавую кору ветви, и задвигал рукой. Он подбрасывал бедра в такт толчкам, жмурился от жара, окутавшего тело, и дрочил все быстрее, терзая мошонку. Он кончил головокружительно и сладко, выгнулся исступленно и обмяк, дрожа и переводя дух. Оргазм опустошил его, сделал тело легким и слабым, и Бьякуя расслабленно сполз по стволу, почти улегшись на ветке.
Слабость и дрожь постепенно проходили, как и умиротворенная нега, окутавшая Бьякую после оргазма. Он аккуратно вытер пальцы сначала о кору, а потом — рукавом. Встал, потянулся и зажмурился от нахлынувших на него звуков и запахов: звонко стрекотали сверчки, хвойный воздух был таким свежим и пронзительным, что кружилась голова.
Бьякуя одним прыжком взлетел на верхушку дерева, встал, приподнимаясь на носках, и раскинул руки. Вогнутая чаша неба покачивалась над головой, и Бьякуя радостно засмеялся, глотая прохладный ветер. Он сорвался в шунпо, оставляя позади дерево, небо, ветер — и помчался, едва касаясь ступнями ветвей.
Впереди блеснула серебристая лента реки, ярко-зеленая трава шла волнами от ветра, и Бьякуя почувствовал, как горло сводит жажда. А еще прохладная вода манила смыть пот и остудиться. Он начал спускаться спиралью, увлекая за собой вихрь коротких сосновых игл.
Когда Бьякуя опустился на узком берегу, усыпанном мелкими камешками, его по-прежнему сопровождал запах хвои и смолы. Стояла та оглушительная тишина, которая бывает только в отсутствие человека — с плеском волн, далеким шумом леса и шелестом прибрежной травы.
Бьякуя повел плечами, развязывая пояс. Хакама скользнули к ступням, косоде и фундоши полетели на землю. Ветер охладил пылающую кожу Не простыть бы — опять. Он запрокинул голову — солнце давно прошло зенит, но высохнуть он успеет. И сразу обратно: дедушка наверняка беспокоится. И со слугами получилось нехорошо, дедушка прав — недостойно. И Бьякуя готов принять наказание за такое поведение. Вот только…
Возбуждение накатило так остро и болезненно, что ноги сами подогнулись. Бьякуя рухнул на колени, зажимаясь. В промежности плеснуло горячо и мокро, мышцы свело судорогой, и он закричал, мучительно заваливаясь на бок. Сердце стучало как сумасшедшее, в глазах было темно, по лицу струился холодный пот. Бьякуя тяжело приподнялся на одной руке, пережидая приступ головокружения, но не выдержал, упал снова. Прохлада реки манила, галька под щекой казалась спасением, и Бьякуя сильнее прижался к влажным камням. Между ног хлюпнуло.
Обмирая от страха, он потянулся рукой к заднему проходу, уже понимая, что происходит. Пальцы заскользили в вязкой смазке, растекшейся по промежности. От возбуждения подбрасывало, мысли путались, прикосновения только дразнили. Бьякуя, с трудом поднеся руку к лицу, посмотрел на ладонь. От смазки пахло резко и остро, сама она была прозрачная, как слеза, блестела на солнце, отливая в лучах радугой.
О том, что он ни омега, ни альфа, Бьякуя знал давно. Вердикт семейного врача был подкреплен множественными обследованиями. Бьякуя не особенно расстраивался — сложно оплакивать то, чего у тебя никогда не было. К тому же Бьякуя не считал такими уж важными вещи, которые сопровождают жизнь альф и омег — секс и рождение детей. Обычные души точно так же занимаются сексом, да и детей рожают — хоть и намного реже. В общем, Бьякуя о таком пока не задумывался. Ему лишь было немного жаль, что это расстраивает дедушку.
И он сейчас смотрел на испачканные в смазке пальцы в полной и совершенной панике. Он не знал, что делать. Те скудные сведения об особенностях психологии и физиологии омег, которые он получил от домашних учителей, выветрились, и сейчас в голове гулял сладкий и жаркий ветер.
Бьякуя тихонько заскулил, вращая бедрами и сжимаясь. По промежности потекла смазка, щекоча кожу; возбуждение плескалось в крови, опаляя теплом, а член терся о шершавый берег. Каждое касание отдавалось мучительным желанием, глаза слезились. Бьякуя перевернулся на спину, торопливо обхватил себя за член, сжал крепко — словно от этого возбуждение пропало бы немедленно, и начал дрочить. Кончил он через несколько движений, вцепившись в яички и подбрасывая бедра. Обмяк, чувствуя облегчение — пусть и маленькое, перевернулся на живот и застонал, сгорая в огне.
Когда-то прохладная галька под ним давно согрелась и покрылась потом пополам со смазкой. Бьякуя приподнялся и пополз на коленях в реку. Та манила, обещая остудить жар. Забравшись в воду, Бьякуя с облегчением вытянулся и прикрыл глаза. Тут, у самого берега, прогретая вода ласкала измученное тело, перекатываясь через грудь мелкими волнами. Вдалеке чувствовалась холодная глубина, течение тянуло по ногам и отзывалось дрожью в подмышках. Возбуждение не ушло, но затаилось, и Бьякуя смог с облегчением выдохнуть. Горячая вата, забивавшая сознание, наконец-то рассеялась — теперь можно подумать, что делать дальше. Первая течка — самая короткая, это Бьякуя помнил очень хорошо. Значит, у него два пути — дождаться, когда она закончится, и отправиться домой. Второй путь — отправиться сразу. Двигаться в шунпо в состоянии течки — будет слишком медленно и сложно, Бьякуя немного сомневался в своих способностях. С другой стороны, ждать можно было долго, а оставаться на ночь в дальнем Руконгае не хотелось ни капли.
Бедра коснулось что-то скользкое и гладкое. Бьякуя отмахнулся и привстал. Вокруг ног и члена вилась мелкая рыбешка. Мальки разевали рты и беспорядочно тыкались головами. Вот же зараза — Бьякуя рассердился. Их притягивал запах омеги, и хорошо, что пока только их. Бьякуя не особенно боялся жителей глубин, но встретить некоторых оказалось бы неприятно. Кое-какие породы обладали острыми зубами и жесткой чешуей, об которую можно было запросто содрать кожу.
Он нехотя поднялся — ноги еще дрожали, но, по крайней мере, не подламывались колени — выбрался на берег и побрел подальше, к густой душистой траве. Возбуждение путало мысли, налитые семенем яички, покачиваясь, терлись о промежность, и Бьякуя заторопился — нужно идти или нет, но прямо сейчас ему требовалось хоть немного избавиться от возбуждения. Он с облегчением упал на траву — у самой кромки, где стебли еще редели, а сквозь зеленый покров просвечивала мелкая галька; сгреб в горсть несколько нагретых камешков и сжал кулак. Если в голове будет такой же туман, можно дать себе по лбу — вдруг станет легче?
Дрочить было почти неприятно, и Бьякуя собрал на пальцы сочащуюся из заднего прохода смазку, покрыл ею член и с облегчением задвигал рукой. Но дрочка больше не приносила успокоения, хотелось большего — так сильно хотелось, что внутренности как будто пульсировали от этого безумного желания. Бьякуя всхлипнул, перевернулся на бок и сунул палец в истекающее смазкой отверстие. Кожу словно облизало пламя, и Бьякуя захныкал, просовывая палец глубже; подвигал, сгибая и вздрагивая, потом сунул еще один… Бесполезно. Вот если бы найти что-нибудь побольше, что-нибудь, что можно просунуть в себя — тогда стало бы легче.
Он дрочил себе и трахал свой зад, извиваясь на траве. По телу катился пот, щипал кожу и глаза, жар уходящего солнца сушил член, и Бьякуе приходилось снова и снова замазывать по нему смазку. Сквозь слипшиеся ресницы головка казалась рубиново-красной, и прикосновения к ней несли столько же страданий, сколько удовольствия.
Хотелось кричать — иррационально и глупо. Почему-то Бьякуе казалось, что от этого должно стать легче. И в то же время он понимал, что это не так. Он сжал колени, рывком перевернулся на спину и потерся ягодицами о траву напополам с галькой. На солнце набежала туча, и как будто стало прохладнее. Бьякуя разомкнул ресницы.
Мир на секунду застыл, и Бьякуя словно провалился в стеклянный колодец: над ним нависала огромная темная фигура. У фигуры были нечесаные космы и зловеще горящие глаза, а еще от нее тянуло холодом и запахом мяты. Тяжелая рука опустилась на плечо, придавливая реяцу — и только тогда Бьякуе стало страшно.
Он дико закричал, выворачиваясь, бросился прочь, кидая все силы на побег: шунпо, врата — что угодно, лишь бы убраться прочь. Ступня с размаху опустилась на острый камень, боль полоснула от пятки до загривка, а следующий миг неведомая сила рванула Бьякую назад и швырнула лицом в траву. Чужое тело, потное и мятное, навалилось сверху, и Бьякуя забился, истошно крича — но уже не от страха, а от разрывающего его возбуждения. Оно жрало изнутри, выламывало суставы жаром, а задний проход превратился в пылающий костер.
— Пожалуйста, — изо рта Бьякуи вырвался жалкий скулеж. — Пожалуйста.
Он развел ноги, рыдая и вытирая слезы, поерзал, задевая ягодицами твердую плоть. Осознание, что это чужой член, ударило под дых. А потом мысли пропали, унесенные безумием.
Когда член скользнул внутрь, Бьякуя застыл, перебирая новые ощущения, впитывая их целиком, дрожа всем телом. Человек тоже застыл, только его большие руки сжимали плечи. А еще он тяжело, хрипло дышал. Бьякуя стиснул мышцы, прислушиваясь к происходящему, а через миг его словно разорвало. Человек всадил свой член в Бьякую с такой силой, что его подбросило. А потом будто толстый стальной прут заходил по внутренностям, вбиваясь мощными толчками, от которых стучали зубы и дергалась голова. Бьякуя обмяк на этом члене, цепляясь за руку, которая удерживала его поперек груди, и тихо выл. Его собственный член стоял так сильно, что казалось — его сейчас разорвет. Бьякуя кончил, когда человек лизнул его в шею, и забился в конвульсиях, сжался вокруг твердой плоти. От руки, его удерживающей, пахло мятой и свежестью, и Бьякуя жался к ней щекой, насаживаясь все плотнее и плотнее. Как будто тело приспосабливалось именно к этому члену. Человек все увеличивал темп, он уже рычал, бедра — мощные, костлявые, бились о ягодицы, и Бьякуя снова кончил — вскинулся, извиваясь на толстом члене, вцепился зубами в руку перед собой. Брызнула кровь, и Бьякуя в сумасшедшем угаре принялся глотать соленые, пахнущие мятой капли. Над головой раздался торжествующий рык, мозолистая рука обхватила яички…. Этот оргазм у Бьякуи был самым сильным и долгим. Он катился по телу бесконечно вместе с чужой дрожью и ощущением такой наполненности, какой Бьякуя не испытывал никогда в жизни. Даже когда первый раз услышал Сенбонзакуру. Задний проход распирало что-то широкое и мощное, но в то же время такое сладкое, что Бьякуе хотелось — пусть оно длится вечно. Болезненный укус в шею выдернул его из сладкого марева полудремы, по коже побежала кровь, и Бьякуя недовольно смахнул теплую каплю. А потом его пальцы начали вылизывать. Длинный язык скользил между пальцев, и Бьякуя захныкал, сжимая задний проход. Ему захотелось еще. Он поерзал, чувствуя, как натянулись мышцы, обхватывающие член — уж о сцепке Бьякуя читал, — и провалился в сладкую дрему.
Бьякуя выплывал из сумрачного полусна-полуяви от разливающегося по телу возбуждения и какого-то дикого, щемящего удовольствия. Золотистый закат слепил сквозь сомкнутые ресницы, а Бьякуя тонул в нелепой нежности. Он терся о потную дрожащую руку, которая упиралась в землю рядом с головой, подавался назад и кончал уже не членом, а изнутри, целиком — часто, мелко и остро. Его человек облизывал ему ухо, прикусывал мочку и что-то шептал, сжимая плечи. Бьякуя снова проваливался в дрему, ощущая внутри себя обмякший член, чье твердое шишковатое основание запирало его задний проход. С этим тоже была связана какая-то интересная информация, но Бьякуя сейчас совершенно ничего не помнил.
***
Он пришел в себя от чудовищного давления чужой реяцу. Вскинулся, и тут же рухнул обратно, изнывая от боли, пронзившей тело. От реки тянуло сыростью, земля казалась ледяной, но спину согревал жар — чуждый и в то же время знакомый. Кожу стянуло коркой из пота, спермы и смазки, задний проход пульсировал, словно открытая рана, грудь сдавило ужасом — и Бьякуя судорожно отполз в сторону. События дня замелькали перед глазами со скоростью шунпо, на глаза навернулись слезы — почему? Почему получилось все так? Он вспомнил горячее потное тело, огромный член, долбившийся в него всю ночь, и к горлу подкатила дурнота. На языке чувствовался вкус мяты, Бьякуе казалось, что им пропиталась каждая клеточка его тела. Его долго выворачивало каплями желчи.
Хотелось плакать, но слезы не появлялись. Наверное, все ушли в смазку. Бьякуя тронул себя сзади. Растянутое отверстие саднило и было еще влажным, режущая боль где-то внутри дергала и рвала, но уже не так сильно, как после пробуждения. Накатило спокойствие — легкое и звенящее; в нем Бьякуя отчетливо увидел колючий блеск звезд, просачивающийся с затянутого тучами ночного неба, слышал плеск реки — бурный, наверное, поднялся ветер. Он сделал над собой усилие и повернул голову к лежащему человеку. Подобрался ближе, задыхаясь от отвращения и презрения — воспоминания о том, как он визжал и скулил под… под этим, потеряв не просто самоуважение и стыд, а всякий человеческий облик, стучали в виски.
«Это» было взрослым мужчиной — кажется. Мужчиной, одетым в убогое тряпье, драное, не первой свежести. Окажись такой поблизости от поместья, слуги бы вышвырнули его прочь. Мужчина спал на боку, подобрав под себя одну ногу и вытянув вторую. Тряпка, которая когда-то была юкатой, разошлась, обнажая широкую грудь и открывая гладкое бедро. Мужчина был длинным и нескладным, сухие мышцы натягивали кожу — как будто он слишком быстро рос, и мускулатура не поспевала за костями. И вдруг Бьякуя понял, что все-таки ошибся: лежащий перед ним был ненамного старше его самого. Да, сильный, мощный, от него тянуло силой, а реяцу колебалась, выбивая дух, но подростковая угловатость делала его тело нескладным.
Бьякуя отрешенно смотрел на спящего, выцарапывая из памяти скудные сведения об альфах. Но ничего, что помогло бы ему сейчас, в голову не приходило. Наверное, человек сильно вымотался за последние несколько часов. Бьякуя тронул гладкое плечо, но спящий не отреагировал.
Терзали голод и жажда, болела нога, которую он рассадил об острый камень. Но река была совсем рядом, и Бьякуя, прихрамывая, побрел на плеск волн. Вошел в воду — сначала по колено, постоял, привыкая, а потом сразу по пояс. Сделал шаг, провалился по подбородок, но даже не испугался, просто безучастно переступил с ноги на ногу. Исцарапанную кожу пощипывало, но вода успокаивала. Бьякуя приоткрыл рот, позволяя делать себе маленькие глотки. Напившись, он начал водить руками по телу, смывая грязь, даже окунулся, ополаскивая волосы. А потом побрел назад, к берегу. Сел, не отходя далеко, и нащупал какую-то ткань. Оказалось — его хакама. Оделся, наплевав на воду, все еще стекающую с него, затянул потуже пояс и снова опустился на землю. Крыло слабостью и усталостью, словно он отработал весь день в додзе, да не с кем-нибудь, а с дедушкой.
Дедушка.
С сознания словно спала пелена, Бьякую охватил ужас. Как же он там? Что сейчас происходит? Ищут, наверняка ищут, только искать в Руконгае — гиблое дело, могут пройти годы, прежде чем удастся добиться результата. А этот — этот спит. От воспоминаний о прошедшем к горлу снова подкатило — не тошнота, а какой-то липкий страх. Если проснется — придется что-то делать. Что-то решать. Бьякуя чувствовал это, и промежность пульсировала. Человек наверняка захочет еще. Ему будет плевать, что течка уже закончилась. А Бьякуе хотелось одного — покоя. Он не был готов посмотреть в глаза этому животному. Хорошо было бы, если бы они больше никогда не встретились.
Бьякуя попятился, прислушиваясь к своим ощущениям. Чужая реяцу по-прежнему колебалась, грудь человека слабо вздымалась при дыхании. Бьякуя собрался с силами и ушел в шунпо, кинув через плечо лишь один прощальный взгляд на крупную нескладную фигуру на берегу.
Ветер засвистел в ушах, хлестнул холодом по мокрой голове. Остановился Бьякуя, лишь когда пересек три района. Отдышался, огляделся, пытаясь определить, в какой стороне Сейрейтей — тучи разошлись как раз, высеребрив лунным светом верхушки деревьев.
Путь назад Бьякуя помнил плохо — дважды умудрился сбиться с пути, в глазах двоилось и троилось от усталости и голода, и созвездия-ориентиры оказывались совсем не там, где им положено быть.
Когда он отклонился от маршрута в очередной раз, его встретил поисковый отряд, возглавляемый дедушкой. Бьякуя молча бросился вперед, наплевав на правила поведения и достоинство, на то, что он давным-давно взрослый и что вот так стоять, уткнувшись дедушке в грудь — глупо. И сдерживать слезы, когда дедушка стиснул его в объятьях, целуя в макушку — тоже глупо. Поэтому Бьякуя и не сдерживался.
— Можешь двигаться? — совсем тихо спросил дедушка, и усы щекотнули щеку.
Бьякуя выпрямился, расправил плечи — и решительно кивнул:
— Да.
Добрался он на честном слове, дедушка подхватил его на руки, едва Бьякуя переступил порог своей комнаты. Слуги скользили вокруг неслышными тенями, в центре парил огромный чан с горячей водой и разносился аромат масел, от которого Бьякую замутило.
Дедушка шевельнул бровью, и слуги пропали. Бьякуя раздевался сам, дрожащими руками сдирая грязную одежду. И только когда хакама упали к ногам, он понял, что не надел фундоши. Придушенный выдох дедушки сказал Бьякуе все — в нем было и отчаяние, и жалость, и боль…
Бьякуя выпрямился, повернулся, чтобы гордо сказать: произошедшее не имеет значения, но понял, что не может выдавить ни слова. Губы кривились в попытке сдержать слезы, Бьякуя кусал их, а потом не выдержал: уткнувшись дедушке в плечо, разрыдался отчаянно, а дедушка гладил его по голове и повторял: «Все обойдется, Бьякуя, все обойдется».
Врач, который его осматривал, твердил то же самое. Бьякуе же не было дела ни до чего. После рассказа о случившемся его мутило, а врач сокрушенно качал головой и бормотал про позднее развитие, скрытые вторичные признаки, ложных «бет» и ссылался на какие-то мутные прецеденты.
Человека, воспользовавшегося состоянием Бьякуи — так это назвал дедушка, искали. Боевой отряд нашел то самое место, даже смог выследить следы реяцу, и Бьякуя ждал скорых результатов. Что будет с руконгайцем, его не интересовало, было немного любопытно, кто он такой — но и все на этом.
Поиски затягивались, а о том, что все-таки не «обошлось», Бьякуя узнал через два месяца. Новый врач, поселившийся в поместье и наблюдавший за Бьякуей почти постоянно — даже во время медитаций, — в какой-то из осмотров поджал губы и покачал головой. А после — неслыханное дело — оставил Бьякую на целый день без своей опеки, запершись с дедушкой в одном из кабинетов. «Для размышлений» — так его называл дедушка. Он туда редко заходил.
Но Бьякуя лишь на миг задумался, что это может значить. В последнее время тренировки давались ему неважно, мышцы постоянно сковывала непривычная липкая усталость — не та, что бывает после хорошего спарринга, когда хочется взлететь и сделать парочку кульбитов, а та, от которой ноют кости и темнеет перед глазами. Бьякую даже не раздражала Йоруичи — чертова кошка ввалилась на тренировку, дернула за хвост, но Бьякуя лишь отер пот и посмотрел вопросительно — пусть говорит, что ей нужно, и проваливает.
— Заболел, малыш? — желтые глаза Йоруичи были серьезны, хотя улыбалась она по-прежнему беззаботно.
Бьякуя хотел было ответить какой-нибудь колкостью, но в итоге просто пожал плечами.
Йоруичи вряд ли знала, что произошло с Бьякуей. Но она была альфой, и, скорее всего, учуяла изменения в его теле. Спасибо, что не болтала. Тогда они потрепались впервые, пожалуй, за много лет совершенно мирно — ее насмешки казались ерундой, и Бьякуя неплохо провел время. Только уходила Йоруичи почему-то расстроенная.
Позже он услышал обрывок разговора между ней и дедушкой. Йоруичи говорила:
— Я, конечно, хотела, чтобы малыш Бьякуя повзрослел, но не так. — И после паузы: — Я помогу, Гинрей-доно. Можете на меня рассчитывать.
Бьякуя ушел. Значит, дедушка ей все рассказал. Новость даже не расстроила — если он это сделал, значит, так было надо. А на следующий день Бьякую вырвало прямо за столом. Просто закружилась голова, пол ушел из-под ног, замутило, и завтрак оказался на полу. А Бьякуя — в постели. Где он и узнал о собственной беременности.
Новость не вызвала у него совершенно никаких эмоций. Наверное, чего-то такого он ждал с тех пор, как проштудировал все семейные записи об альфах и омегах. Можно сказать, он стал экспертом. И отлично понимал, к чему мог привести — и должен был привести — долгий бесконтрольный секс с последующей сцепкой. И, насколько Бьякуя мог вспомнить ощущение тугого узла в заднем проходе, с не одной. А может быть, он знал об этом уже тогда, у реки, когда ноги сами понесли прочь. Сильные альфы действительно могли терзать свою омегу еще долгое время после завершения течки, а это могло навредить будущему ребенку.
Тогда же он узнал, что врач обнаружил беременность еще месяц назад. Заперся с дедушкой на целый день, чтобы решить, как быть. Решить, прерывать беременность или нет — пока это возможно. Но природа определила за них. Плод оказался таким сильным и живучим, что прерывание беременности грозило искалечить Бьякую, а то и — с большой вероятностью — попросту убить. И ребенок остался. Тогда же перестали поступать новости о том человеке — у него не было имени, поэтому Бьякуя всегда думал о нем так. Человек, как зверь, миновал все ловушки и ушел от погони, затерявшись в Дальнем Руконгае, на прощание перебив половину отряда — но об этом Бьякуя узнал намного позже.
Он большую часть времени лежал, прикрывая живот, и ни о чем не думал. Он читал о каких-то особенных чувствах, которые порождает зреющий ребенок в своих родителях. О том, что плод ощущается как частичка чего-то прекрасного. Но не находил в себе сил на эти самые чувства. Ему было слишком плохо. Ребенок словно жрал его изнутри.
Поначалу Бьякуя чувствовал себя неплохо — тошнило его нечасто, даже вялость и апатия пропали, и он пару раз сцепился с Йоруичи, почти как в прежние времена. Но чем больше проходило времени и чем больше рос живот, тем хуже становилось Бьякуе. Озабоченный врач каждый день замерял уровень реяцу, качал головой, и обвивал Бьякую сложным узором поддерживающего кидо.
Бьякуя иногда вставал — прогуляться. Тяжелый живот, в котором толкался ребенок, мешал ходить. Натянутая кожа ныла и чесалась, ноги подгибались от слабости, и Бьякуя подолгу отдыхал. Он почти не слушал, что говорили врачи — их стало несколько, и он даже не помнил, когда они размножились. Он даже не знал их имен. Врачи держали при Бьякуе невозмутимые лица, но голоса вызывали озабоченность — партнер у Бьякуи-сама оказался слишком сильным, а сам Бьякуя — слишком молод, чтобы носить ребенка.
Мир поблек, словно превратился в вату, в которой так сложно дышать и передвигаться. Бьякуя по инерции медитировал, ненадолго падая в уютные объятья Сенбонзакуры, но его сразу же выкидывало обратно нетерпеливыми и непоседливыми тычками под ребра. Он пытался читать, но содержимое книг почти не оседало в памяти, кисть для каллиграфии вываливалась из пальцев. А еще его тошнило от запаха мяты.
Когда беременность перевалила за шесть месяцев, Бьякуя перестал вставать. Он словно погружался в кокон собственного безразличия. Он не помнил, что ел и как опорожнялся, с трудом отличал день от ночи. Окружающие слились для него в одну колышущуюся аморфную массу, из которой иногда доносились голоса: дедушки, слуг. Однажды Бьякуя узнал слугу, на которого накричал тогда, в тот памятный первый день первой течки. И даже попросил прощения, но своего голоса он не слышал и мучился, получилось у него извиниться или нет. Незнакомый женский голос твердил «мы его теряем», и Бьякуе даже стало немного интересно — кого? Голос Йоруичи, злой и требовательный: «Вы должны решиться, Гинрей-доно».
Потом голоса пропали совсем, и Бьякуя остался один. От скуки он начал мысленно говорить с ребенком. Он даже не придумал ему имя, поэтому обращался просто: «маленький ты». Ребенок оказался непоседливым, но, когда Бьякуя думал о нем, затихал и даже пинался слабее. Потом сил не осталось даже на мысли. Реяцу маленького чудовища давила на легкие, сердце и почки, и иногда у Бьякуи не получалось даже дышать, но ему, пожалуй, нравилось. А еще ребенок беспокоился. Ощущение его тепла словно укрывало Бьякую, и становилось немного легче. Даже запах мяты, вкус которой все еще чувствовался повсюду, не раздражал. О том, что совсем скоро все может закончиться — беременность не длится вечно — Бьякуя не думал. Ему было хорошо и так.
А потом он проснулся от ощущения хрустящей легкости.
Сквозь неплотно закрытые ставни просачивалось солнце, и Бьякуя зажмурился — слишком ярко. Рядом встрепенулся слуга.
— Бьякуя-сама.
— Пить хочу.
Бьякуя сморгнул, на губы легло мокрое полотенце, и прохладные капли просочились в рот. Он глотал влагу и осматривался. Комната казалась прежней, но все словно изменилось — навсегда. Может быть, ему просто снился кошмар? Бьякуя приподнялся — тянущая боль в животе окатила ледяной волной, и Бьякуя рухнул на подушку. Неуверенно тронул повязку, рана отозвалась болью.
Дедушка вошел торопливо — так непривычно и странно. Сколько Бьякуя себя помнил, дедушка никогда не спешил, хотя успевал везде. Его волосы из посеребренных сединой превратились в белые.
— Бьякуя!
Бьякуя смотрел ему в лицо — долго, пристально. Тихо убрался слуга, и они остались вдвоем.
— Твой ребенок, — дед смотрел твердо и прямо, — погиб. Прости, Бьякуя. Мы не смогли спасти нашего наследника.
Наверное, Бьякуе полагалось почувствовать горе. Но в памяти мутно всплывали слова Йоруичи о том, что нужно выбирать, кого спасать — внука или ребенка. Бьякуя не мог винить дедушку. Он смотрел ему в глаза и надеялся, что ему самому никогда не придется делать такой выбор — между двумя одинаково важными людьми.
Бьякуя не чувствовал ничего кроме пустоты. Дедушка сел рядом, взял за руку. Бьякуя не стал отнимать ладонь, и Бьякуя впитывал сухое шершавое прикосновение. Они сидели и молчали до самого вечера, пока последний солнечный луч не кольнул зрачок, прощаясь.
Тогда Бьякуя попросил немного еды и прибор для каллиграфии. А еще приказал истребить во всех поместьях Кучики мяту. Зачем — дедушка не спрашивал, но возражать не стал.
Через месяц Бьякуя восстановил силы достаточно, чтобы выйти на свою первую тренировку. Вытирая льющийся пот и глядя себе под ноги, он думал, что еще немного — и покажется, будто последних месяцев не бывало. Правда, оставалась течка, которая должна была вернуться рано или поздно, но Бьякуя пока решил об этом не думать.
Через несколько месяцев силы вернулись окончательно, однако течки не было. Опять собирались врачи, брали анализы и осматривали. Вердикт был простой — внутренний сбой. После ранней — очень ранней для омеги — беременности, да еще и неудачной, организм начал отторгать собственную сущность. Раз в полгода Бьякую насухо скручивало тошнотой и болью в заднем проходе; это продолжалось несколько дней, а потом отпускало.
— Функции тела рано или поздно восстановятся, — сказал седой врач, редкий специалист по физиологии омег и ведению мужской беременности. — Но когда это случится, предсказать невозможно. Время — лучший лекарь.
Время действительно оказалось лучшим лекарем. Потому что через пять лет Бьякуя обнаружил редкие выделения из заднего прохода. Это была еще не полноценная смазка, ее не хватало даже на то, чтобы облегчить проникновение пальца в анус, однако стало очевидно, что тело идет на поправку.
А еще через три года у Бьякуи началась полноценная течка. И тогда выяснились две вещи. Полноценная течка по-прежнему сопровождалась упадком сил, болью и тошнотой, но теперь к этому букету примешивалось нарастающее вожделение. И — первой это обнаружила Йоруичи — его запах во время течки отпугивал альф, вызывая у них отвращение и желание бежать прочь.
Бьякуя тогда даже не разозлился. Просто приказал подготовить старое поместье в Среднем Руконгае, самолично укрепил его сетью защитных кидо и уединился там, запретив беспокоить. Если подумать, все могло сложиться гораздо хуже. Например, как для его так и не увидевшего свет ребенка, который заплатил жизнью за то, чтобы жил Бьякуя.
И именно там Бьякуя поставил маленький буцудан. За простыми лаковыми дверцами не было ничего, но раз в полгода Бьякуя открывал их и смотрел на некрашеные дощечки.
Часть 2
Если бы Бьякуя потрудился задуматься, как он относится к Зараки Кенпачи, он бы серьезно удивился собственным чувствам — тот ему определенно нравился, причем вопреки всему, чем являлся он и кем был сам Бьякуя. Без сомнения, он раздражал, как раздражала любая неупорядоченность, но в целом Бьякуя одобрял и Кенпачи, и его манеру вести дела. В конце концов, какая, в сущности, разница, как решает вопросы капитан, если в его отряде царит порядок.
Но сегодня Бьякуя был целиком на стороне генерала Ямамото. Зараки и его люди перешли все мыслимые границы. Ямамото не кричал, распекая, как это обычно случалось, просто сверлил тяжелым взглядом Кенпачи, а атмосфера на собрании капитанов все больше напоминала собиравшуюся бурю.
— Мммальчишка! — прорвало наконец Ямамото, и реяцу рванулась, вышибая перегородки и треща стенами.
Бьякуя чувствовал, как на плечи давит тяжесть и морщился — тело в преддверии течки слишком остро реагировало на подобное. Ямамото был слишком старой альфой, чтобы не контролировать эту часть себя, но в Бьякуе все отзывалось отвращением. Раздражение перекинулось на Кенпачи — этот идиот так и не научился следовать приказам. И ушел с середины боя, потому что ему, оказывается, стало скучно.
Бьякуя подавил гнев и с облегчением распрямил плечи: Ямамото успокоился, но продолжал недобро сверлить Кенпачи взглядом из-под тяжелых век. Тот смотрел в ответ мрачно и задиристо. И Бьякуя вспомнил, что к недостаткам Кенпачи можно добавить то, что тот был альфой. Прямо скажем, это не сильно беспокоило Бьякую большую часть времени, но не сегодня. Отвращение и раздражение струились под кожей, мешая думать рационально, хотелось бросить все и убраться подальше.
— ..это понятно?! — голос Ямамото вырвал из задумчивости, и Бьякуя подосадовал на себя — непозволительно отвлекаться столь сильно.
Впрочем, ничего интересного он, видимо, не пропустил. Кенпачи стоял, набычившись и чуть наклонившись вперед, прожигал Ямамото бешеным взглядом, но Бьякуя видел, что тот проиграл это противостояние — рановато щенку идти против матерого волка.
— Понятно, — сказал, словно выплюнул, Кенпачи, развернулся и пошел прочь.
Бьякую задела густая волна реяцу, и он стиснул зубы, сглатывая выступившую вместе со слюной желчь. Похоже, отправляться пережидать течку придется раньше, чем планировалось.
Желание убраться из душного зала собраний следом за Кенпачи Бьякуя подавил, но едва дождался, когда Ямамото распустит собрание. Он пошел прочь самым первым, на улице долго глотал свежий воздух, не обращая внимания на мнущегося позади Ренджи.
— Капитан, — рискнул тот нарушить молчание, — что-то произошло?
Бьякуя повернулся и смерил своего лейтенанта взглядом. Подавил вздох.
— Все в порядке, Ренджи. — Помолчал. — Мне придется уйти раньше, чем я планировал.
Ренджи кивнул понимающе. Когда-то Бьякуе хотелось убить его за это понимание. За ту реакцию, когда Ренджи разобрался, почему Бьякуя раз в полгода уединяется в дальнем поместье. Потому что Ренджи это не касалось, он не имел права вести себя так, будто ему есть дело до Бьякуи. К тому же Ренджи был альфой, а Бьякуя не любил альф. В его жизни их было слишком много.
— Я подготовлю материалы для хозяйственного отчета и отменю занятия по кидо, — Ренджи смотрел вопросительно.
— Хорошо, — Бьякуя кивнул. — Ступай.
Из него получится хороший капитан. Бьякуя тряхнул головой. Сейчас, на свежем воздухе, ему казалось, что он переоценил влияние Ямамото на собственные гормоны. Может, не стоит торопиться?
— И чего старый хрен на меня взъелся, — проворчал позади знакомый голос.
Бьякуя развернулся. Кенпачи сидел на хлипких перилах, подогнув одну ногу и, прищурившись, смотрел куда-то поверх плеча Бьякуи.
— Я не всегда согласен с решениями генерала, но, полагаю, в этой ситуации он поступил совершенно верно, — Бьякуя чувствовал, как в нем закипает гнев. — Из-за вашего возмутительного пренебрежения приказами погибли двое гражданских.
— Я оставил эту сраную шушеру на пятый отряд, — проворчал Кенпачи. — Там было пять, мать твою, офицеров, какого хрена?
Бьякуя словно налетел на стену.
— Но… — моргнул, собираясь с мыслями, — в докладе о них не было ни слова.
— Потому что молокососы съебались, когда появился первый труп.
Бьякуя сцепил руки за спиной и покачнулся на носках.
— Тогда почему вы не сказали ничего на собрании?
— Пффф. — Кенпачи потянулся — широко и размашисто, довольно ухмыльнулся — так, что клацнули зубы. — А нахера? У меня даже Ячиру не жалуется на такую хрень. Я с ними сам разберусь. — Он прищурился.
— Понятно, — Бьякуя с любопытством рассматривал Кенпачи — тот выглядел абсолютно безмятежным. Что ж, это его дело.
— Что, даже не будешь кудахтать о справедливости?
Бьякуя в изумлении раскрыл глаза.
— Вы забываетесь, капитан Зараки, — проговорил он. А потом добавил: — Уверен, вы в состоянии разобраться со своими проблемами.
Тот хохотнул.
— Вот что мне нравится в тебе, Кучики, это твоя вера в меня.
Бьякуя пожал плечами.
— В любом случае, ваше наказание совершенно справедливо. Кстати, что генерал Ямамото пожелал?
У Кенпачи сделалось такое лицо, что Бьякуе, спросившему, скорее, по инерции и из вежливости, стало действительно любопытно.
— Неужели патрулировать Мир живых?
— Если бы, — мрачно отозвался Кенпачи. — Патрулировать средний Руконгай, а потом писать отчеты, — выплюнул он, и Бьякуя почувствовал, как уголки его губ сами приподнимаются в улыбке.
— М, позвольте вспомнить, капитан Зараки, что у нас там происходит… — Бьякуя сделал вид, что задумался. — Точно, там не происходит… ничего.
В среднем Руконгае действительно ничего не происходило. Если в дальнем еще можно было наткнуться на банды — и Готей время от времени проводил зачистки, то в среднем Руконгае с криминалом справлялись своими силами. А Пустых там не видели уже лет сто. При этом патрулировать местность было нужно, и туда обычно отправляли либо самых слабых, либо больных шинигами. Ничего более унизительного для капитана Одиннадцатого отряда придумать было невозможно.
— Сволочь ты, Кучики, — грустно сказал Кенпачи.
— Крайне сочувствую, капитан Зараки, — пряча улыбку, ответил Бьякуя. — Уверен, вы отлично справитесь с заданием. А теперь прошу меня простить.
Он развернулся и ушел в шунпо, не слушая полетевших в спину ругательств. Перепалки с Кенпачи доставляли Бьякуе удовольствие, и в любое другое время он продолжил бы разговор, но сейчас горечь, скопившаяся на языке и слабость, смешанная с легким возбуждением, заставили торопиться прочь.
***
Бьякуя не выбросил Кенпачи из головы, даже когда ступня коснулась гладко вымощенных плит у ворот поместья. Ноги подогнулись, по позвоночнику словно прошелся жаркий язык, а на висках выступили прохладные капли пота. Покачнувшись, Бьякуя вцепился в шершавый брус, досадуя на себя. Сейрейтей необходимо было покинуть как можно скорее, а он, вместо того, чтобы поторопиться, вел разговоры — да еще и с кем.
Разговориться с альфой накануне собственной течки — возмутительная глупость. К тому же, с альфой вроде Кенпачи. Впрочем, Бьякуя сомневался, что во всем Обществе душ найдется второй похожий экземпляр. Кенпачи был в своем роде уникален — и как капитан, и как боец, и даже как альфа. Альфы и омеги, пришедшие из Руконгая, зачастую понятия не имели, кто они такие и что с ними происходит. При этом альфы, не контролируя себя, связывали свою жизнь с первой попавшейся омегой, отчего серьезно страдали. Кенпачи же был другим. Он не обучался в Академии, а значит, ему неоткуда было узнать о своей сущности. При этом он умудрился покрыть практически всех омег, попадавших в его поле зрения. Если бы речь шла о ком-то другом, Бьякуя подумал бы, что Кенпачи таким образом самоутверждался. Но в случае Кенпачи такое предположение выглядело смехотворным — тому незачем было что-то доказывать. Кроме того, за все время, что Кенпачи прожил в Сейрейтее, он так и не связал себя ни с кем узами — а это было совсем странно.
Неразборчивые связи Кенпачи были одной из причин того отвращения, что питал к нему Бьякуя когда-то. Нельзя вести себя как животное — даже если партнеры Зараки не выдвигали никаких претензий. Понадобилось несколько серьезных совместных заданий и вереница молчаливых вечеров, чтобы Бьякуя привык к Кенпачи и в чем-то его понял.
Что на его счет думал Кенпачи, Бьякуя не имел представления и не горел желанием выяснить. Но в одном был уверен твердо — он не хочет, чтобы тот узнал о его сущности омеги и нюансах, сопровождающих эту сущность. Сколько в этом было разумного нежелания пускать постороннего в свое личное пространство, а сколько — смехотворного страха перед отвращением Кенпачи, Бьякуя старался не задумываться.
Отдавая слугам последние распоряжения и записывая поручения для Ренджи, Бьякуя наконец выбросил Кенпачи из головы. Пришлось торопиться — возбуждение напополам с болью накатывали волнами, словно взбалтывая сознание, и времени у него оставалось в обрез. Поместье в Тридцать девятом районе Западного Руконгая, к счастью, уже было готово, и сегодня оттуда уходил последний слуга, следивший за наведением порядка.
Очутившись на пороге старого дома, в саду, заросшем дикими яблонями, Бьякуя погрузился в тишину, нарушаемую лишь шелестом листьев и скрипом стволов. Может быть, хотя бы в этот раз получится обрезать старые ветви. Он прошелся по убранной дорожке, вдыхая ароматы росы и листвы; от свежего воздуха немного кружилась голова. Здесь всегда царила тишина. То, что нужно измученному телу. Бьякуя сжал ягодицы, чувствуя, как скользит между ними смазка.
Раскладывая перед собой простое хлопковое кимоно, Бьякуя игнорировал выделения. Живот сводило от боли, а прямая кишка словно сворачивалась в узел. Если повезет, то можно будет протянуть до вечера, не превращаясь в скулящее животное. Когда-то Бьякуя думал, что у него получится контролировать свои реакции — но время показало, как он ошибался. Сейчас ему удавалось разве что держаться с достоинством какое-то время. Но до момента, когда он скинет кимоно и погрузится в онсен, чтобы дрочить без перерыва и измученно тереться о камни, у него есть не меньше двух суток.
Первая волна накрыла, когда он разматывал влажные фундоши. Бьякуя вцепился пальцами в столешницу — загремела перевернутая тушечница, рассыпались кисти; перед глазами поплыла одна бесконечная белая пелена. Секунды текли, сопровождаемые стуком шумом в ушах и пульсацией члена, Бьякуя мучительно стискивал зубы, считая про себя толчки крови — один, два, три… На «двадцать» возбуждение схлынуло, и Бьякуя обессилено опустился на колени, прижался лбом к прохладному дереву. Похоже, в этот раз все будет намного хуже, чем обычно. О том, что это: очередное свидетельство перестройки организма или просто в этот раз не повезло — Бьякуя решил подумать позже. Когда, наконец, перед глазами перестанут плясать черные точки.
Он поднялся, контролируя каждое движение, после — аккуратно натянул кимоно. Тонкая ткань скользнула по чувствительной коже, вызывая в сознании всплески возбуждения, смешанного с мучительной тупой болью. Каждый раз, запираясь в этом тесном мирке, он думал — а стоит ли пытаться контролировать свое состояние? Нужно ли мучиться, может быть, лучше отдаться инстинктам? Может быть, это проще. Но каждый раз он вспоминал себя — того самого, почти столетней давности — и откуда-то брались силы.
До футона в дальней комнате пришлось добираться, цепляясь за стену. Перед глазами вспыхивали разноцветные брызги каждый раз, когда головка члена задевала ткань кимоно. В редкие секунды просветления Бьякуя с иронией думал, что бывают дни, когда за достижение считаются пройденные без единого падения три метра. Даже банкай ему дался куда как легче.
Еще немного. Кружилась голова, задний проход пульсировал возбуждением, смазка щипала воспаленный анус, а желание удовлетворить себя стало почти нестерпимым. Бьякуя опустился на футон, хватая ртом воздух. Пол словно вращался под ногами, нестерпимо хотелось пить и дрочить — причем одновременно. Наконец-то можно. Бьякуя раскинул ноги, обхватил член и толкнулся в кулак. Кончил он почти сразу — сильно и болезненно. Редкие капли густой и вязкой спермы, брызнувшие из налитой кровью головки, испачкали пальцы. Но облегчения оргазм не принес — как предсказуемо. Бьякуя с трудом перевернулся набок. Нащупал задний проход и мучительно медленно погрузил в него пальцы — сначала один, потом еще два. Мышцы неохотно растягивались, кишечник тянуло, словно его не опорожняли, по меньшей мере, сутки, а у горла стояла противная липкая тошнота.
Сухой оргазм сотряс тело, и Бьякуя уткнулся лицом в жесткую поверхность футона, успокаивая колотящееся сердце. Возможно, если бы ему удалось подыскать себе альфу, гормональный фон восстановился намного быстрее. Проблема заключалась в том, что любая связь с альфой была невозможна.
Бьякуя вспомнил, как на него впервые отреагировала Йоруичи: насторожилась, даже немного пригнулась и как-то резко побледнела. Бьякуе тогда подумалось — если бы она была зверем, то оскалилась бы и прижала бы уши к голове. Она принюхивалась — и ноздри хищно раздувались. Тогда Бьякуя решил, что это в ней говорит сущность альфы, и напрягся. Пожалуй, так и оказалось. Только сущность альфы Йоруичи требовала бежать от Бьякуи подальше, а не наоборот.
Тогда они начали экспериментировать: Йоруичи усаживалась рядом, бледная, с катящимися по вискам каплями пота, и считала ритмичный стук содзу. На двадцатом ударе ее начинало тошнить, на тридцатом — рвать, после пятидесятого она не выдерживала и убиралась в панике.
Нужно было убедиться до конца, и тогда дедушка привел к Бьякуе Укитаке Джууширо — легендарного капитана Тринадцатого отряда. Бьякуя был немного разочарован — один из старейших капитанов Готей оказался худым болезненным мужчиной с мягкой улыбкой и добрыми глазами. Если бы у Бьякуи спросили его мнения, он бы ответил, что на альфу капитан Укитаке походил меньше всего. Тогда он рассказал Бьякуе многое из того, что ему пригодилось впоследствии — от того, как правильно снимать возбуждение, до того, как верно держать кисть для каллиграфии.
Укитаке оказался крепче Йоруичи. По крайней мере, у него выходило находиться в обществе Бьякуи дольше двух часов. Бьякуя словно отзеркалил способности омеги. Теперь аромат его тела и выделений ставил прочный барьер между ним и любой альфой. После Укитаке были другие — в лучшем случае они переходили на другую сторону улицы, в худшем — громко интересовались, от кого так несет, и тоже убирались подальше.
Бьякуя расслабился, погружаясь в медитацию. Это раньше помогало — ненадолго, — хотя сегодня он уже не был ни в чем уверен. Тело сотрясала крупная дрожь, смазка текла слишком обильно, пропитывая насквозь кимоно и пачкая футон. Перед плотно закрытыми глазами плясали искры, сердце стучало как бешеное, а в горле пересохло. Он протянул руку к изголовью — там всегда стояла вода, течка выжимала его досуха. Пальцы задели сосуд, он покатился, расплескивая воду, и Бьякуя не выдержал — чертыхнулся, с усилием овладел собой, и потому пара особо крепко фраз, услышанных от Ренджи, так и остались на языке.
Он выпил воду, оставшуюся на дне, перевернулся набок, сдерживая дрожь. От мысли, что придется вставать и куда-то идти, пусть даже за водой, ему делалось дурно. Кимоно мешало, Бьякуя задрал его до пояса и начал стандартный комплекс по снятию возбуждения — за время, которое он провел в этом поместье, ему удалось подобрать такую последовательность действий, которая, с одной стороны, достаточно его удовлетворяла, с другой — максимально разумно экономила силы.
Но сегодня все шло наперекосяк. Когда он круговыми движениями начал поглаживать яички, привычно оттягивая скользкую от смазки кожу, в глазах потемнело, и очнулся Бьякуя на животе, грубо терзая задний проход, с залитым слезами лицом.
Он с трудом поднялся на колени. Самообладание трещало по швам, медленно захлестывала паника. Каждый раз, когда Бьякуя думал, что хуже быть не может, жизнь подкладывала ему очередную свинью. Но когда-то это должно закончиться? Он упорно шел, цепляясь за стены и сосредоточившись на одной цели: вода. Едва он попьет, то придумает себе иную цель. Попробует отжиматься, это точно иногда помогало.
Не выдержав, он всхлипнул, прижался мокрой спиной к прохладной поверхности фусума и запустил руку между ног. Ладонь прошлась по мокрому члену, такому горячему, что собственная рука показалась Бьякуе прохладной. Он огладил головку, царапнул ногтем раскрытую щель и принялся дрочить. Каждое движение ощущалось как трение песка о нежную кожу: больно, отчаянно противно — и в то же время невыносимо возбуждающе.
Бьякуя зажмурился, опустился на пол и поерзал влажными ягодицами по полу. Продолжая дрочить, сунул пальцы в задний проход, нащупал каналы, выводящие смазку, и принялся массировать их, уже не сдерживаясь, а вскрикивая от удовольствия во весь голос. Бьякуя поймал тот особый ритм, когда обе руки двигаются одновременно — и одновременно же накатывает оргазм. Он кончил с протяжным стоном, обессилено завалившись на бок и суча ногами — оргазм снова не принес облегчения.
Когда Бьякуя открыл глаза, то обнаружил себя у порога кухни. На полу ровными рядами стояли сосуды, заполненные водой, но у него уже не было сил доползти до одного их них. Его трясло — пятки все время скользили, локти разъезжались, но Бьякуя упорно пытался подняться. Его мир и поле его зрения сузились до одной-единственной точки — той, что сходилась на большой бутыли с водой. Он ничего не слышал, кроме шума собственного дыхания и гула крови в ушах. Он ничего не ощущал, кроме бесконечных спазмов удовольствия, таких сильных, что от них тошнило.
— Эй, Кучики!
В его узком мире, сосредоточенном на воде и оргазмах, не было места для этого голоса. В его мире вообще не должно звучать ничьих голосов. Сквозь окутавший его туман Бьякуя вдруг отчетливо вспомнил — он не закрыл поместье сетью запирающих кидо. А Кенпачи — Кенпачи отправили патрулировать средний Руконгай. Бьякуя всхлипнул и провалился в черноту.
Бьякуя очнулся, лежа на спине. Тяжелая ладонь прижимала его к полу с такой силой, что Бьякуя мог только беспорядочно сучить ногами, выгибаясь. Грубые пальцы мяли задний проход, погружаясь совсем неглубоко, и от этих движений Бьякую передергивало от макушки до пяток. Запах Кенпачи — запах альфы, ударил в голову с такой силой, что Бьякуя прокусил губу, сдерживая животный стон. По подбородку потекла кровь, хриплый голос взорвал свистящую тишину:
— Какого хера ты творишь, Кучики?
Пальцы исчезли, и Бьякуя моргнул, распахивая глаза — и всматриваясь в лицо перед собой. Сейчас он знал, что раньше смотрел на него, но не видел. Грубо вылепленные скулы, подбородок с рваной нитью шрама, тянувшегося по щеке через веко, крылья длинного хищного носа — все это отпечаталось у Бьякуи на сетчатке так ярко, что он представлял Кенпачи, даже закрывая глаза.
— Убирайся, — вытолкнул распухшим языком одно-единственное слово Бьякуя.
Вытолкнул, уже понимая: Кенпачи не уйдет. Тяжелое дыхание, желтые звериные огоньки под тяжелыми веками — весь его вид кричал о возбуждении.
— Пожалуйста, — почти беззвучно прошептал Бьякуя, чувствуя, как в уголках глаз собираются слезы. Потому что если Кенпачи не уйдет…. Тело Бьякуи жаждало соития так же сильно, как его душа противилась этому. Он извивался, пришпиленный к полу тяжелой ладонью, представляя, как член Кенпачи входит в него — и одновременно захлебывался сухими рвотными спазмами.
— Да что ты несешь, ты же сейчас сдохнешь, дебил!
Кенпачи рванул Бьякую на себя, схватил за шею. Зазвенела посуда, и в горло полилась вода. Волшебная, прохладная, сказочно безвкусная. И Бьякую тут же вывернуло наизнанку.
Пока Бьякую рвало, Кенпачи придерживал его за голову. Бьякуя прижимался щекой к горячей руке, вытирал холодный пот, а потом его снова рвало. Когда спазмы закончились, Бьякуя упал бы, если бы его не поддержал Кенпачи.
— Капитан Зараки, — изо рта вышел лишь слабый шепот — когда Бьякуя успел сорвать горло? — Пожалуйста, уйдите.
Текли секунды, медленные и вязкие, словно погружение пчелы в мед. Бьякуя чувствовал возбуждение Кенпачи, давление его члена, твердого и влажного, ощущал острый запах чужой спермы.
Кенпачи медленно разжал руки и отстранился. Бьякуя словно застыл — нелепая бабочка, увязшая в чужой сладости. Чувствовать, как он уходит, было физически больно — словно между ними до предела натянулась, а потом лопнула струна. Звон в ушах не прекращался, пока Бьякуя не почувствовал, как начинают удаляться чужие шаги.
Он перевернулся набок и сжался, когда донеслось хриплое:
— Чтоб ты сдох, Кучики.
Бьякую била дрожь. Он все еще ощущал щекой прикосновение к руке Кенпачи, его жар окутывал с ног до головы. А еще от него остро пахло мятой.
Бьякуя свернулся в клубочек и беззвучно завыл.
Окончание в комментариях
@темы: яой, фантворчетво: фанфикшен, рейтинг: NC-17
понедельник, 30 декабря 2013
а – апатичная аскарида анжела
Название: Безымянные мечи
Команда: 6/11 (Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя)
Автор: Chirsine
Бета: Umbridge
Тема: мистика/психодел/хоррор
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи, Кучики Бьякуя, Кусаджиши Ячиру, Кучики Рукия
Размер: миди (19,3 тыс. слов)
Жанр: мистика, приключения, хоррор
Рейтинг: R
Дисклеймер: капитаны принадлежат Кубо Тайто
Саммари: Каждый год Совет Сорока Шести составляет списки женщин-шинигами с высокой духовной силой
Примечание: канон!АУ от завершения арранкарской арки
Ссылка на скачивание: doc (500 Кб) | txt (128 Кб)
Посланника в Одиннадцатый направил не старый хрыч Ямамото. Это Кенпачи понял сразу, стоило только тому раскрыть рот и понести какую-то ахинею про благородных господ, которые были так щедры к руконгайским безродышам, что…
Рядом с верандой в траве возилась Ячиру, звенела стекляшками и бормотала себе под нос приказы игрушечным офицерам, сражавшимся с Пустыми.
Кенпачи угрожающе громко всхрапнул и сразу прислушался — подействовало или нет.
Бубнеж продолжился.
Разбудить его посланник не боялся. А зря.
Кенпачи расправил плечи и повел лопатками.
Дерево на веранде прохладное, гладкое и отполированное мозолистыми солдатскими пятками до блеска. На улице шпарило настырным весенним теплом, из-за казарм доносились ругань, вопли и стук боккенов — шла утренняя тренировка.
Все хорошо и все скучно — только и оставалось, что дрыхнуть на веранде и ждать, пока где-нибудь не полыхнет заревом враждебной реяцу.
Дрыхнуть, да.
Над ухом надоедливая муха на одной ноте жужжала про собрание аристократов. Зудела, как незаживающий укус Пустого — хочется как следует почесать, только пальцы не достают. И если Кенпачи сейчас почешет об посланника свой занпакто, то в Отряде Тайных операций опять поднимут вой.
Поэтому он только открыл один глаз и оглядел посланника еще раз. На такого даже чихнуть страшно — снесет, как пушинку.
Ни поспать, ни подраться.
Нет, это не Ямамото передал очередной свой дурацкий приказ. Старик точно знает: отправляешь кого в Одиннадцатый — пусть не треплется весь день на солнцепеке, а говорит быстро, коротко и по существу.
И сваливает.
Посланник все жужжал и жужжал, а Ячиру в траве сидела, задрав голову и приоткрыв рот. Давно перестала звенеть стеклянными фигурками — уставилась, как завороженная, и слушала.
Значит, что-то важное.
Кенпачи с раздраженным вздохом выбросил руку в сторону, чтобы схватить посланника за ворот формы, и приблизил его лицо к своему:
— Сам-то знаешь, куда приперся? — спросил он. Дождавшись утвердительного кивка, продолжил: — Вот и давай, соображай. Успеешь закончить до того, как достану занпакто — уберешься на своих двоих.
А потом сел и с хрустом потянулся.
Сразу выяснилось, что от Кенпачи посланнику ничего не надо, а пришел он к лейтенанту Кусаджиши. Потому что новый Совет Сорока Шести собирает из первых пяти десяток каждого отряда всех женщин-офицеров, достигших определенного возраста — для замера духовной силы и внесения в какой-то там свой особый реестр.
Они и до того, значит, каждый год вносили — но только девчонок из семей аристократов. А теперь решили, после Айзена-то, что нечего воротить нос и надо брать всех, кто есть. Для чего брать — передавать не велели.
Посланник шумно выдохнул, оставил на веранде бумагу-приглашение, и его сдуло в шунпо, будто и не было.
Успел.
А Ячиру, услышав новости, вся загорелась — разве что не приплясывала на месте. Быстро сгребла свои цветные стекляшки, с которыми возилась в траве, подобрала приглашение и, шлепая босыми ногами, пробежала мимо — к дверям во внутренние комнаты.
— Куда поскакала? — лениво спросил Кенпачи.
— Кенпачик, ты что, все прослушал? — возмущенно крикнула она из-за перегородки, хлопая ящиками и чем-то шурша и хрустя. — Мне же надо подготовиться!
Кенпачи успел прозеваться, растереть лицо, оглядеть двор казарм и наорать на двух лентяев, слоняющихся без дела. А потом, разом прекратив хлопать-шуршать-звенеть, на веранду выскочила Ячиру, вся свежая, нарядная, в новой, похрустывающей при каждом движении униформе и с натертым до блеска шевроном. Прилаживала на ходу заколку, выпрошенную в подарок у Юмичики с последнего дежурства в Руконгае.
Небось даже зубы успела порошком набелить.
— Куда собралась, спрашиваю.
— Отмечаться в Совет! — объявила Ячиру. — Там замерят мою духовную силу и определят способности. Как у настоящей взрослой женщины-офицера. Кенпачик, ты совсем-совсем не слушал, да?
Он прищурился.
И чего завелась из-за какого-то там Совета?
— Ну определят и определят. Кому какое дело до решения стариков, которые ни разу в жизни меча в руках не держали? Мне дела нет. А тебе есть, что ли?
Ячиру вспыхнула.
— Я — глава Женской Ассоциации Шинигами и должна присутствовать, — она вздернула подбородок. — И уже совсем взрослая. Мне можно!
Уперлась, и все тут. Никогда раньше до чужого мнения не было никакого дела, а тут как подменили.
Женщина-офицер.
— А вдруг там будут решать, кого переводить в капитаны? — настаивала Ячиру.
— Тебе что, так не терпится свалить в другой отряд? Хочешь стать важной госпожой-капитаном себе на уме и с целым выводком хилых придурков, как Четвертая?
Ячиру в ответ смотрела волком — можно подумать, Кенпачи ее уже выкинул из отряда, не дожидаясь решения Совета, и запретил возвращаться.
Что-то в лице Ячиру неуловимо изменилось: черты заострились, потеряли детскую округлость, и взгляд стал серьезный-серьезный.
Обиделась.
То ли на упоминание Четвертой, то ли потому, что Кенпачи спросил про новый отряд.
— Я — не другие и Кенпачика не брошу, — коротко произнесла она. — Только я уже не маленькая. И достаточно сильная.
И посмотрела так внимательно, прищурившись. Кажется, ожидая чего-то в ответ — согласия Кенпачи, что ли?
Вот он и согласился:
— Сильная. Не бросишь.
А потом с ухмылкой подхватил ее одной рукой и посадил на веранду рядом с собой:
— И надо тебе туда тащиться, такой сильной, а?
Ячиру сидела, надувшись и опустив голову, точно ответ ей не понравился. А когда вскинула голову — снова стала сама собой, от нее взрослой не осталось ни следа:
— Раз я такая сильная, то почему никогда со мной не дерешься?
— Потому что прихлопну, как котенка — вот и вся драка.
Она вскочила, сжимая-разжимая кулаки, лицо мгновенно покрылось красными пятнами.
Позвякивала, болтаясь туда-сюда, заколка-цветок, нацепленная сразу на толстый пучок прядей, чтобы точно удержалась. Звон был такой тонкий-тонкий, переливчатый.
Как у бубенчиков.
— Глупый Кенпачик, глупый! — Ячиру зажмурилась и топнула ногой. — Все равно пойду!
— А то я держу.
— И реяцу свою всем покажу! И занпакто покажу! И стану капитаном! И все признают! И Кенпачик признает!
А потом, звеня заколкой, спрыгнула на дорожку и скрылась в шунпо, подняв за собой облачко пыли.
Вот же ж приспичило.
Нашла где признания искать — у кучки хилых аристократишек, сидящих в своей темноте и вместо доброй драчки развлекающихся попытками подставить друг друга.
Кенпачи задумчиво поскреб подбородок.
Отпускать одну к старичью не хотелось. Сходить бы за ней к зданию Совета — просто чтобы приглядеть и вовремя за руку перехватить. А то мало ли, что там будут делать и какую силу замерять.
Кенпачи советников в лицо не видел, саке с ними не хлебал и даже меча не скрещивал — жирно будет им целую Кусаджиши Ячиру просто так доверять.
Вот прямо сейчас и он пойдет, пока всех собравшихся внутрь не завели. Только сначала заглянет на тренировку — размяться и погнать своих на уборку территории отряда. Чтобы знали, как с постными лицами слоняться перед своим капитаном.
И всяких посланников к Ячиру просто так пропускать.
Когда Кенпачи, поплутав по улицам, добрался до моста к запертым воротам Башни Совета, Ячиру уже окружили другие женщины-офицеры. Кормили сладостями, перешучивались и склонялись пониже каждый раз, как она собиралась что-нибудь сказать.
Все у них было легко, просто и со смехом. Все портила только бледная испуганная тень рядом — сестра Кучики. Тоже вся обряженная, как на выданье, а лицо такое, будто ее опять собирались запирать в Башне Раскаяния.
И вот это-то Кенпачи не понравилось: что-то нехорошее вокруг, напряженное, такое, что волосы на загривке встали дыбом. Не как перед хорошей дракой, а как перед подставой слабого, но хитрого противника.
Показалось.
Или нет.
И хрен его разберет, как там на самом-то деле, потому что никакого особого чутья на неприятности у Кенпачи отродясь не было. На сильного противника — было, а на ловушки — нет. Незачем ему оно. Вот и не получалось толком разобраться: то ли действительно дрянь какая вокруг, то ли почудилось.
То ли почувствовал что, то ли нет.
Зато рядом точно чувствовался Кучики в парадной одежде с символами клана, подобравшийся, приторно-торжественный — наверняка тоже долго готовился, дольше Ячиру, дольше своей сестры, — и издерганный от волнения.
На одно бледное зеленое лицо со своей сестрой.
Стоял у перил, отдельно ото всех, зацепившись взглядом в деревянный настил на мосту.
Вот из-за кого Кенпачи так неспокойно.
— Эй, Кучики, чего пришибленный такой?
Тот в ответ недовольно покосился и поджал губы. Рта лишний раз не раскроет — будто переломится.
— Лицо-то попроще сделай.
— Капитан Зараки, вам больше нечего мне сказать?
— А ты сюда, что, потрепаться пришел?
Кучики ответ, похоже, наконец отвлек от трясучки за сестру: он скривил губы в усмешке и снова скосил глаза на Кенпачи:
— Что ж, понимаю. Вы таким образом пытаетесь справиться с беспокойством за своего лейтенанта.
Кажется, даже зеленоватая бледность с лица сошла.
Вот же ж плесень.
Кенпачи хмыкнул и уже потянулся к поясу за занпакто, чтобы показать, как он на самом деле справляется с беспокойством — самый простой и надежный способ из всех — как его будто ледяной водой окатило.
На мост вышла, шурша капитанским хаори, Четвертая со своим лейтенантом.
Кенпачи оборвал движение, оставляя занпакто за поясом, и только крепче стиснул цубу.
— Капитан Кучики, — Четвертая остановилась перед ними и склонила голову, ненадолго пряча подбородок в косе.
И заскользила себе дальше, будто и не заметила Кенпачи.
Только все-то она на самом деле видела и замечала — просто виду не подавала. Поэтому он все равно приветственно оскалился.
Четвертая была такой с самого дня их встречи в Готее. После того, как столкнулась с Кенпачи со смешливой девчушкой на плечах — розовощекой, веселой и отзывающейся на имя «Ячиру» — и сделала вид, то не знает его..
Кенпачи тогда, после забитого и скучного Руконгая, все нравилось: разные всполохи силы отовсюду, все ходят с мечами, все — солдаты, шинигами. Это же сколько славных драк впереди!
А почти нисколько.
Стоило встретить на улице ее — и он сразу понял: ничего не будет. Потому что Четвертая прошла мимо, как в цепях и на казнь, спрятав глаза под веками и шею — под волосами.
Если даже сильнейший воин такую ерунду с собой сотворил, ждать от Готея нечего.
— Ячиру! — крикнул он тогда ей в спину.
Мелкая на плечах вздрогнула и вопросительно залопотала на ухо.
— Да не тебе, погоди болтать, — буркнул ей Кенпачи.
Ячиру подняла на него усталые, виноватые глаза и произнесла, так медленно и тяжело, будто Кенпачи ее камни ворочать заставил:
— Я больше не Ячиру. Я — Унохана Рецу, Четвертая.
Коса на ее груди лежала ровно и душила крепко.
— Ты не можешь быть четвертой, ты — первая, — возразил он тогда, не поняв, к чему она клонит.
На лице Ячиру промелькнула болезненная тень, а потом она только опустила голову и повторила, как могильной плитой себя накрыла:
— Унохана Рецу, капитан Четвертого отряда.
Мелкая на плечах напряглась, стиснула его волосы в руках и потянула на себя — так резко и больно, что аж в глазах потемнело.
Давно с Кенпачи такого не было — что внутри все стиснуло ноющей болью.
С первой их встречи с Четвертой.
Ячиру все стояла к ним спиной, жестом приказав офицерам уйти вперед и не ждать ее. А сама — ждала. Пока Кенпачи поймет.
Солнце палило, от камней валило удушливым жаром, и надо было слушаться мелкую и сворачивать на две развилки раньше.
— Четвертая, — наконец признал Кенпачи из уважения к ней и к ее решению.
И первый день в Готее — режуще-яркий, полный горячечного и радостного возбуждения, сразу стух. Последняя надежда оставалась на Киганджо. Вдруг это он Четвертую так согнул-поломал? Если так, Кенпачи его самого за это так согнет и так поломает, что Киганджо со свистом улетит на перерождение.
И согнул.
И поломал.
За полплевка.
Кенпачи тогда понял — это Унохана сама себя так, никто другой просто не смог бы. И зря он чего-то ждал от шинигами — в Готее всегда была только Четвертая, а единственная Ячиру сидела в тот день у него на плечах.
Теперь эта единственная в Готее Ячиру зачем-то собиралась доказывать свои возраст и силу и, обиженная, пряталась за чужими спинами. В сторону Кенпачи даже не смотрела.
Он поморщился.
Унохана Рецу остановилась у ворот, в стороне от остальных, так ни разу и не обернувшись. Ее лейтенант замерла точно за спиной и развернулась с таким решительным видом, словно собиралась держать оборону при своем капитане.
Во рту было кисло-кисло — как неспелой вишни объелся под саке. Кенпачи сплюнул под ноги и скрестил руки на груди.
Изнутри поднималась густая, маслянисто-черная злость.
— Сделайте лицо попроще, капитан Зараки, — вернул ему Кучики. — И уберите руку с цубы, мы больше не на военном положении. Офицерам запрещается обнажать занпакто.
Кенпачи страшно захотелось ему врезать — кулаком, без меча, так, чтобы пропахал лицом весь настил на мосту и пересчитал прожилки на досках.
Все внутри плавилось и зудело, как от орды копошащихся насекомых, пробравшихся под кожу, и показалось, вот-вот мясо полезет с костей.
От бездействия и от того, что приходится просто так стоять и ждать, куда там уведут Ячиру, страшно захотелось врезать Кучики прямо сейчас. Или свалить подальше и врезать кому-нибудь еще. Или свалить подальше вместе с Кучики, и вмять его в пыль.
Раздражение из-за беспокойства за Ячиру — угадал Кучики, чтоб ему пусто стало — только крепло.
А сама Ячиру, мелькнувшая в ворохе парадных кимоно окружавших ее женщин-офицеров, сделала строгое лицо и пригрозила пальчиком.
«Веди себя хорошо, Кенпачик!»
Он поморщился.
Поменяться, что ли, с дежурным отрядом, который завтра собирался в Руконгай на недельный патруль?
Кучики, кажется, что-то почувствовал: реяцу предупреждающе полыхнула и потухла.
— Я пришел к Башне Совета ради сестры, и не позволю втянуть себя в драку. Имейте это в виду, — предупредил он. — Уймитесь, капитан Зараки, и вспомните, ради кого сами здесь появились.
У Кенпачи от этой его многозначительности зубы свело.
Но Кучики был прав, а ему точно пора проветриться в Руконгае. С последнего патруля прошло несколько месяцев — вот и хочется об кого-нибудь занпакто наточить.
— Сестру твою каждый год вызывают. Что, всегда ее так за ручку сюда водишь?
— Рукия пришла отмечаться впервые, как и лейтенант Кусаджиши, — сдержанно ответил тот. — И вы зря относитесь к регистрации в реестрах Совета Сорока Шести так же легкомысленно, как к прогулке до другого отряда.
— Это что еще значит? — Кенпачи развернулся к нему всем телом.
А потом перевел взгляд вниз, заметив движение. На одном из нижних этажей башни: из стены выдвинулась широкая площадка, а потом раскрылся квадратный проход, из которого показался конвой в белых одеждах.
Кучики обернулся, высматривая вместе с Кенпачи конвоиров.
Те, потоптавшись, дождались, пока тем же образом из стены выдвинутся каменные ступени, и растянулись в длинную цепочку, поднимаясь на мост. Двое остались возле Четвертой и ее лейтенанта, а остальные окружили женщин-офицеров.
Их поделили на группы, долго отбирая, кого с кем оставить, и повели за собой обратно, вниз по ступеням от главных ворот.
Кенпачи это все не понравилось: больно много секретности развели. На кой хрен такие сложности?
— Кенпачик, обязательно подожди, пока я вернусь, ладно? — Ячиру, задержавшаяся у темного провала, подпрыгнула и помахала ему рукой. — И не дерись ни с кем без меня, слышишь? Даже с Бьякусиком!
Кенпачи шумно выдохнул, когда ее увели внутрь, и проход сомкнулся.
И бросил вполоборота к Кучики:
— Ты мне сказки-то не рассказывай. У вас, аристократов, это постоянное дело — каждый год в Совете проверяют. Посланник мне об этом все уши прожужжал, какую, мол, честь оказали. Снизошли, мать их.
Вялое переругивание с Кучики нет-нет да отвлечет от настойчивого зуда под кожей.
Дрянной день.
Ни поспать, ни подраться.
— Если ставите под сомнение мои слова, капитан Зараки…
Прежде, чем он успел закончить, на мост к Башне Совета из шунпо выступил запыхавшийся Кераку Шунсуй:
— Капитан Зараки, капитан Кучики, и вы сюда пришли?
Кучики поджал губы и отвернулся, так и не договорив.
А Кераку, напротив, расплылся в довольной улыбке, постоял еще, обмахиваясь шляпой, а потом надел ее обратно, сдвинув так, чтобы только дурацкая лыба и оставалась видна.
— Что, Нанао-тян уже увели? Всех увели? А я только-только выбрался ее проводить. Оставила мне вот такую стопку разобрать, а сама — сразу в шунпо…
— Вы опоздали, — коротко произнес Кучики.
Кераку пересек мост, оглядываясь по сторонам, а потом и влез между ним и Кенпачи, по-братски пытаясь закинуть руки им на плечи. Кенпачи неловко похлопал пару раз, а, Кучики, поморщившись, руку сбросил.
Кераку обиженно поцокал языком, прислонился спиной к перилам и опять повертел головой по сторонам:
— И с чего вдруг они решили всех собрать? Даже Рукию-тян позвали, не побрезговали седьмым офицером…
Кераку опять лыбился, но голос его Кенпачи не понравится. Тем же тоном Аясегава на отрядных попойках отговаривался от новой плошки саке, когда ему потом в ночь надо было дежурить, прикидывался, что совсем пьяный и сомлевший.
А на деле был трезвый и злой.
— Или это ты наконец разрешил, а Бьякуя? — понаблюдав, как у того на лице разом заходили желваки, Кераку продолжил: — Вот я бы свою Нанао-тян никуда не пустил, если бы меня спросили, — он надвинул соломенную шляпу на глаза. — Когда узнал, что в этом году всех собирают, даже к старику Яме зашел узнать, что за вожжа Совету под хвост прилетела. А он все Айзеном отговаривается.
— Айзен Соске вырезал всех предыдущих советников. Со стороны новых разумно попытаться обезопасить себя, — через некоторое время произнес Кучики, словно бы нехотя.
Кенпачи промолчал.
Причины, по которым Совет вызвал к себе Ячиру, его не волновали — главное, чтобы ей ничего не сделали.
— Разумно или нет, и чего они так боятся — не знаю, — Кераку вздохнул и поскреб подбородок ногтями. — Только тело старого Главы так и не нашли. А теперешний, как назначение получил, совсем разошелся. Даже с этой проверкой — раньше кандидаток в жены аристократов с большой духовной силой строго из своих набирали.
— Какие кандидатки? — вскинулся Кенпачи, переводя взгляд с втянувшейся в стену лестницы на Кераку. — Что за хренота?
— Капитан Зараки, ну вы что, не догадываетесь, зачем еще женщинам духовную силу замерять? — улыбка у Кераку стала совсем неприятной. — Это нас с вами принимают — служить в армию. А маленьких руконгайских девочек с реяцу лейтенантского уровня по всем концам Общества Душ разыскивают для другого.
Он неожиданно наклонился к Кучики и пихнул в плечо:
— Правда же, Бьякуя? Уж тебе-то наверняка известно на собственном опыте…
— Капитан Кераку, прошу вас прекратить этот разговор, — резко оборвал его тот.
— Я бы давно прекратил, не будь все так, как есть, — пожал плечами Кераку. Потом поднял голову так, чтобы было видно глаза, и сказал: — Совет что-то задумал. А начать собираются как раз с пополнения в семьях аристократов, чтобы вырастить себе побольше маленьких послушных офицеров с большим объемом духовной силы.
Слушать Кераку было противно, был в его словах какой-то недобрый второй смысл. И неприятный холодок по телу шел — не от страха, а от мерзости.
— Мне покласть, что планирует Совет и кого собирается смещать, — медленно произнес Кенпачи. — Пусть делают, что хотят. А попробуют Ячиру втянуть — руки-ноги переломаю. Она в этой херне участвовать не будет.
— Лейтенант Кусаджиши, может, и не будет, — туманно отозвался Кераку. — И Кучики Рукию без одобрения со стороны брата замуж точно не выдадут. Только на советников…
— Покласть мне на советников!
Одновременно с ним вскинулся Кучики:
— Вы здесь только ради того, чтобы передать последние сплетни, капитан Кераку?
Прищурился, ноздри так и раздувались, даже руку на рукоять занпакто положил. Вспылил, надо же. Да чтоб он так Кенпачи до этого отвечал — давно уже смылись бы помахаться на какой-нибудь тренировочной площадке неподалеку, никакие обидки Ячиру бы не остановили.
Кераку от Кучики отгородился поднятыми в воздух открытыми ладонями и даже отодвинулся немного:
— Да я здесь только Нанао-тян забрать! Мало ли что, вдруг ей тяжело будет возвращаться в отряд самой? Чем уж там им духовную силу проверяют.
А потом Кенпачи заметил, как на его лице снова проступает эта поганая усмешка.
Дождаться бы возвращения Ячиру да забрать ее в отряд — и ладно. И ни на какие проверки она больше ходить не будет.
К хренам все.
— К тому же, не так часто вас обоих и увидишь, — продолжил Кераку. — Капитан Зараки общие собрания не любит, капитан Кучики весь в делах отряда и клана, а меня Нанао-тян сразу за рукав хватает, стоит только ненадолго отлучиться из казарм — толком не поговорить.
— Наговорились? — сухо спросил его Кучики.
— Я бы еще спросил, почему ты вдруг через столько лет отпустил Рукию-тян пройти проверку духовной силы, но не ответишь же.
Тот поморщился.
— Я же понимаю: семья, обязанности перед кланом, — продолжал Кераку, рассуждая словно бы сам с собой. — Надо и сестру уберечь и не подставиться.
— Рукия приняла решение, и я уважаю ее выбор, капитан Кераку.
— А не выйдет ли Рукии-тян это решение боком? Когда советники за нее возьмутся всерьез.
Кенпачи окончательно перестал разбирать, о чем они говорят — гребаные туманные аристократические делишки, — и только уверился еще больше в решении держать Ячиру подальше от всей этой непонятной хреноты.
— Не Совету определять, в чей дом войдет моя сестра, — жестко произнес Кучики. — И благо клана определяю я, а не они. Их дело — Готей. Рукия поступать будет так, как сама захочет.
Задержавшись взглядом на Кенпачи, он отошел дальше, к воротам башни, давая понять, что трепотня на этом окончена.
Кераку вздохнул, виновато развел руками, заметив взгляд Кенпачи, и тоже замолк.
Лучше бы так и вообще молчал — только лишние мысли разбередил. Пока Одиннадцатый не трогают, Кенпачи с его откровений ни жарко, ни холодно. Как кто полезет — разговор будет короткий. Еще короче, чем с Айзеном.
А Кучики мрачнел все сильнее. Смотреть особо было не на что, и Кенпачи невольно за ним наблюдал: то губы скривит, то зубы стиснет, то спохватится — и снова ненадолго лицо застынет.
Разговор с Кераку его задел.
И правильно — им, аристократам, сложнее. Просто так хаори не скинуть и в Руконгай не уйти. Семья, клан, ответственность.
Полная херня.
Через некоторое время — Кенпачи, усевшись на пол и пристроившись спиной к перилам, успел вздремнуть, — на нижнем этаже заработал выдвижной механизм. После того, как раскрылся проход, опять показался конвой в белом. Стражи выстроились на площадке вместо живого коридора, загораживая край.
Кенпачи ждал, что первой выскочит Ячиру, взлетит по выдвигающимся ступеням и запрыгнет на него с рассказами, что да как там было. Но она появилась разве что не самой последней. Когда они с Кучики Рукией наконец вышли из темноты, остальные успели разойтись. Мацумото из Десятого, Хирако из Пятого с лейтенантом, Четвертая, даже Кераку с Исе — сильно спавшей с лица, шатающейся от усталости — ушли далеко вперед.
Пешком.
Явно не потому, что хотели задержаться и обсудить друг с другом, как все прошло — лица были слишком осунувшиеся.
— Истощение, — определил Кучики, провожавших их настороженным взглядом.
Зато Ячиру держалась хорошо: и подняться Кучики помогла, и вертелась вокруг, веселая, ободряя.
У Кенпачи при виде нее как весь Соукиоку с плеч спал. Зато там же скоро устроилась сама Ячиру. Взобралась, как только поднялась на мост, помахала Кучики Рукии на прощание — та даже не увидела, сложилась в поклоне перед братом, протягивая ему какие-то бумажки.
— Пойдем домой, Кенпачик, — вздохнула она и только крепче обняла Кенпачи.
Кажется, все, обиды больше не держала, успокоилась.
— Ну что, замерили там твою силу, а, госпожа будущий капитан? — спросил он, когда они спустились на улицу, ведущую к казармам.
— Замерили, — отозвалась Ячиру. — И объем реяцу проверили, и скорость восстановления духовной силы. Сказали, если банкай получу — смогу стать капитаном.
— Так тренируйся, дуреха, поговори со своим занпакто.
— Не хочу, — вздохнула она и потерлась своей щекой об его. — Лучше я так останусь, лейтенантом при Кенпачике. Зачем мне свой отряд? Без Лысика, Юмичики и Маки-Маки будет скучно. А еще знаешь что?
— Что?
— Рукия скоро станет лейтенантом, — доверительно сообщила Ячиру. — Назначают в Тринадцатый. Это все потому, что Бьякусик ее сегодня отпустил — иначе бы не назначили.
— Об этом вы столько болтали?
— Она меня спрашивала, как правильно управлять отрядом. Я же с Кенпачиком уже давно-давно и все знаю, — важно произнесла она. — А мы встретили старую подругу Рукии из Руконгая — сто лет не виделись, а она, оказывается, в Готее служит! Представляешь?
Уж Кенпачи-то представлял.
— Только ты никому не рассказывай, ладно? — спохватилась Ячиру.
— Не расскажу, — пообещал он. — Ну, встретила и встретила, дальше что?
Она вздохнула. А потом вдруг снова спросила:
— Кенпачик, а я точно-точно сильная?
Он вспомнил, что понарассказал Кераку, — все эти расспросы о силе и взрослении разонравились окончательно, — и попытался ее одернуть:
— Прекращай всякую ерунду болтать. Или это вам хрени какой наговорили в Совете? Поменьше слушай идиотов, которые отродясь даже тренировочного меча в руках не держали.
— Нет, ты скажи, Кенпачик!
— Сильная, ну.
— А взрослая? Самостоятельная?
— Зачем спрашиваешь?
Ячиру принялась перебирать волосы у него на висках, будто дальше спрашивать неудобно и она застеснялась.
— Да говори уже.
— А если меня в Руконгай одну отпускать — отпустишь? Волноваться не будешь? Ненадолго. Вот совсем на чуточку.
— Со мной пойдешь — не буду. На кой хрен тебе в Руконгай самой соваться? Что там одной делать?
— Ничего.
Она снова вздохнула и дальше помалкивала до самой территории отряда. Вроде и не обиделась, но Кенпачи и так понял — опять не то сказал.
— Я к Маки-Маки схожу, — объявила Ячиру и спрыгнула. А потом скорчила рожицу: — Кенпачик вредный, никуда не пускает, а я возьму — и сама убегу!
И действительно убежала — по траве к казармам.
Кенпачи, проводив ее взглядом, подозвал к себе развалившегося на веранде точь-в-точь на его месте Мадараме:
— Возьми с собой Аясегаву и валите в Тринадцатый. Они завтра уходят в Руконгай на недельный патруль. Договорись поменяться.
Раз Ячиру так приспичило в Руконгай, то они и пойдут всем отрядом. Может, даже нормально размяться получится, если успеют далеко уйти — первые районы безопасные, делать там нечего, проскочат, как по маслу.
Точно пора проветриться — и Одиннадцатому, засиделись уже с прошлого патруля, офицеры не знают, чем бы еще заняться, и самому Кенпачи. Особенно после того, что наговорил Кераку — только уныния нагнал со своим Советом. Меньше его слушать надо было.
Ячиру до вечера носилась по отряду, ее было видно и в казармах, и на тренировочной площадке, и в общем обеденном зале, и у самых стен. Кенпачи даже смутную гордость ощутил: чем бы там им в Совете духовную силу не проверяли — вон как бодро бегала, ничуть не устала. Не то, что другие.
Зато спать Ячиру ушла рано. И утянула Кенпачи за собой — он не очень-то сопротивлялся, делать все равно было нечего, собраться отряд успеет и перед отходом, дело недолгое. И Аясегава с Мадараме обратно не торопились — наверняка завернули к знакомым офицерам.
Они-то Кенпачи и разбудили. Оба замерли в дверях, дожидаясь, когда капитан отзовется.
Снаружи стояла полная темень, под потолком тускло горела светящаяся лоза, и в казарме было так тихо, что казалось, уши заложило — ни шороха.
И еще матрас под боком противно холодил — Ячиру со своего места всегда перебиралась к Кенпачи под бок, даже в самую жару.
А теперь ее не было и, похоже, уже давно.
— Где? — сразу спросил Кенпачи.
Мадараме так и поперхнулся заготовленной фразой. А потом, откашлявшись, произнес:
— Мы пришли вместе. Ждет на веранде, снаружи. Говорит, очень срочно…
— Ячиру, спрашиваю, где? — оборвал его Кенпачи.
Тот, наконец, спохватился, удивленно, как в первый раз, оглядел комнату, обшарил взглядом пустой коридор и пожал плечами.
— На территории отряда реяцу не чувствую, — отчитался Аясегава. — Если только лейтенант не скрывает свою духовную силу.
Кенпачи поморщится. Что с Ячиру творится? То вчера весь день как не своя была с этим Советом и замерами силы. Теперь еще решила в прятки поиграть.
— Делать ей больше нечего. Никогда от меня реяцу не скрывала, а тут вдруг решила, что ли? Поднимите всех, пусть быстро проверят территорию отряда.
Мадараме понятливо покивал и вышел. Слышно было, как, добравшись до общих спален, он гаркнул «подъем!», и казармы сразу ожили.
— Кто там, говорите, приперся? — вспомнил Кенпачи, набрасывая на плечи юкату.
— Капитан Кучики, — ответил Аясегава. — Нагнал нас по дороге из Тринадцатого — там кого-то из офицеров потеряли. Нам ничего толком не объяснил, сразу потребовал вас.
— Требует он, — проворчал Кенпачи, проходя мимо него к раздвижным дверям на веранду. — Приперся в чужой отряд — и требует…
Про духовную силу можно было не заикаться и отряд на уши не ставить, он и сам всегда чувствовал, когда Ячиру, даже смертельно разобидевшаяся, возилась где-нибудь поблизости или выскакивала погулять в соседний отряд. На этот раз ее нигде не было.
Зато был Кучики в свете лозы нездорово-желтоватый и такой же дерганый, как днем. И на хрена его только принесло в такую рань да в таком настроении?
— Чего надо? — спросил Кенпачи.
Кучики выразительно поглядел на него — юката, что ли, не понравилась? Сам-то даже капитанское хаори поверх формы нацепил, будто случилось что.
— Ну? Или тебя обязательно надо при всем параде встречать, иначе не скажешь? — спросил Кенпачи, скрестив руки на груди.
Кучики ненадолго прикрыл глаза и, шумно сглотнув, выдохнул через нос, прежде чем ответить:
— Этой ночью Рукия исчезла с территории Тринадцатого отряда. След ее реяцу обрывается в Руконгае, однако, я полагаю, она могла заглянуть к вам перед уходом.
— Не могла, — мотнул головой Кенпачи и развернулся обратно к дверям. — Не было ее тут. Вали отсюда, меня твои проблемы не касаются.
Из казарм прямо на него вылетел запыхавшийся Мадараме:
— Лейтенанта Кусаджиши пока не нашли. Никаких следов.
— Вы все еще уверены, что это только мои проблемы, капитан Зараки? — спросил Кучики.
Кенпачи цыкнул.
То дурацкое предчувствие беды, с которым он провожал взглядом Ячиру, загороженную белыми спинами конвоя, опять вернулось. Только хуже — теперь он ее не видел и не чувствовал.
Еще ни разу за чертову сотню лет она от него никуда не сбегала.
— Ты Ячиру со своими проблемами не мешай, — наконец произнес Кенпачи, оборачиваясь. — Может, это твоя сестра так обрадовалась лейтенантскому шеврону, что решила сбежать, а?
— Или лейтенант Кусаджиши сообщила нечто такое, из-за чего ей пришлось уйти, — уперся Кучики. — Потому что Рукия после проверки в Совете больше ни с кем так долго не говорила. Ни в поместье, ни, как мне доложили, в своем отряде.
И тут этот гребаный Совет. Вся эта муть началась именно с него.
— Ладно, хрен с тобой, пошли внутрь, — решил Кенпачи. — Не здесь же говорить. Мадараме, ищите дальше.
Кучики, только получив приглашение, сразу поднялся по ступеням и ушел вперед по коридору к капитанскому офису, с таким видом, будто у себя в отряде был.
— С чего взял, что они вместе ушли? — первым делом спросил Кенпачи, заходя следом за ним и прикрывая за собой двери.
С их приходом лоза под потолком вспыхнула ярче, высвечивая пыль по углам.
— Рукия не успела восстановить духовную силу после проверки в Совете, чтобы покинуть Готей в одиночку. Ей помогли.
Кенпачи оперся о столешницу и прислонил ножны с занпакто рядом.
Кучики так и остался стоять у дверей, блуждая взглядом по комнате. С лица он, кажется, слегка просветлел. И вообще перестал напоминать своим видом сушеную рыбину.
— В отряде никто не знает, куда она ушла.
— Что, просрали своего нового лейтенанта и даже не заметили? — ухмыльнулся Кенпачи.
Кучики промолчал — не стал напоминать, что Одиннадцатый оказался в том же положении. Это Кенпачи и без него сразу вспомнил.
И скрипнул зубами.
— В отряде праздновали назначение Рукии. Никто не помнит, как она ушла.
Так вот где Мадараме с Аясегавой всю ночь носило.
— Она сделала крюк до вашего отряда, прежде чем направиться к южным вратам. Кроме лейтенанта Кусаджиши помогать ей больше некому — Рукия даже с Ренджи ни словом не обмолвилась.
Кучики помолчал некоторое время, а потом посмотрел прямо на Кенпачи и тихо продолжил:
— Подозреваю, они могли узнать в стенах Совета нечто такое, из-за чего решили вместе отправиться в Руконгай.
— Опять этот Совет! — Кенпачи хлопнул ладонью по столу. — Вся хренота с них и этой гребаной регистрации началась.
Он подхватил приставленные к столу ножны с занпакто и перебросил через плечо.
— Капитан Зараки, подождите, — Кучики предупреждающе поднял руку и выступил вперед, загораживая двери.
— Свали с дороги, Кучики. Раз тут замешан твой Совет, значит, с них и надо спрашивать. Вот я и пойду.
— Хотите попасть в Башню Раскаяния? Или, думаете, вам все выложат, как есть, стоит только заявиться к советникам с занпакто наперевес? Не делайте глупостей.
Кенпачи шагнул навстречу, и Кучики уперся ладонью ему в грудь.
— Глупость сделал тот, из-за кого пропала Ячиру. А я так, размяться собираюсь. Поэтому — свали.
— Вас убьют, если попытаетесь атаковать Совет.
— Не пойму тебя, Кучики, — Кенпачи наклонился, нависая над ним еще больше, и приблизил свое лицо к его. — Ты что, не хочешь узнать, какого черта пропали Ячиру и твоя сестра? Или, — он оскалился, — так за меня волнуешься?
— Я беспокоюсь не за вас, а за Рукию и лейтенанта Кусаджиши, — спокойно ответил Кучики, не делая попыток отстраниться. — Их исчезновение сразу свяжут с вашим нападением и объявят предателями. Помните, чем это заканчивается для офицеров Готея?
Кенпачи скривился и подался назад.
— Собираешься так просто им все с рук спустить?
— Пока у нас нет никаких доказательств, кроме моего предположения, и требовать от Совета чего-либо нельзя. Однако все еще есть время на поиски — капитан Укитаке готов тянуть с подачей сообщения об исчезновении Рукии столько, сколько понадобится, — успокаивающе произнес Кучики. — Послушайте, может быть, лейтенант Кусаджиши что-нибудь говорила после проверки? Важны любые мелочи.
Кенпачи нахмурился и запустил пятерню в волосы на затылке.
— Она сказала, твоя сестра кого-то видела в здании Совета. Старую подругу, что ли.
Кучики уставился куда-то в сторону, задумавшись. Нахмурился, беззвучно пошевелил губами и качнул головой, а потом снова перевел взгляд на Кенпачи:
— Еще что-нибудь?
— Больше не знаю. Ячиру все болтала про силу и Руконгай и просила ее одну отпустить, — Кенпачи пожевал губами и продолжил: — Или, выходит, не одну.
Кучики глубоко вздохнул и развернулся:
— Благодарю за помощь, капитан Зараки. Я пришлю вам Адскую бабочку, если найду что-нибудь еще.
— А ну стоять! — Кенпачи одним широким шагом оказался вплотную к нему и хлопнул перегородкой у Кучики перед носом. — Куда собрался?
— Попробуйте догадаться, — снисходительно произнес тот, не поворачиваясь. — Постараюсь самостоятельно отследить Рукию по остаточному следу в Руконгае. У меня есть примерное направление.
— И что, один прочешешь все восемьдесят районов? Не надейся, я тут сидеть, сложа руки, не стану.
— Исчезновение сразу двух капитанов незамеченным не останется, — возразил Кучики, глядя на него через плечо. — Вам лучше остаться в Готее, чтобы не вызывать подозрений.
— А я у Тринадцатого патруль забрал, — оскалился Кенпачи, убирая руку. — Ухожу с отрядом в Руконгай вместо них. Твоя сестра об этом небось не знала и подумала, что патруль прикроет ее исчезновение. Так что сам тут и оставайся.
— Вы не сможете самостоятельно последить остаточную реяцу Рукии, — Кучики отрицательно качнул головой. — А реяцу лейтенанта Кусаджиши — и подавно.
— Да мне по хрену. Только один ты все равно никого искать не будешь, понял?
— Так за меня волнуетесь, капитан Зараки? — он дернул уголками губ в слабой улыбке.
— Хочу первым надрать им обеим уши, как найду, — скомкано произнес Кенпачи, ощутив смутное волнение. — Чтобы больше такой херни не устраивали — не дети малые уже, так без предупреждения удирать.
— Понимаю, — с той же улыбкой кивнул Кучики. — Тогда я нагоню вас за южными воротами.
— Долго не возись, весь день ждать не будем, — грубовато отозвался Кенпачи, почему-то смутившись.
И, отодвинув с дороги Кучики, пошел собирать отряд.
Они успели миновать Южные Врата и пройти первые лачуги, когда рядом с Кенпачи из шунпо вышел Кучики, замотавшийся в плащ так, что одни глаза остались. Он как-то так сразу попал в шаг и продолжил идти, как ни в чем не бывало.
Будто с самого начала с ними шел.
Будто они вообще постоянно так прогуливались.
— Реяцу прячешь? — спросил Кенпачи, дернув за край капюшона так, чтобы тот сполз, и получив в ответ неодобрительный взгляд. — Зря.
— Мое отсутствие в Готее, в отличие от вашего, должно остаться незамеченным. Хотя бы первое время.
Кенпачи, обернувшись, высмотрел среди офицеров Мадараме с Аясегавой:
— Эй, Мадараме! Кто спросит — скажешь…
— Капитан и лейтенант Кусаджиши ушли вперед веселиться и искать противников, — нараспев продекламировал Аясегава. — Удачного пути.
Кенпачи удовлетворенно кивнул и пихнул Кучики в плечо, подгоняя его, и сам зашагал быстрее.
— Лейтенант Кусаджиши, значит? — негромко переспросил тот.
— Ты тут за Ячиру, если не понял, — ухмыльнулся Кенпачи. — Ладно, к хренам все. Так куда идти?
— Рукия вспомнила старую подругу из Руконгая, они с Ренджи пришла в Академию из Инузури, семьдесят восьмого района в южном направлении.
— Далековато, — оценил Кенпачи, оглядывая полупустую улицу — с появлением офицеров Одиннадцатого местные заторопились по своим делам и постарались побыстрее попрятаться по домам. В первых районах души были пуганые, знали, что такое — не вовремя вылезти перед отрядом шинигами. — Думаешь, туда они и пошли?
— По крайней мере, Рукия — точно, — кивнул Кучики.
Кенпачи нахмурился.
— Уверен, найдем ее — узнаем, что случилось с лейтенантом Кусаджиши, — добавил тот.
— Искать кого-то в Руконгае — гиблое дело. Семьдесят восемь районов прочесать — это тебе не каракульки тушью на бумаге выводить.
— Я имею некоторое представление о том, что это такое — поиски души в Руконгае, капитан Зараки, — терпеливо произнес Кучики. — Мне известен вид реяцу Рукии — это уже упрощает дело. А каллиграфия, к которой вы относитесь с таким пренебрежением, помогает в обучении концентрации и управлению духовной силой.
— Скука хренова, — выдал Кенпачи и демонстративно зевнул, клацнув зубами. — Ладно, значит, ночь форы. Пойдем быстро — успеем нагнать. Вряд ли они с Ячиру далеко забрались.
— Если только использовали шунпо самостоятельно, — холодно отозвался Кучики.
Кенпачи этот переход узнал. Так сразу «закрывалась» Ячиру, когда он говорил что-нибудь не то про ее любимые стекляшки или новую лейтенантскую форму.
Ну охренеть, Кучики обиделся за свою каллиграфию.
— Чего? — Кенпачи нахмурился и остановился посреди улицы. — Ты же говорил, они обе сами ушли. Кучики, выкладывай. Пока не скажешь — дальше не пойдем.
Тот сделал несколько шагов, потом все-таки обернулся:
— Следов Рукии в Готее я не обнаружил — она сразу отправилась в Руконгай, — медленно начал он. — Однако лейтенант Кусаджиши успела побывать у Башни Совета, прежде чем исчезла.
— Опять Совет! — Кенпачи со злости сплюнул в пыль, а потом приблизился к Кучики. — И какого хрена ты мне сразу не сказал, что она там пропала, а?
— Потому что вы бы не стали больше ничего слушать, капитан Зараки, — отозвался он. — И отправились бы прямо туда, не пытаясь разобраться, что случилось на самом деле.
Кенпачи только отмахнулся.
Хорошо его подловили, нечего сказать. Молодец, Кучики. Ничего, как только найдется Ячиру и Совет получит по заслугам, у них будет время потолковать как следует.
Кенпачи развернулся и пошел в обратном направлении, навстречу приближавшемуся отряду — гомон и крики офицеров, дорвавшихся до свободы, слышно было через два квартала.
— Вы и сейчас меня не слушаете, — повысил голос Кучики, быстро нагоняя его и снова загораживая путь. — Лейтенанта Кусаджиши наверняка уже нет в Башне Совета. Вы только потратите время зря.
— Иди на хрен с дороги, — коротко буркнул Кенпачи, обходя его.
Кучики шумно вздохнул и выбросил руку в сторону, не пуская Кенпачи.
— Подождите, капитан Зараки. Каждый год, после процедуры проверки реяцу, из здания Совета в Руконгай отправляется особая повозка, — безразличным голосом произнес он. Кенпачи оглянулся. Выражение лица у Кучики было совершенно нечитаемое. — Через полгода она возвращается. Реяцу повозки и ее содержимого полностью экранирована, и отследить перемещение невозможно. Я сам узнал о ее существовании только в результате некоторого неприятного события, но о содержимом до сих пор не имею понятия.
— Я тебе скажу, что там за содержимое было в этот раз, — мрачно отозвался Кенпачи. — Ячиру, — а потом спросил: — И я, значит, должен тебе верить?
— Без меня вы вообще не знали бы, где искать лейтенанта Кусаджиши, — заметил тот.
— Так я и до сих пор не знаю.
— Инузури, — вздохнул Кучики. — Или по пути к нему. И давайте уже не будем терять время. Если успеем, получится перехватить их в пути.
— Уже — их?
— Повозку, — поправился он.
— Кучики, ты ведь что-то еще знаешь, — угрожающе начал Кенпачи. — Но мне опять не говоришь.
— Потому что вас это не касается, капитан Зараки.
— Да с хрена ли?
— Это то, что вы назвали бы «аристократической хренотой». И к поискам отношения не имеет, — он неопределенно пожал плечами. — Поэтому решайте быстрее — верите вы мне или нет.
Кенпачи прикрыл глаза, потом глянул на столб пыли, поднятый приближающимся Одиннадцатым, и извлек из ножен занпакто.
Лезвие было все такое же мертвое и щербатое. Но в нем точно отражался Кучики.
— А, да хрен с тобой! Найдем твою сестру — будешь должен, — буркнул Кенпачи.
— Вы хотели сказать — найдем лейтенанта Кусаджиши?
— Ты зря про Ячиру так думаешь — это скорее она нас сама найдет. Если не потеряется.
— Полагаю, поэтому они и решили, что лейтенант Кусаджиши отправится в повозке, — Кучики дернул уголками губ. — Возьмите меня за руку и постарайтесь не отпускать.
Кенпачи покрепче ухватил его за предплечье и спросил на всякий случай:
— Это еще зачем?
— Чтобы не потеряться.
И сорвался в шунпо.
Когда все вокруг перестало сливаться в единую бесцветную полосу и они остановились в первый раз, землю у Кенпачи под ногами жгло так, будто всю дорогу он промчался на своих двоих.
По углям.
Зато он сразу узнал хилую рощицу между деревнями, которую пересекал широкий тракт: седьмой. Кучики с ним в нагрузку одним махом проскочил больше шести районов, и только слегка запыхался.
— Лихо, — прохрипел Кенпачи, оглядываясь. В горле было суше, чем в пыли под ногами.
— Благодарю, — сдержанно кивнул Кучики и прошелся туда-сюда, разминаясь. — Первые районы минуем быстро — дороги прямые и широкие, редкие перелески. Но дальше, боюсь, придется гораздо сложнее, и я не смогу поддерживать такой темп.
— Ничего. Мы за неделю до пятьдесят третьего едва успели добраться в последний раз.
— Всем отрядом? Это много, — оценил Кучики. — Обычно в патруле едва удается три десятка покрыть.
— Ходко шли.
Тележки, катившиеся по тракту, мимо них старались проскочить особенно быстро. Кенпачи то и дело ловил на себе испуганные взгляды. Обычные души тоже старались рядом не задерживаться.
То ли еще будет, когда здесь промчится Одиннадцатый.
— В первых районах мы вообще не задерживались, — продолжил Кенпачи. В голове вертелась какая-то назойливая мысль, которую никак не удавалось ухватить — и она точно имела отношение к последнему патрулю. — Тут делать нечего, Тринадцатый все зачищает, как следует.
— А дальше?
— А дальше бывает по-всякому, — уклончиво ответил Кенпачи. — Но в основном — скучно. Пить будешь? — спросил он.
А сам уже остановил повозку с высокими глиняными кувшинами с запечатанным горлышком. Возница был против ровно до того момента, как увидел номер отряда Готей-13 на капитанском хаори. А потом просто удрал.
Кучики молча прикрыл глаза.
— То-то же, — проворчал Кенпачи, разбивая печать у ближайшего кувшина и отхлебывая из горла.
Остатки он вылил себе на голову, чтобы освежиться.
— Если вы закончили, отправимся дальше, — на этот раз Кучики сам взял его за руку.
— Зря отказался, — только и успел произнести Кенпачи.
В следующий раз они переместились сразу до восемнадцатого. Потом, после короткого перерыва, Кучики перенес их в двадцать шестой.
Чем дальше они уходили на юг от Готея и центра, тем меньше чувствовалось присутствие других душ, тем дальше друг от друга находились селения. И тем хуже становились дороги — они все больше походили на разбитую и утоптанную колею, чем на мощеные досками и плитами тракты первых районов.
К тридцать первому Кенпачи более-менее пообвыкся с ощущениями и просто сразу стягивал варадзи с носками, топчась по прохладной траве.
К тридцать седьмому Кучики от такого количества переходов уже крепко пошатывало, и по лицу струился пот. Он сошел с дороги и устало опустился на изломанный узловатый ствол поваленного дерева, подгнивавшего в тени других.
— Говорю же, зря тогда отказался, — вздохнул Кенпачи, оглядываясь.
Давно уже перевалило за полдень, дело шло к вечеру.
— Тут народу поменьше будет, и так просто воду не отдадут. И до ближайшей деревни не меньше двух часов идти. Здесь отдохнешь или дойдем?
— Здесь, — коротко ответил Кучики. — Вы не сказали, капитан Зараки, что помешало пройти дальше пятьдесят третьего района.
— Да Айзен и помешал. Посланник от этого, мать его, Совета возник и потребовал, чтобы повернули обратно к Готею — моих офицеров собирались забросить на грунт, защищать этот город, Каракуру.
Кенпачи без особого удовольствия вспомнил, как ругался с посланником и как потом пришлось уступить — Мадараме с Аясегавой влезли.
— Уверены, что его прислал именно Совет, а не Главнокомандующий Ямамото?
— Думаешь, мне совсем память отшибло?
Кучики долго молчал, вертя в руках фляжку, которую достал из рукава, а потом произнес:
— В таком случае кто-то очень не хотел пропускать вас дальше. — И поднял глаза: — Потому что в то время новый Совет Сорока Шести еще не собрали, и посланник мог быть от кого угодно, но только не от него.
— О как, — Кенпачи хищно оскалился и машинально перенес руку на цубу занпакто. — Успеешь до ночи нас к пятьдесят третьему перенести?
— Попробую, — Кучики, пошатываясь, тяжело поднялся. — Хорошо, что Рукия оставила такой четкий след.
— Да уж, не очень-то твоя сестра и скрывалась, — проворчал Кенпачи, надевая прохладные наощупь варадзи.
— Или же не скрывалась вовсе.
Они снова переглянулись.
— Тогда тащи нас дальше, Кучики, раз все так удачно складывается, — сказал Кенпачи, а потом смерил его подозрительным взглядом: — Если в край вымотался, лучше обопрись на меня.
— Не говорите глупостей, капитан Зараки, — уперся тот. — Лучше вспомните, как выглядел тот посланник, который вас встретил на границе районов.
— Посланник, как посланник, — успел произнести Кенпачи перед новым переходом. — Да вот как этот, например.
Он указал подбородком на фигуру, замершую впереди, и сразу потянул из ножен занпакто. Ни опознавательных знаков, ни всполохов реяцу — пустое место. Если бы выбившийся из сил Кучики не остановился передохнуть, они вполне могли так запросто проскочить мимо.
— Жди здесь. Этот — мой, — бросил Кенпачи, а сам медленно выступил вперед, не отводя взгляда от фигуры в форме Онмицукидо. — Эй, ты!
— Капитанам Готей-13 необходимо срочно вернуться в расположение своих отрядов, — тусклым голосом отозвалась фигура.
— Кто приказал? — прочертив на пробу лезвием дорожку в пыли, спросил Кенпачи.
Вместо ответа в него впоролось лезвие чужого меча. Ну или попыталось: острие скользнуло по плечу, рассекая форму и часть хаори, но вреда не причинило — толком ранить владельцу не хватило силенок. И отбить удар — тоже: лезвие со звоном раскололось, и обломок упал в траву рядом с отрубленной головой. Маска, закрывавшая лицо, откатилась в сторону, и показалась ровно натянутая, без единого выступа и выемки, кожа. Блестящая, гладкая, как лакированный бок глиняного сосуда.
Лица у посланника не было.
Тело покачнулось, задергалось и рухнуло на дорогу.
Кенпачи разочарованно скривился — от этих ребят он ждал большего.
— И тут херова скукота, — пожаловался он Кучики.
— Лучше оглядитесь, капитан Зараки, — посоветовал тот, извлекая из ножен свой занпакто.
Кенпачи и огляделся. Из вечерних сумерек на дорогу стягивались другие — обступали со всех сторон, появляясь по двое-трое, с поднятыми мечами. Посланники — не посланники, один хрен какие-то мутные уроды, Совет сам от них с удовольствием отмахнется.
— Если все такие же слабаки, разберусь быстро, — Кенпачи перехватил занпакто другой рукой и крутанул в воздухе перед собой. Он успел насчитать больше двух десятков, а противников только становилось все больше. — Как нехер делать.
Кучики глубоко вздохнул и, приблизившись к нему со спины почти вплотную, поднял занпакто на уровень лица:
— Цвети, Сенбонзакура.
Ругань Кенпачи потонула в металлическом шелесте, метнувшихся к ним со всех сторон поддельных посланников полосовало, шинковало и резало на части.
— Не отходите от меня, — предупредил Кучики, — если не хотите попасть под лезвия.
— Совсем охренел? — возмутился Кенпачи, оглядываясь на него. — Куда полез? Это мои противники!
— Вы, кажется, забыли, зачем мы здесь, капитан Зараки, — устало произнес тот. — Развлекаться будете в следующий раз.
Обрубки тел, сочившиеся еще свежей кровью, с влажным хлюпаньем падали на землю. Когда лезвия Сенбонзакуры наконец снова собрались в клинок и Кучики спрятал занпакто в ножнах, над дорогой поплыл густой и разморенный медный дух.
— Гораздо важнее, что я не чувствую высвобожденной рейреку, — заметил он, отступая от Кенпачи. — После смерти такого количества душ происходит серьезный выброс.
— Да потому что они и не померли, — отозвался Кенпачи, чувствуя, как при виде зашевелившихся на земле обрубков в крови вскипело возбуждение.
Он успел соскучиться по славным дракам — таким, чтобы непонятная хрень перла изо всех щелей, чтобы никто не обещал быстрой победы и чтобы сила валила через край.
Точно, после Уэко Мундо готейские тишь да гладь совсем заели.
Земля дрогнула, будто ожившая, расползлась в бурую скользкую грязь от крови, сначала впитавшейся, а потом снова поднявшейся на поверхность.
Отрубленная голова из канавы у дороги выкатилась обратно. Вместе с ней в центр ожившего клубка мяса, костей и густой жижи сползались, подрагивая, отрубленные руки и ноги, отсеченные головни костей и распоротые жгуты мышц.
Кенпачи, увязая по щиколотку в прелом земляном месиве, переступил на месте и, предвкушая второй раунд, перебросил занпакто в другую руку.
В навалившейся вечерней темноте прямо перед ним собирался мерзко хлюпающий монстр, от которого ощутимо перло мощной реяцу — не чета тем, из кого он состоял.
И было это охренительно.
Кенпачи, не сдерживаясь, расхохотался: его так и распирало от счастья. И даже угрюмый Кучики за спиной не портил картину. Не хочет веселиться — и ладно, главное, чтобы под руку не лез.
— Капитан Зараки, вы же не собираетесь…
— Не лезь, — коротко приказал Кенпачи и, не слушая возражений, безо всяких финтов просто пошел вперед. — Лучше держи мне спину, если новые полезут.
Он точно оттаскает Ячиру за уши, когда найдет, за то, что сбежала и заставила поволноваться. А потом отблагодарит от всей души.
За то, что навела его на такую отличную хреноту.
Взвившуюся в воздух и ощетинившуюся обломками костей плеть Кенпачи попытался остановить мечом. Щербатое лезвие сразу полностью вошло в плоть — легко, не встречая никакого сопротивления, — и выскочило с другой стороны, оставив за собой только полоску быстро стягивающегося разреза.
Когда Кенпачи, пропуская другой замах плети, снова резанул занпакто, чтобы отхватить кусок побольше, лезвие чуть не застряло прямо внутри, в ставшем на удивление твердым и монолитном нагромождении мертвого мяса. Хренота, оказывается, восстанавливалась с огромной скоростью.
И с той же скоростью отвечала ударом на удар. Плеть лихо изменила направление, отшвыривая Кенпачи в сторону. А потом вытянувшаяся из брюха монстра вторая подхватила, вминая в землю так, что кости захрустели.
Во рту отдавало горьковато-соленым, и на зубах скрипел песок.
Прежде чем Кучики достало ума опять рассыпать лезвиями свой занпакто, Кенпачи снова вскочил и сунулся под другой удар, на этот раз закрываясь рукой. Показалось, будто со всего маху впечатался раскрытой ладонью в камень — аж кости заныли. Зато удалось подобраться к монстру поближе.
Кенпачи одного такого уже встречал. Давно еще, когда только-только принял Одиннадцатый у старого капитана и выгуливал его по Руконгаю. Им тогда попалось похожее нагромождение из живых плетей, постоянно движущееся, стремящееся дотянуться, обвить, стиснуть, размазать и поглотить.
Только то было покрыто чешуей, а не сращивало себя заново из тел убитых. И в центре не гудел на одной-единственной высокой ноте истекающий слизью и рыхлый с виду мешок костей.
Ну и Мадараме с Аясегавой еще отвлекали внимание на себя, пока Кенпачи точно так же неторопливо пер вперед, отмахиваясь от всего, что на него летело.
Зато на этот раз рядом был Кучики.
Кенпачи улучил момент, чтобы оглянуться.
Дела у того шли не лучше: увяз по колено в жиже, от ударов отбивался кидо и каким-то совсем редкими вспышками своих лезвий — часть занпакто бугристыми ножнами покрывала толстая корка, не дававшая полностью высвободить шикай.
Фигура Кучики странно мерцала, расплываясь, тот пытался уйти в шунпо, чтобы вырваться из ловушки, но бурая дрянь под ногами держала крепко.
— Этим не пронять! — задыхаясь, крикнул он, когда Кенпачи на пробу выхватил шматки костей и мышц побольше из заплывшего складками и слизью нагромождения.
Те части, что ему самому удавалось отсечь, опадали на землю ошметками и, если их не поджечь вовремя, снова срастались, притягиваемые друг к другу, как магнитом.
Обугленные куски монстра рассыпались серым пеплом. Но на их месте к этому времени плоть успевала восстановиться, а заросшие участки кидо-огню не поддавались.
Живучая хренота тянула силу и реяцу, откуда только могла.
— Надо жечь сразу всего!
— Так жги! — рыкнул Кенпачи.
И едва успел отмахнуться от выстреливших в него острыми краями осколков костей — ими неожиданно зарядила прямо в лицо одна из натянувшихся кожных складок заплывшей туши монстра. Лопнула, как перезревший нарыв, плюнула ими, и у Кенпачи из пореза на виске заструилась кровь — еще немного и лишился бы глаза.
В скорости он Кучики и плетям этой твари точно уступал. Только первый увяз в земле, а вторая, отплевывавшаяся костями и едкой ядовитой дрянью, находилась на расстоянии вытянутой руки, тыкай занпакто — не хочу. Был бы еще от этого толк.
— Капитан Зараки! — позвал его Кучики.
— А? — он глянул через плечо.
Что-то мелькнуло в темноте, и Кенпачи машинально ухватил брошенный ему занпакто свободной рукой.
Занпакто Кучики, мать его, Бьякуи.
Чужая сила чуть руку не оторвала тяжестью, пригибая аж к самой земле. И удачно пригнула — сверху просвистело длинное костяное копье.
Кенпачи по наитью понял, чего от него хотят. И почувствовал, как там, за спиной, на какое-то мгновение замер за щитовым кидо Кучики, впитывая это его понимание.
Даже сговариваться ни о чем не пришлось.
Окончание в комментариях
Команда: 6/11 (Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя)
Автор: Chirsine
Бета: Umbridge
Тема: мистика/психодел/хоррор
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи, Кучики Бьякуя, Кусаджиши Ячиру, Кучики Рукия
Размер: миди (19,3 тыс. слов)
Жанр: мистика, приключения, хоррор
Рейтинг: R
Дисклеймер: капитаны принадлежат Кубо Тайто
Саммари: Каждый год Совет Сорока Шести составляет списки женщин-шинигами с высокой духовной силой
Примечание: канон!АУ от завершения арранкарской арки
Ссылка на скачивание: doc (500 Кб) | txt (128 Кб)
Рядом с верандой в траве возилась Ячиру, звенела стекляшками и бормотала себе под нос приказы игрушечным офицерам, сражавшимся с Пустыми.
Кенпачи угрожающе громко всхрапнул и сразу прислушался — подействовало или нет.
Бубнеж продолжился.
Разбудить его посланник не боялся. А зря.
Кенпачи расправил плечи и повел лопатками.
Дерево на веранде прохладное, гладкое и отполированное мозолистыми солдатскими пятками до блеска. На улице шпарило настырным весенним теплом, из-за казарм доносились ругань, вопли и стук боккенов — шла утренняя тренировка.
Все хорошо и все скучно — только и оставалось, что дрыхнуть на веранде и ждать, пока где-нибудь не полыхнет заревом враждебной реяцу.
Дрыхнуть, да.
Над ухом надоедливая муха на одной ноте жужжала про собрание аристократов. Зудела, как незаживающий укус Пустого — хочется как следует почесать, только пальцы не достают. И если Кенпачи сейчас почешет об посланника свой занпакто, то в Отряде Тайных операций опять поднимут вой.
Поэтому он только открыл один глаз и оглядел посланника еще раз. На такого даже чихнуть страшно — снесет, как пушинку.
Ни поспать, ни подраться.
Нет, это не Ямамото передал очередной свой дурацкий приказ. Старик точно знает: отправляешь кого в Одиннадцатый — пусть не треплется весь день на солнцепеке, а говорит быстро, коротко и по существу.
И сваливает.
Посланник все жужжал и жужжал, а Ячиру в траве сидела, задрав голову и приоткрыв рот. Давно перестала звенеть стеклянными фигурками — уставилась, как завороженная, и слушала.
Значит, что-то важное.
Кенпачи с раздраженным вздохом выбросил руку в сторону, чтобы схватить посланника за ворот формы, и приблизил его лицо к своему:
— Сам-то знаешь, куда приперся? — спросил он. Дождавшись утвердительного кивка, продолжил: — Вот и давай, соображай. Успеешь закончить до того, как достану занпакто — уберешься на своих двоих.
А потом сел и с хрустом потянулся.
Сразу выяснилось, что от Кенпачи посланнику ничего не надо, а пришел он к лейтенанту Кусаджиши. Потому что новый Совет Сорока Шести собирает из первых пяти десяток каждого отряда всех женщин-офицеров, достигших определенного возраста — для замера духовной силы и внесения в какой-то там свой особый реестр.
Они и до того, значит, каждый год вносили — но только девчонок из семей аристократов. А теперь решили, после Айзена-то, что нечего воротить нос и надо брать всех, кто есть. Для чего брать — передавать не велели.
Посланник шумно выдохнул, оставил на веранде бумагу-приглашение, и его сдуло в шунпо, будто и не было.
Успел.
А Ячиру, услышав новости, вся загорелась — разве что не приплясывала на месте. Быстро сгребла свои цветные стекляшки, с которыми возилась в траве, подобрала приглашение и, шлепая босыми ногами, пробежала мимо — к дверям во внутренние комнаты.
— Куда поскакала? — лениво спросил Кенпачи.
— Кенпачик, ты что, все прослушал? — возмущенно крикнула она из-за перегородки, хлопая ящиками и чем-то шурша и хрустя. — Мне же надо подготовиться!
Кенпачи успел прозеваться, растереть лицо, оглядеть двор казарм и наорать на двух лентяев, слоняющихся без дела. А потом, разом прекратив хлопать-шуршать-звенеть, на веранду выскочила Ячиру, вся свежая, нарядная, в новой, похрустывающей при каждом движении униформе и с натертым до блеска шевроном. Прилаживала на ходу заколку, выпрошенную в подарок у Юмичики с последнего дежурства в Руконгае.
Небось даже зубы успела порошком набелить.
— Куда собралась, спрашиваю.
— Отмечаться в Совет! — объявила Ячиру. — Там замерят мою духовную силу и определят способности. Как у настоящей взрослой женщины-офицера. Кенпачик, ты совсем-совсем не слушал, да?
Он прищурился.
И чего завелась из-за какого-то там Совета?
— Ну определят и определят. Кому какое дело до решения стариков, которые ни разу в жизни меча в руках не держали? Мне дела нет. А тебе есть, что ли?
Ячиру вспыхнула.
— Я — глава Женской Ассоциации Шинигами и должна присутствовать, — она вздернула подбородок. — И уже совсем взрослая. Мне можно!
Уперлась, и все тут. Никогда раньше до чужого мнения не было никакого дела, а тут как подменили.
Женщина-офицер.
— А вдруг там будут решать, кого переводить в капитаны? — настаивала Ячиру.
— Тебе что, так не терпится свалить в другой отряд? Хочешь стать важной госпожой-капитаном себе на уме и с целым выводком хилых придурков, как Четвертая?
Ячиру в ответ смотрела волком — можно подумать, Кенпачи ее уже выкинул из отряда, не дожидаясь решения Совета, и запретил возвращаться.
Что-то в лице Ячиру неуловимо изменилось: черты заострились, потеряли детскую округлость, и взгляд стал серьезный-серьезный.
Обиделась.
То ли на упоминание Четвертой, то ли потому, что Кенпачи спросил про новый отряд.
— Я — не другие и Кенпачика не брошу, — коротко произнесла она. — Только я уже не маленькая. И достаточно сильная.
И посмотрела так внимательно, прищурившись. Кажется, ожидая чего-то в ответ — согласия Кенпачи, что ли?
Вот он и согласился:
— Сильная. Не бросишь.
А потом с ухмылкой подхватил ее одной рукой и посадил на веранду рядом с собой:
— И надо тебе туда тащиться, такой сильной, а?
Ячиру сидела, надувшись и опустив голову, точно ответ ей не понравился. А когда вскинула голову — снова стала сама собой, от нее взрослой не осталось ни следа:
— Раз я такая сильная, то почему никогда со мной не дерешься?
— Потому что прихлопну, как котенка — вот и вся драка.
Она вскочила, сжимая-разжимая кулаки, лицо мгновенно покрылось красными пятнами.
Позвякивала, болтаясь туда-сюда, заколка-цветок, нацепленная сразу на толстый пучок прядей, чтобы точно удержалась. Звон был такой тонкий-тонкий, переливчатый.
Как у бубенчиков.
— Глупый Кенпачик, глупый! — Ячиру зажмурилась и топнула ногой. — Все равно пойду!
— А то я держу.
— И реяцу свою всем покажу! И занпакто покажу! И стану капитаном! И все признают! И Кенпачик признает!
А потом, звеня заколкой, спрыгнула на дорожку и скрылась в шунпо, подняв за собой облачко пыли.
Вот же ж приспичило.
Нашла где признания искать — у кучки хилых аристократишек, сидящих в своей темноте и вместо доброй драчки развлекающихся попытками подставить друг друга.
Кенпачи задумчиво поскреб подбородок.
Отпускать одну к старичью не хотелось. Сходить бы за ней к зданию Совета — просто чтобы приглядеть и вовремя за руку перехватить. А то мало ли, что там будут делать и какую силу замерять.
Кенпачи советников в лицо не видел, саке с ними не хлебал и даже меча не скрещивал — жирно будет им целую Кусаджиши Ячиру просто так доверять.
Вот прямо сейчас и он пойдет, пока всех собравшихся внутрь не завели. Только сначала заглянет на тренировку — размяться и погнать своих на уборку территории отряда. Чтобы знали, как с постными лицами слоняться перед своим капитаном.
И всяких посланников к Ячиру просто так пропускать.
***
Когда Кенпачи, поплутав по улицам, добрался до моста к запертым воротам Башни Совета, Ячиру уже окружили другие женщины-офицеры. Кормили сладостями, перешучивались и склонялись пониже каждый раз, как она собиралась что-нибудь сказать.
Все у них было легко, просто и со смехом. Все портила только бледная испуганная тень рядом — сестра Кучики. Тоже вся обряженная, как на выданье, а лицо такое, будто ее опять собирались запирать в Башне Раскаяния.
И вот это-то Кенпачи не понравилось: что-то нехорошее вокруг, напряженное, такое, что волосы на загривке встали дыбом. Не как перед хорошей дракой, а как перед подставой слабого, но хитрого противника.
Показалось.
Или нет.
И хрен его разберет, как там на самом-то деле, потому что никакого особого чутья на неприятности у Кенпачи отродясь не было. На сильного противника — было, а на ловушки — нет. Незачем ему оно. Вот и не получалось толком разобраться: то ли действительно дрянь какая вокруг, то ли почудилось.
То ли почувствовал что, то ли нет.
Зато рядом точно чувствовался Кучики в парадной одежде с символами клана, подобравшийся, приторно-торжественный — наверняка тоже долго готовился, дольше Ячиру, дольше своей сестры, — и издерганный от волнения.
На одно бледное зеленое лицо со своей сестрой.
Стоял у перил, отдельно ото всех, зацепившись взглядом в деревянный настил на мосту.
Вот из-за кого Кенпачи так неспокойно.
— Эй, Кучики, чего пришибленный такой?
Тот в ответ недовольно покосился и поджал губы. Рта лишний раз не раскроет — будто переломится.
— Лицо-то попроще сделай.
— Капитан Зараки, вам больше нечего мне сказать?
— А ты сюда, что, потрепаться пришел?
Кучики ответ, похоже, наконец отвлек от трясучки за сестру: он скривил губы в усмешке и снова скосил глаза на Кенпачи:
— Что ж, понимаю. Вы таким образом пытаетесь справиться с беспокойством за своего лейтенанта.
Кажется, даже зеленоватая бледность с лица сошла.
Вот же ж плесень.
Кенпачи хмыкнул и уже потянулся к поясу за занпакто, чтобы показать, как он на самом деле справляется с беспокойством — самый простой и надежный способ из всех — как его будто ледяной водой окатило.
На мост вышла, шурша капитанским хаори, Четвертая со своим лейтенантом.
Кенпачи оборвал движение, оставляя занпакто за поясом, и только крепче стиснул цубу.
— Капитан Кучики, — Четвертая остановилась перед ними и склонила голову, ненадолго пряча подбородок в косе.
И заскользила себе дальше, будто и не заметила Кенпачи.
Только все-то она на самом деле видела и замечала — просто виду не подавала. Поэтому он все равно приветственно оскалился.
Четвертая была такой с самого дня их встречи в Готее. После того, как столкнулась с Кенпачи со смешливой девчушкой на плечах — розовощекой, веселой и отзывающейся на имя «Ячиру» — и сделала вид, то не знает его..
Кенпачи тогда, после забитого и скучного Руконгая, все нравилось: разные всполохи силы отовсюду, все ходят с мечами, все — солдаты, шинигами. Это же сколько славных драк впереди!
А почти нисколько.
Стоило встретить на улице ее — и он сразу понял: ничего не будет. Потому что Четвертая прошла мимо, как в цепях и на казнь, спрятав глаза под веками и шею — под волосами.
Если даже сильнейший воин такую ерунду с собой сотворил, ждать от Готея нечего.
— Ячиру! — крикнул он тогда ей в спину.
Мелкая на плечах вздрогнула и вопросительно залопотала на ухо.
— Да не тебе, погоди болтать, — буркнул ей Кенпачи.
Ячиру подняла на него усталые, виноватые глаза и произнесла, так медленно и тяжело, будто Кенпачи ее камни ворочать заставил:
— Я больше не Ячиру. Я — Унохана Рецу, Четвертая.
Коса на ее груди лежала ровно и душила крепко.
— Ты не можешь быть четвертой, ты — первая, — возразил он тогда, не поняв, к чему она клонит.
На лице Ячиру промелькнула болезненная тень, а потом она только опустила голову и повторила, как могильной плитой себя накрыла:
— Унохана Рецу, капитан Четвертого отряда.
Мелкая на плечах напряглась, стиснула его волосы в руках и потянула на себя — так резко и больно, что аж в глазах потемнело.
Давно с Кенпачи такого не было — что внутри все стиснуло ноющей болью.
С первой их встречи с Четвертой.
Ячиру все стояла к ним спиной, жестом приказав офицерам уйти вперед и не ждать ее. А сама — ждала. Пока Кенпачи поймет.
Солнце палило, от камней валило удушливым жаром, и надо было слушаться мелкую и сворачивать на две развилки раньше.
— Четвертая, — наконец признал Кенпачи из уважения к ней и к ее решению.
И первый день в Готее — режуще-яркий, полный горячечного и радостного возбуждения, сразу стух. Последняя надежда оставалась на Киганджо. Вдруг это он Четвертую так согнул-поломал? Если так, Кенпачи его самого за это так согнет и так поломает, что Киганджо со свистом улетит на перерождение.
И согнул.
И поломал.
За полплевка.
Кенпачи тогда понял — это Унохана сама себя так, никто другой просто не смог бы. И зря он чего-то ждал от шинигами — в Готее всегда была только Четвертая, а единственная Ячиру сидела в тот день у него на плечах.
Теперь эта единственная в Готее Ячиру зачем-то собиралась доказывать свои возраст и силу и, обиженная, пряталась за чужими спинами. В сторону Кенпачи даже не смотрела.
Он поморщился.
Унохана Рецу остановилась у ворот, в стороне от остальных, так ни разу и не обернувшись. Ее лейтенант замерла точно за спиной и развернулась с таким решительным видом, словно собиралась держать оборону при своем капитане.
Во рту было кисло-кисло — как неспелой вишни объелся под саке. Кенпачи сплюнул под ноги и скрестил руки на груди.
Изнутри поднималась густая, маслянисто-черная злость.
— Сделайте лицо попроще, капитан Зараки, — вернул ему Кучики. — И уберите руку с цубы, мы больше не на военном положении. Офицерам запрещается обнажать занпакто.
Кенпачи страшно захотелось ему врезать — кулаком, без меча, так, чтобы пропахал лицом весь настил на мосту и пересчитал прожилки на досках.
Все внутри плавилось и зудело, как от орды копошащихся насекомых, пробравшихся под кожу, и показалось, вот-вот мясо полезет с костей.
От бездействия и от того, что приходится просто так стоять и ждать, куда там уведут Ячиру, страшно захотелось врезать Кучики прямо сейчас. Или свалить подальше и врезать кому-нибудь еще. Или свалить подальше вместе с Кучики, и вмять его в пыль.
Раздражение из-за беспокойства за Ячиру — угадал Кучики, чтоб ему пусто стало — только крепло.
А сама Ячиру, мелькнувшая в ворохе парадных кимоно окружавших ее женщин-офицеров, сделала строгое лицо и пригрозила пальчиком.
«Веди себя хорошо, Кенпачик!»
Он поморщился.
Поменяться, что ли, с дежурным отрядом, который завтра собирался в Руконгай на недельный патруль?
Кучики, кажется, что-то почувствовал: реяцу предупреждающе полыхнула и потухла.
— Я пришел к Башне Совета ради сестры, и не позволю втянуть себя в драку. Имейте это в виду, — предупредил он. — Уймитесь, капитан Зараки, и вспомните, ради кого сами здесь появились.
У Кенпачи от этой его многозначительности зубы свело.
Но Кучики был прав, а ему точно пора проветриться в Руконгае. С последнего патруля прошло несколько месяцев — вот и хочется об кого-нибудь занпакто наточить.
— Сестру твою каждый год вызывают. Что, всегда ее так за ручку сюда водишь?
— Рукия пришла отмечаться впервые, как и лейтенант Кусаджиши, — сдержанно ответил тот. — И вы зря относитесь к регистрации в реестрах Совета Сорока Шести так же легкомысленно, как к прогулке до другого отряда.
— Это что еще значит? — Кенпачи развернулся к нему всем телом.
А потом перевел взгляд вниз, заметив движение. На одном из нижних этажей башни: из стены выдвинулась широкая площадка, а потом раскрылся квадратный проход, из которого показался конвой в белых одеждах.
Кучики обернулся, высматривая вместе с Кенпачи конвоиров.
Те, потоптавшись, дождались, пока тем же образом из стены выдвинутся каменные ступени, и растянулись в длинную цепочку, поднимаясь на мост. Двое остались возле Четвертой и ее лейтенанта, а остальные окружили женщин-офицеров.
Их поделили на группы, долго отбирая, кого с кем оставить, и повели за собой обратно, вниз по ступеням от главных ворот.
Кенпачи это все не понравилось: больно много секретности развели. На кой хрен такие сложности?
— Кенпачик, обязательно подожди, пока я вернусь, ладно? — Ячиру, задержавшаяся у темного провала, подпрыгнула и помахала ему рукой. — И не дерись ни с кем без меня, слышишь? Даже с Бьякусиком!
Кенпачи шумно выдохнул, когда ее увели внутрь, и проход сомкнулся.
И бросил вполоборота к Кучики:
— Ты мне сказки-то не рассказывай. У вас, аристократов, это постоянное дело — каждый год в Совете проверяют. Посланник мне об этом все уши прожужжал, какую, мол, честь оказали. Снизошли, мать их.
Вялое переругивание с Кучики нет-нет да отвлечет от настойчивого зуда под кожей.
Дрянной день.
Ни поспать, ни подраться.
— Если ставите под сомнение мои слова, капитан Зараки…
Прежде, чем он успел закончить, на мост к Башне Совета из шунпо выступил запыхавшийся Кераку Шунсуй:
— Капитан Зараки, капитан Кучики, и вы сюда пришли?
Кучики поджал губы и отвернулся, так и не договорив.
А Кераку, напротив, расплылся в довольной улыбке, постоял еще, обмахиваясь шляпой, а потом надел ее обратно, сдвинув так, чтобы только дурацкая лыба и оставалась видна.
— Что, Нанао-тян уже увели? Всех увели? А я только-только выбрался ее проводить. Оставила мне вот такую стопку разобрать, а сама — сразу в шунпо…
— Вы опоздали, — коротко произнес Кучики.
Кераку пересек мост, оглядываясь по сторонам, а потом и влез между ним и Кенпачи, по-братски пытаясь закинуть руки им на плечи. Кенпачи неловко похлопал пару раз, а, Кучики, поморщившись, руку сбросил.
Кераку обиженно поцокал языком, прислонился спиной к перилам и опять повертел головой по сторонам:
— И с чего вдруг они решили всех собрать? Даже Рукию-тян позвали, не побрезговали седьмым офицером…
Кераку опять лыбился, но голос его Кенпачи не понравится. Тем же тоном Аясегава на отрядных попойках отговаривался от новой плошки саке, когда ему потом в ночь надо было дежурить, прикидывался, что совсем пьяный и сомлевший.
А на деле был трезвый и злой.
— Или это ты наконец разрешил, а Бьякуя? — понаблюдав, как у того на лице разом заходили желваки, Кераку продолжил: — Вот я бы свою Нанао-тян никуда не пустил, если бы меня спросили, — он надвинул соломенную шляпу на глаза. — Когда узнал, что в этом году всех собирают, даже к старику Яме зашел узнать, что за вожжа Совету под хвост прилетела. А он все Айзеном отговаривается.
— Айзен Соске вырезал всех предыдущих советников. Со стороны новых разумно попытаться обезопасить себя, — через некоторое время произнес Кучики, словно бы нехотя.
Кенпачи промолчал.
Причины, по которым Совет вызвал к себе Ячиру, его не волновали — главное, чтобы ей ничего не сделали.
— Разумно или нет, и чего они так боятся — не знаю, — Кераку вздохнул и поскреб подбородок ногтями. — Только тело старого Главы так и не нашли. А теперешний, как назначение получил, совсем разошелся. Даже с этой проверкой — раньше кандидаток в жены аристократов с большой духовной силой строго из своих набирали.
— Какие кандидатки? — вскинулся Кенпачи, переводя взгляд с втянувшейся в стену лестницы на Кераку. — Что за хренота?
— Капитан Зараки, ну вы что, не догадываетесь, зачем еще женщинам духовную силу замерять? — улыбка у Кераку стала совсем неприятной. — Это нас с вами принимают — служить в армию. А маленьких руконгайских девочек с реяцу лейтенантского уровня по всем концам Общества Душ разыскивают для другого.
Он неожиданно наклонился к Кучики и пихнул в плечо:
— Правда же, Бьякуя? Уж тебе-то наверняка известно на собственном опыте…
— Капитан Кераку, прошу вас прекратить этот разговор, — резко оборвал его тот.
— Я бы давно прекратил, не будь все так, как есть, — пожал плечами Кераку. Потом поднял голову так, чтобы было видно глаза, и сказал: — Совет что-то задумал. А начать собираются как раз с пополнения в семьях аристократов, чтобы вырастить себе побольше маленьких послушных офицеров с большим объемом духовной силы.
Слушать Кераку было противно, был в его словах какой-то недобрый второй смысл. И неприятный холодок по телу шел — не от страха, а от мерзости.
— Мне покласть, что планирует Совет и кого собирается смещать, — медленно произнес Кенпачи. — Пусть делают, что хотят. А попробуют Ячиру втянуть — руки-ноги переломаю. Она в этой херне участвовать не будет.
— Лейтенант Кусаджиши, может, и не будет, — туманно отозвался Кераку. — И Кучики Рукию без одобрения со стороны брата замуж точно не выдадут. Только на советников…
— Покласть мне на советников!
Одновременно с ним вскинулся Кучики:
— Вы здесь только ради того, чтобы передать последние сплетни, капитан Кераку?
Прищурился, ноздри так и раздувались, даже руку на рукоять занпакто положил. Вспылил, надо же. Да чтоб он так Кенпачи до этого отвечал — давно уже смылись бы помахаться на какой-нибудь тренировочной площадке неподалеку, никакие обидки Ячиру бы не остановили.
Кераку от Кучики отгородился поднятыми в воздух открытыми ладонями и даже отодвинулся немного:
— Да я здесь только Нанао-тян забрать! Мало ли что, вдруг ей тяжело будет возвращаться в отряд самой? Чем уж там им духовную силу проверяют.
А потом Кенпачи заметил, как на его лице снова проступает эта поганая усмешка.
Дождаться бы возвращения Ячиру да забрать ее в отряд — и ладно. И ни на какие проверки она больше ходить не будет.
К хренам все.
— К тому же, не так часто вас обоих и увидишь, — продолжил Кераку. — Капитан Зараки общие собрания не любит, капитан Кучики весь в делах отряда и клана, а меня Нанао-тян сразу за рукав хватает, стоит только ненадолго отлучиться из казарм — толком не поговорить.
— Наговорились? — сухо спросил его Кучики.
— Я бы еще спросил, почему ты вдруг через столько лет отпустил Рукию-тян пройти проверку духовной силы, но не ответишь же.
Тот поморщился.
— Я же понимаю: семья, обязанности перед кланом, — продолжал Кераку, рассуждая словно бы сам с собой. — Надо и сестру уберечь и не подставиться.
— Рукия приняла решение, и я уважаю ее выбор, капитан Кераку.
— А не выйдет ли Рукии-тян это решение боком? Когда советники за нее возьмутся всерьез.
Кенпачи окончательно перестал разбирать, о чем они говорят — гребаные туманные аристократические делишки, — и только уверился еще больше в решении держать Ячиру подальше от всей этой непонятной хреноты.
— Не Совету определять, в чей дом войдет моя сестра, — жестко произнес Кучики. — И благо клана определяю я, а не они. Их дело — Готей. Рукия поступать будет так, как сама захочет.
Задержавшись взглядом на Кенпачи, он отошел дальше, к воротам башни, давая понять, что трепотня на этом окончена.
Кераку вздохнул, виновато развел руками, заметив взгляд Кенпачи, и тоже замолк.
Лучше бы так и вообще молчал — только лишние мысли разбередил. Пока Одиннадцатый не трогают, Кенпачи с его откровений ни жарко, ни холодно. Как кто полезет — разговор будет короткий. Еще короче, чем с Айзеном.
А Кучики мрачнел все сильнее. Смотреть особо было не на что, и Кенпачи невольно за ним наблюдал: то губы скривит, то зубы стиснет, то спохватится — и снова ненадолго лицо застынет.
Разговор с Кераку его задел.
И правильно — им, аристократам, сложнее. Просто так хаори не скинуть и в Руконгай не уйти. Семья, клан, ответственность.
Полная херня.
Через некоторое время — Кенпачи, усевшись на пол и пристроившись спиной к перилам, успел вздремнуть, — на нижнем этаже заработал выдвижной механизм. После того, как раскрылся проход, опять показался конвой в белом. Стражи выстроились на площадке вместо живого коридора, загораживая край.
Кенпачи ждал, что первой выскочит Ячиру, взлетит по выдвигающимся ступеням и запрыгнет на него с рассказами, что да как там было. Но она появилась разве что не самой последней. Когда они с Кучики Рукией наконец вышли из темноты, остальные успели разойтись. Мацумото из Десятого, Хирако из Пятого с лейтенантом, Четвертая, даже Кераку с Исе — сильно спавшей с лица, шатающейся от усталости — ушли далеко вперед.
Пешком.
Явно не потому, что хотели задержаться и обсудить друг с другом, как все прошло — лица были слишком осунувшиеся.
— Истощение, — определил Кучики, провожавших их настороженным взглядом.
Зато Ячиру держалась хорошо: и подняться Кучики помогла, и вертелась вокруг, веселая, ободряя.
У Кенпачи при виде нее как весь Соукиоку с плеч спал. Зато там же скоро устроилась сама Ячиру. Взобралась, как только поднялась на мост, помахала Кучики Рукии на прощание — та даже не увидела, сложилась в поклоне перед братом, протягивая ему какие-то бумажки.
— Пойдем домой, Кенпачик, — вздохнула она и только крепче обняла Кенпачи.
Кажется, все, обиды больше не держала, успокоилась.
— Ну что, замерили там твою силу, а, госпожа будущий капитан? — спросил он, когда они спустились на улицу, ведущую к казармам.
— Замерили, — отозвалась Ячиру. — И объем реяцу проверили, и скорость восстановления духовной силы. Сказали, если банкай получу — смогу стать капитаном.
— Так тренируйся, дуреха, поговори со своим занпакто.
— Не хочу, — вздохнула она и потерлась своей щекой об его. — Лучше я так останусь, лейтенантом при Кенпачике. Зачем мне свой отряд? Без Лысика, Юмичики и Маки-Маки будет скучно. А еще знаешь что?
— Что?
— Рукия скоро станет лейтенантом, — доверительно сообщила Ячиру. — Назначают в Тринадцатый. Это все потому, что Бьякусик ее сегодня отпустил — иначе бы не назначили.
— Об этом вы столько болтали?
— Она меня спрашивала, как правильно управлять отрядом. Я же с Кенпачиком уже давно-давно и все знаю, — важно произнесла она. — А мы встретили старую подругу Рукии из Руконгая — сто лет не виделись, а она, оказывается, в Готее служит! Представляешь?
Уж Кенпачи-то представлял.
— Только ты никому не рассказывай, ладно? — спохватилась Ячиру.
— Не расскажу, — пообещал он. — Ну, встретила и встретила, дальше что?
Она вздохнула. А потом вдруг снова спросила:
— Кенпачик, а я точно-точно сильная?
Он вспомнил, что понарассказал Кераку, — все эти расспросы о силе и взрослении разонравились окончательно, — и попытался ее одернуть:
— Прекращай всякую ерунду болтать. Или это вам хрени какой наговорили в Совете? Поменьше слушай идиотов, которые отродясь даже тренировочного меча в руках не держали.
— Нет, ты скажи, Кенпачик!
— Сильная, ну.
— А взрослая? Самостоятельная?
— Зачем спрашиваешь?
Ячиру принялась перебирать волосы у него на висках, будто дальше спрашивать неудобно и она застеснялась.
— Да говори уже.
— А если меня в Руконгай одну отпускать — отпустишь? Волноваться не будешь? Ненадолго. Вот совсем на чуточку.
— Со мной пойдешь — не буду. На кой хрен тебе в Руконгай самой соваться? Что там одной делать?
— Ничего.
Она снова вздохнула и дальше помалкивала до самой территории отряда. Вроде и не обиделась, но Кенпачи и так понял — опять не то сказал.
— Я к Маки-Маки схожу, — объявила Ячиру и спрыгнула. А потом скорчила рожицу: — Кенпачик вредный, никуда не пускает, а я возьму — и сама убегу!
И действительно убежала — по траве к казармам.
Кенпачи, проводив ее взглядом, подозвал к себе развалившегося на веранде точь-в-точь на его месте Мадараме:
— Возьми с собой Аясегаву и валите в Тринадцатый. Они завтра уходят в Руконгай на недельный патруль. Договорись поменяться.
Раз Ячиру так приспичило в Руконгай, то они и пойдут всем отрядом. Может, даже нормально размяться получится, если успеют далеко уйти — первые районы безопасные, делать там нечего, проскочат, как по маслу.
Точно пора проветриться — и Одиннадцатому, засиделись уже с прошлого патруля, офицеры не знают, чем бы еще заняться, и самому Кенпачи. Особенно после того, что наговорил Кераку — только уныния нагнал со своим Советом. Меньше его слушать надо было.
Ячиру до вечера носилась по отряду, ее было видно и в казармах, и на тренировочной площадке, и в общем обеденном зале, и у самых стен. Кенпачи даже смутную гордость ощутил: чем бы там им в Совете духовную силу не проверяли — вон как бодро бегала, ничуть не устала. Не то, что другие.
Зато спать Ячиру ушла рано. И утянула Кенпачи за собой — он не очень-то сопротивлялся, делать все равно было нечего, собраться отряд успеет и перед отходом, дело недолгое. И Аясегава с Мадараме обратно не торопились — наверняка завернули к знакомым офицерам.
Они-то Кенпачи и разбудили. Оба замерли в дверях, дожидаясь, когда капитан отзовется.
Снаружи стояла полная темень, под потолком тускло горела светящаяся лоза, и в казарме было так тихо, что казалось, уши заложило — ни шороха.
И еще матрас под боком противно холодил — Ячиру со своего места всегда перебиралась к Кенпачи под бок, даже в самую жару.
А теперь ее не было и, похоже, уже давно.
— Где? — сразу спросил Кенпачи.
Мадараме так и поперхнулся заготовленной фразой. А потом, откашлявшись, произнес:
— Мы пришли вместе. Ждет на веранде, снаружи. Говорит, очень срочно…
— Ячиру, спрашиваю, где? — оборвал его Кенпачи.
Тот, наконец, спохватился, удивленно, как в первый раз, оглядел комнату, обшарил взглядом пустой коридор и пожал плечами.
— На территории отряда реяцу не чувствую, — отчитался Аясегава. — Если только лейтенант не скрывает свою духовную силу.
Кенпачи поморщится. Что с Ячиру творится? То вчера весь день как не своя была с этим Советом и замерами силы. Теперь еще решила в прятки поиграть.
— Делать ей больше нечего. Никогда от меня реяцу не скрывала, а тут вдруг решила, что ли? Поднимите всех, пусть быстро проверят территорию отряда.
Мадараме понятливо покивал и вышел. Слышно было, как, добравшись до общих спален, он гаркнул «подъем!», и казармы сразу ожили.
— Кто там, говорите, приперся? — вспомнил Кенпачи, набрасывая на плечи юкату.
— Капитан Кучики, — ответил Аясегава. — Нагнал нас по дороге из Тринадцатого — там кого-то из офицеров потеряли. Нам ничего толком не объяснил, сразу потребовал вас.
— Требует он, — проворчал Кенпачи, проходя мимо него к раздвижным дверям на веранду. — Приперся в чужой отряд — и требует…
Про духовную силу можно было не заикаться и отряд на уши не ставить, он и сам всегда чувствовал, когда Ячиру, даже смертельно разобидевшаяся, возилась где-нибудь поблизости или выскакивала погулять в соседний отряд. На этот раз ее нигде не было.
Зато был Кучики в свете лозы нездорово-желтоватый и такой же дерганый, как днем. И на хрена его только принесло в такую рань да в таком настроении?
— Чего надо? — спросил Кенпачи.
Кучики выразительно поглядел на него — юката, что ли, не понравилась? Сам-то даже капитанское хаори поверх формы нацепил, будто случилось что.
— Ну? Или тебя обязательно надо при всем параде встречать, иначе не скажешь? — спросил Кенпачи, скрестив руки на груди.
Кучики ненадолго прикрыл глаза и, шумно сглотнув, выдохнул через нос, прежде чем ответить:
— Этой ночью Рукия исчезла с территории Тринадцатого отряда. След ее реяцу обрывается в Руконгае, однако, я полагаю, она могла заглянуть к вам перед уходом.
— Не могла, — мотнул головой Кенпачи и развернулся обратно к дверям. — Не было ее тут. Вали отсюда, меня твои проблемы не касаются.
Из казарм прямо на него вылетел запыхавшийся Мадараме:
— Лейтенанта Кусаджиши пока не нашли. Никаких следов.
— Вы все еще уверены, что это только мои проблемы, капитан Зараки? — спросил Кучики.
Кенпачи цыкнул.
То дурацкое предчувствие беды, с которым он провожал взглядом Ячиру, загороженную белыми спинами конвоя, опять вернулось. Только хуже — теперь он ее не видел и не чувствовал.
Еще ни разу за чертову сотню лет она от него никуда не сбегала.
— Ты Ячиру со своими проблемами не мешай, — наконец произнес Кенпачи, оборачиваясь. — Может, это твоя сестра так обрадовалась лейтенантскому шеврону, что решила сбежать, а?
— Или лейтенант Кусаджиши сообщила нечто такое, из-за чего ей пришлось уйти, — уперся Кучики. — Потому что Рукия после проверки в Совете больше ни с кем так долго не говорила. Ни в поместье, ни, как мне доложили, в своем отряде.
И тут этот гребаный Совет. Вся эта муть началась именно с него.
— Ладно, хрен с тобой, пошли внутрь, — решил Кенпачи. — Не здесь же говорить. Мадараме, ищите дальше.
Кучики, только получив приглашение, сразу поднялся по ступеням и ушел вперед по коридору к капитанскому офису, с таким видом, будто у себя в отряде был.
— С чего взял, что они вместе ушли? — первым делом спросил Кенпачи, заходя следом за ним и прикрывая за собой двери.
С их приходом лоза под потолком вспыхнула ярче, высвечивая пыль по углам.
— Рукия не успела восстановить духовную силу после проверки в Совете, чтобы покинуть Готей в одиночку. Ей помогли.
Кенпачи оперся о столешницу и прислонил ножны с занпакто рядом.
Кучики так и остался стоять у дверей, блуждая взглядом по комнате. С лица он, кажется, слегка просветлел. И вообще перестал напоминать своим видом сушеную рыбину.
— В отряде никто не знает, куда она ушла.
— Что, просрали своего нового лейтенанта и даже не заметили? — ухмыльнулся Кенпачи.
Кучики промолчал — не стал напоминать, что Одиннадцатый оказался в том же положении. Это Кенпачи и без него сразу вспомнил.
И скрипнул зубами.
— В отряде праздновали назначение Рукии. Никто не помнит, как она ушла.
Так вот где Мадараме с Аясегавой всю ночь носило.
— Она сделала крюк до вашего отряда, прежде чем направиться к южным вратам. Кроме лейтенанта Кусаджиши помогать ей больше некому — Рукия даже с Ренджи ни словом не обмолвилась.
Кучики помолчал некоторое время, а потом посмотрел прямо на Кенпачи и тихо продолжил:
— Подозреваю, они могли узнать в стенах Совета нечто такое, из-за чего решили вместе отправиться в Руконгай.
— Опять этот Совет! — Кенпачи хлопнул ладонью по столу. — Вся хренота с них и этой гребаной регистрации началась.
Он подхватил приставленные к столу ножны с занпакто и перебросил через плечо.
— Капитан Зараки, подождите, — Кучики предупреждающе поднял руку и выступил вперед, загораживая двери.
— Свали с дороги, Кучики. Раз тут замешан твой Совет, значит, с них и надо спрашивать. Вот я и пойду.
— Хотите попасть в Башню Раскаяния? Или, думаете, вам все выложат, как есть, стоит только заявиться к советникам с занпакто наперевес? Не делайте глупостей.
Кенпачи шагнул навстречу, и Кучики уперся ладонью ему в грудь.
— Глупость сделал тот, из-за кого пропала Ячиру. А я так, размяться собираюсь. Поэтому — свали.
— Вас убьют, если попытаетесь атаковать Совет.
— Не пойму тебя, Кучики, — Кенпачи наклонился, нависая над ним еще больше, и приблизил свое лицо к его. — Ты что, не хочешь узнать, какого черта пропали Ячиру и твоя сестра? Или, — он оскалился, — так за меня волнуешься?
— Я беспокоюсь не за вас, а за Рукию и лейтенанта Кусаджиши, — спокойно ответил Кучики, не делая попыток отстраниться. — Их исчезновение сразу свяжут с вашим нападением и объявят предателями. Помните, чем это заканчивается для офицеров Готея?
Кенпачи скривился и подался назад.
— Собираешься так просто им все с рук спустить?
— Пока у нас нет никаких доказательств, кроме моего предположения, и требовать от Совета чего-либо нельзя. Однако все еще есть время на поиски — капитан Укитаке готов тянуть с подачей сообщения об исчезновении Рукии столько, сколько понадобится, — успокаивающе произнес Кучики. — Послушайте, может быть, лейтенант Кусаджиши что-нибудь говорила после проверки? Важны любые мелочи.
Кенпачи нахмурился и запустил пятерню в волосы на затылке.
— Она сказала, твоя сестра кого-то видела в здании Совета. Старую подругу, что ли.
Кучики уставился куда-то в сторону, задумавшись. Нахмурился, беззвучно пошевелил губами и качнул головой, а потом снова перевел взгляд на Кенпачи:
— Еще что-нибудь?
— Больше не знаю. Ячиру все болтала про силу и Руконгай и просила ее одну отпустить, — Кенпачи пожевал губами и продолжил: — Или, выходит, не одну.
Кучики глубоко вздохнул и развернулся:
— Благодарю за помощь, капитан Зараки. Я пришлю вам Адскую бабочку, если найду что-нибудь еще.
— А ну стоять! — Кенпачи одним широким шагом оказался вплотную к нему и хлопнул перегородкой у Кучики перед носом. — Куда собрался?
— Попробуйте догадаться, — снисходительно произнес тот, не поворачиваясь. — Постараюсь самостоятельно отследить Рукию по остаточному следу в Руконгае. У меня есть примерное направление.
— И что, один прочешешь все восемьдесят районов? Не надейся, я тут сидеть, сложа руки, не стану.
— Исчезновение сразу двух капитанов незамеченным не останется, — возразил Кучики, глядя на него через плечо. — Вам лучше остаться в Готее, чтобы не вызывать подозрений.
— А я у Тринадцатого патруль забрал, — оскалился Кенпачи, убирая руку. — Ухожу с отрядом в Руконгай вместо них. Твоя сестра об этом небось не знала и подумала, что патруль прикроет ее исчезновение. Так что сам тут и оставайся.
— Вы не сможете самостоятельно последить остаточную реяцу Рукии, — Кучики отрицательно качнул головой. — А реяцу лейтенанта Кусаджиши — и подавно.
— Да мне по хрену. Только один ты все равно никого искать не будешь, понял?
— Так за меня волнуетесь, капитан Зараки? — он дернул уголками губ в слабой улыбке.
— Хочу первым надрать им обеим уши, как найду, — скомкано произнес Кенпачи, ощутив смутное волнение. — Чтобы больше такой херни не устраивали — не дети малые уже, так без предупреждения удирать.
— Понимаю, — с той же улыбкой кивнул Кучики. — Тогда я нагоню вас за южными воротами.
— Долго не возись, весь день ждать не будем, — грубовато отозвался Кенпачи, почему-то смутившись.
И, отодвинув с дороги Кучики, пошел собирать отряд.
***
Они успели миновать Южные Врата и пройти первые лачуги, когда рядом с Кенпачи из шунпо вышел Кучики, замотавшийся в плащ так, что одни глаза остались. Он как-то так сразу попал в шаг и продолжил идти, как ни в чем не бывало.
Будто с самого начала с ними шел.
Будто они вообще постоянно так прогуливались.
— Реяцу прячешь? — спросил Кенпачи, дернув за край капюшона так, чтобы тот сполз, и получив в ответ неодобрительный взгляд. — Зря.
— Мое отсутствие в Готее, в отличие от вашего, должно остаться незамеченным. Хотя бы первое время.
Кенпачи, обернувшись, высмотрел среди офицеров Мадараме с Аясегавой:
— Эй, Мадараме! Кто спросит — скажешь…
— Капитан и лейтенант Кусаджиши ушли вперед веселиться и искать противников, — нараспев продекламировал Аясегава. — Удачного пути.
Кенпачи удовлетворенно кивнул и пихнул Кучики в плечо, подгоняя его, и сам зашагал быстрее.
— Лейтенант Кусаджиши, значит? — негромко переспросил тот.
— Ты тут за Ячиру, если не понял, — ухмыльнулся Кенпачи. — Ладно, к хренам все. Так куда идти?
— Рукия вспомнила старую подругу из Руконгая, они с Ренджи пришла в Академию из Инузури, семьдесят восьмого района в южном направлении.
— Далековато, — оценил Кенпачи, оглядывая полупустую улицу — с появлением офицеров Одиннадцатого местные заторопились по своим делам и постарались побыстрее попрятаться по домам. В первых районах души были пуганые, знали, что такое — не вовремя вылезти перед отрядом шинигами. — Думаешь, туда они и пошли?
— По крайней мере, Рукия — точно, — кивнул Кучики.
Кенпачи нахмурился.
— Уверен, найдем ее — узнаем, что случилось с лейтенантом Кусаджиши, — добавил тот.
— Искать кого-то в Руконгае — гиблое дело. Семьдесят восемь районов прочесать — это тебе не каракульки тушью на бумаге выводить.
— Я имею некоторое представление о том, что это такое — поиски души в Руконгае, капитан Зараки, — терпеливо произнес Кучики. — Мне известен вид реяцу Рукии — это уже упрощает дело. А каллиграфия, к которой вы относитесь с таким пренебрежением, помогает в обучении концентрации и управлению духовной силой.
— Скука хренова, — выдал Кенпачи и демонстративно зевнул, клацнув зубами. — Ладно, значит, ночь форы. Пойдем быстро — успеем нагнать. Вряд ли они с Ячиру далеко забрались.
— Если только использовали шунпо самостоятельно, — холодно отозвался Кучики.
Кенпачи этот переход узнал. Так сразу «закрывалась» Ячиру, когда он говорил что-нибудь не то про ее любимые стекляшки или новую лейтенантскую форму.
Ну охренеть, Кучики обиделся за свою каллиграфию.
— Чего? — Кенпачи нахмурился и остановился посреди улицы. — Ты же говорил, они обе сами ушли. Кучики, выкладывай. Пока не скажешь — дальше не пойдем.
Тот сделал несколько шагов, потом все-таки обернулся:
— Следов Рукии в Готее я не обнаружил — она сразу отправилась в Руконгай, — медленно начал он. — Однако лейтенант Кусаджиши успела побывать у Башни Совета, прежде чем исчезла.
— Опять Совет! — Кенпачи со злости сплюнул в пыль, а потом приблизился к Кучики. — И какого хрена ты мне сразу не сказал, что она там пропала, а?
— Потому что вы бы не стали больше ничего слушать, капитан Зараки, — отозвался он. — И отправились бы прямо туда, не пытаясь разобраться, что случилось на самом деле.
Кенпачи только отмахнулся.
Хорошо его подловили, нечего сказать. Молодец, Кучики. Ничего, как только найдется Ячиру и Совет получит по заслугам, у них будет время потолковать как следует.
Кенпачи развернулся и пошел в обратном направлении, навстречу приближавшемуся отряду — гомон и крики офицеров, дорвавшихся до свободы, слышно было через два квартала.
— Вы и сейчас меня не слушаете, — повысил голос Кучики, быстро нагоняя его и снова загораживая путь. — Лейтенанта Кусаджиши наверняка уже нет в Башне Совета. Вы только потратите время зря.
— Иди на хрен с дороги, — коротко буркнул Кенпачи, обходя его.
Кучики шумно вздохнул и выбросил руку в сторону, не пуская Кенпачи.
— Подождите, капитан Зараки. Каждый год, после процедуры проверки реяцу, из здания Совета в Руконгай отправляется особая повозка, — безразличным голосом произнес он. Кенпачи оглянулся. Выражение лица у Кучики было совершенно нечитаемое. — Через полгода она возвращается. Реяцу повозки и ее содержимого полностью экранирована, и отследить перемещение невозможно. Я сам узнал о ее существовании только в результате некоторого неприятного события, но о содержимом до сих пор не имею понятия.
— Я тебе скажу, что там за содержимое было в этот раз, — мрачно отозвался Кенпачи. — Ячиру, — а потом спросил: — И я, значит, должен тебе верить?
— Без меня вы вообще не знали бы, где искать лейтенанта Кусаджиши, — заметил тот.
— Так я и до сих пор не знаю.
— Инузури, — вздохнул Кучики. — Или по пути к нему. И давайте уже не будем терять время. Если успеем, получится перехватить их в пути.
— Уже — их?
— Повозку, — поправился он.
— Кучики, ты ведь что-то еще знаешь, — угрожающе начал Кенпачи. — Но мне опять не говоришь.
— Потому что вас это не касается, капитан Зараки.
— Да с хрена ли?
— Это то, что вы назвали бы «аристократической хренотой». И к поискам отношения не имеет, — он неопределенно пожал плечами. — Поэтому решайте быстрее — верите вы мне или нет.
Кенпачи прикрыл глаза, потом глянул на столб пыли, поднятый приближающимся Одиннадцатым, и извлек из ножен занпакто.
Лезвие было все такое же мертвое и щербатое. Но в нем точно отражался Кучики.
— А, да хрен с тобой! Найдем твою сестру — будешь должен, — буркнул Кенпачи.
— Вы хотели сказать — найдем лейтенанта Кусаджиши?
— Ты зря про Ячиру так думаешь — это скорее она нас сама найдет. Если не потеряется.
— Полагаю, поэтому они и решили, что лейтенант Кусаджиши отправится в повозке, — Кучики дернул уголками губ. — Возьмите меня за руку и постарайтесь не отпускать.
Кенпачи покрепче ухватил его за предплечье и спросил на всякий случай:
— Это еще зачем?
— Чтобы не потеряться.
И сорвался в шунпо.
Когда все вокруг перестало сливаться в единую бесцветную полосу и они остановились в первый раз, землю у Кенпачи под ногами жгло так, будто всю дорогу он промчался на своих двоих.
По углям.
Зато он сразу узнал хилую рощицу между деревнями, которую пересекал широкий тракт: седьмой. Кучики с ним в нагрузку одним махом проскочил больше шести районов, и только слегка запыхался.
— Лихо, — прохрипел Кенпачи, оглядываясь. В горле было суше, чем в пыли под ногами.
— Благодарю, — сдержанно кивнул Кучики и прошелся туда-сюда, разминаясь. — Первые районы минуем быстро — дороги прямые и широкие, редкие перелески. Но дальше, боюсь, придется гораздо сложнее, и я не смогу поддерживать такой темп.
— Ничего. Мы за неделю до пятьдесят третьего едва успели добраться в последний раз.
— Всем отрядом? Это много, — оценил Кучики. — Обычно в патруле едва удается три десятка покрыть.
— Ходко шли.
Тележки, катившиеся по тракту, мимо них старались проскочить особенно быстро. Кенпачи то и дело ловил на себе испуганные взгляды. Обычные души тоже старались рядом не задерживаться.
То ли еще будет, когда здесь промчится Одиннадцатый.
— В первых районах мы вообще не задерживались, — продолжил Кенпачи. В голове вертелась какая-то назойливая мысль, которую никак не удавалось ухватить — и она точно имела отношение к последнему патрулю. — Тут делать нечего, Тринадцатый все зачищает, как следует.
— А дальше?
— А дальше бывает по-всякому, — уклончиво ответил Кенпачи. — Но в основном — скучно. Пить будешь? — спросил он.
А сам уже остановил повозку с высокими глиняными кувшинами с запечатанным горлышком. Возница был против ровно до того момента, как увидел номер отряда Готей-13 на капитанском хаори. А потом просто удрал.
Кучики молча прикрыл глаза.
— То-то же, — проворчал Кенпачи, разбивая печать у ближайшего кувшина и отхлебывая из горла.
Остатки он вылил себе на голову, чтобы освежиться.
— Если вы закончили, отправимся дальше, — на этот раз Кучики сам взял его за руку.
— Зря отказался, — только и успел произнести Кенпачи.
В следующий раз они переместились сразу до восемнадцатого. Потом, после короткого перерыва, Кучики перенес их в двадцать шестой.
Чем дальше они уходили на юг от Готея и центра, тем меньше чувствовалось присутствие других душ, тем дальше друг от друга находились селения. И тем хуже становились дороги — они все больше походили на разбитую и утоптанную колею, чем на мощеные досками и плитами тракты первых районов.
К тридцать первому Кенпачи более-менее пообвыкся с ощущениями и просто сразу стягивал варадзи с носками, топчась по прохладной траве.
К тридцать седьмому Кучики от такого количества переходов уже крепко пошатывало, и по лицу струился пот. Он сошел с дороги и устало опустился на изломанный узловатый ствол поваленного дерева, подгнивавшего в тени других.
— Говорю же, зря тогда отказался, — вздохнул Кенпачи, оглядываясь.
Давно уже перевалило за полдень, дело шло к вечеру.
— Тут народу поменьше будет, и так просто воду не отдадут. И до ближайшей деревни не меньше двух часов идти. Здесь отдохнешь или дойдем?
— Здесь, — коротко ответил Кучики. — Вы не сказали, капитан Зараки, что помешало пройти дальше пятьдесят третьего района.
— Да Айзен и помешал. Посланник от этого, мать его, Совета возник и потребовал, чтобы повернули обратно к Готею — моих офицеров собирались забросить на грунт, защищать этот город, Каракуру.
Кенпачи без особого удовольствия вспомнил, как ругался с посланником и как потом пришлось уступить — Мадараме с Аясегавой влезли.
— Уверены, что его прислал именно Совет, а не Главнокомандующий Ямамото?
— Думаешь, мне совсем память отшибло?
Кучики долго молчал, вертя в руках фляжку, которую достал из рукава, а потом произнес:
— В таком случае кто-то очень не хотел пропускать вас дальше. — И поднял глаза: — Потому что в то время новый Совет Сорока Шести еще не собрали, и посланник мог быть от кого угодно, но только не от него.
— О как, — Кенпачи хищно оскалился и машинально перенес руку на цубу занпакто. — Успеешь до ночи нас к пятьдесят третьему перенести?
— Попробую, — Кучики, пошатываясь, тяжело поднялся. — Хорошо, что Рукия оставила такой четкий след.
— Да уж, не очень-то твоя сестра и скрывалась, — проворчал Кенпачи, надевая прохладные наощупь варадзи.
— Или же не скрывалась вовсе.
Они снова переглянулись.
— Тогда тащи нас дальше, Кучики, раз все так удачно складывается, — сказал Кенпачи, а потом смерил его подозрительным взглядом: — Если в край вымотался, лучше обопрись на меня.
— Не говорите глупостей, капитан Зараки, — уперся тот. — Лучше вспомните, как выглядел тот посланник, который вас встретил на границе районов.
— Посланник, как посланник, — успел произнести Кенпачи перед новым переходом. — Да вот как этот, например.
Он указал подбородком на фигуру, замершую впереди, и сразу потянул из ножен занпакто. Ни опознавательных знаков, ни всполохов реяцу — пустое место. Если бы выбившийся из сил Кучики не остановился передохнуть, они вполне могли так запросто проскочить мимо.
— Жди здесь. Этот — мой, — бросил Кенпачи, а сам медленно выступил вперед, не отводя взгляда от фигуры в форме Онмицукидо. — Эй, ты!
— Капитанам Готей-13 необходимо срочно вернуться в расположение своих отрядов, — тусклым голосом отозвалась фигура.
— Кто приказал? — прочертив на пробу лезвием дорожку в пыли, спросил Кенпачи.
Вместо ответа в него впоролось лезвие чужого меча. Ну или попыталось: острие скользнуло по плечу, рассекая форму и часть хаори, но вреда не причинило — толком ранить владельцу не хватило силенок. И отбить удар — тоже: лезвие со звоном раскололось, и обломок упал в траву рядом с отрубленной головой. Маска, закрывавшая лицо, откатилась в сторону, и показалась ровно натянутая, без единого выступа и выемки, кожа. Блестящая, гладкая, как лакированный бок глиняного сосуда.
Лица у посланника не было.
Тело покачнулось, задергалось и рухнуло на дорогу.
Кенпачи разочарованно скривился — от этих ребят он ждал большего.
— И тут херова скукота, — пожаловался он Кучики.
— Лучше оглядитесь, капитан Зараки, — посоветовал тот, извлекая из ножен свой занпакто.
Кенпачи и огляделся. Из вечерних сумерек на дорогу стягивались другие — обступали со всех сторон, появляясь по двое-трое, с поднятыми мечами. Посланники — не посланники, один хрен какие-то мутные уроды, Совет сам от них с удовольствием отмахнется.
— Если все такие же слабаки, разберусь быстро, — Кенпачи перехватил занпакто другой рукой и крутанул в воздухе перед собой. Он успел насчитать больше двух десятков, а противников только становилось все больше. — Как нехер делать.
Кучики глубоко вздохнул и, приблизившись к нему со спины почти вплотную, поднял занпакто на уровень лица:
— Цвети, Сенбонзакура.
Ругань Кенпачи потонула в металлическом шелесте, метнувшихся к ним со всех сторон поддельных посланников полосовало, шинковало и резало на части.
— Не отходите от меня, — предупредил Кучики, — если не хотите попасть под лезвия.
— Совсем охренел? — возмутился Кенпачи, оглядываясь на него. — Куда полез? Это мои противники!
— Вы, кажется, забыли, зачем мы здесь, капитан Зараки, — устало произнес тот. — Развлекаться будете в следующий раз.
Обрубки тел, сочившиеся еще свежей кровью, с влажным хлюпаньем падали на землю. Когда лезвия Сенбонзакуры наконец снова собрались в клинок и Кучики спрятал занпакто в ножнах, над дорогой поплыл густой и разморенный медный дух.
— Гораздо важнее, что я не чувствую высвобожденной рейреку, — заметил он, отступая от Кенпачи. — После смерти такого количества душ происходит серьезный выброс.
— Да потому что они и не померли, — отозвался Кенпачи, чувствуя, как при виде зашевелившихся на земле обрубков в крови вскипело возбуждение.
Он успел соскучиться по славным дракам — таким, чтобы непонятная хрень перла изо всех щелей, чтобы никто не обещал быстрой победы и чтобы сила валила через край.
Точно, после Уэко Мундо готейские тишь да гладь совсем заели.
Земля дрогнула, будто ожившая, расползлась в бурую скользкую грязь от крови, сначала впитавшейся, а потом снова поднявшейся на поверхность.
Отрубленная голова из канавы у дороги выкатилась обратно. Вместе с ней в центр ожившего клубка мяса, костей и густой жижи сползались, подрагивая, отрубленные руки и ноги, отсеченные головни костей и распоротые жгуты мышц.
Кенпачи, увязая по щиколотку в прелом земляном месиве, переступил на месте и, предвкушая второй раунд, перебросил занпакто в другую руку.
В навалившейся вечерней темноте прямо перед ним собирался мерзко хлюпающий монстр, от которого ощутимо перло мощной реяцу — не чета тем, из кого он состоял.
И было это охренительно.
Кенпачи, не сдерживаясь, расхохотался: его так и распирало от счастья. И даже угрюмый Кучики за спиной не портил картину. Не хочет веселиться — и ладно, главное, чтобы под руку не лез.
— Капитан Зараки, вы же не собираетесь…
— Не лезь, — коротко приказал Кенпачи и, не слушая возражений, безо всяких финтов просто пошел вперед. — Лучше держи мне спину, если новые полезут.
Он точно оттаскает Ячиру за уши, когда найдет, за то, что сбежала и заставила поволноваться. А потом отблагодарит от всей души.
За то, что навела его на такую отличную хреноту.
Взвившуюся в воздух и ощетинившуюся обломками костей плеть Кенпачи попытался остановить мечом. Щербатое лезвие сразу полностью вошло в плоть — легко, не встречая никакого сопротивления, — и выскочило с другой стороны, оставив за собой только полоску быстро стягивающегося разреза.
Когда Кенпачи, пропуская другой замах плети, снова резанул занпакто, чтобы отхватить кусок побольше, лезвие чуть не застряло прямо внутри, в ставшем на удивление твердым и монолитном нагромождении мертвого мяса. Хренота, оказывается, восстанавливалась с огромной скоростью.
И с той же скоростью отвечала ударом на удар. Плеть лихо изменила направление, отшвыривая Кенпачи в сторону. А потом вытянувшаяся из брюха монстра вторая подхватила, вминая в землю так, что кости захрустели.
Во рту отдавало горьковато-соленым, и на зубах скрипел песок.
Прежде чем Кучики достало ума опять рассыпать лезвиями свой занпакто, Кенпачи снова вскочил и сунулся под другой удар, на этот раз закрываясь рукой. Показалось, будто со всего маху впечатался раскрытой ладонью в камень — аж кости заныли. Зато удалось подобраться к монстру поближе.
Кенпачи одного такого уже встречал. Давно еще, когда только-только принял Одиннадцатый у старого капитана и выгуливал его по Руконгаю. Им тогда попалось похожее нагромождение из живых плетей, постоянно движущееся, стремящееся дотянуться, обвить, стиснуть, размазать и поглотить.
Только то было покрыто чешуей, а не сращивало себя заново из тел убитых. И в центре не гудел на одной-единственной высокой ноте истекающий слизью и рыхлый с виду мешок костей.
Ну и Мадараме с Аясегавой еще отвлекали внимание на себя, пока Кенпачи точно так же неторопливо пер вперед, отмахиваясь от всего, что на него летело.
Зато на этот раз рядом был Кучики.
Кенпачи улучил момент, чтобы оглянуться.
Дела у того шли не лучше: увяз по колено в жиже, от ударов отбивался кидо и каким-то совсем редкими вспышками своих лезвий — часть занпакто бугристыми ножнами покрывала толстая корка, не дававшая полностью высвободить шикай.
Фигура Кучики странно мерцала, расплываясь, тот пытался уйти в шунпо, чтобы вырваться из ловушки, но бурая дрянь под ногами держала крепко.
— Этим не пронять! — задыхаясь, крикнул он, когда Кенпачи на пробу выхватил шматки костей и мышц побольше из заплывшего складками и слизью нагромождения.
Те части, что ему самому удавалось отсечь, опадали на землю ошметками и, если их не поджечь вовремя, снова срастались, притягиваемые друг к другу, как магнитом.
Обугленные куски монстра рассыпались серым пеплом. Но на их месте к этому времени плоть успевала восстановиться, а заросшие участки кидо-огню не поддавались.
Живучая хренота тянула силу и реяцу, откуда только могла.
— Надо жечь сразу всего!
— Так жги! — рыкнул Кенпачи.
И едва успел отмахнуться от выстреливших в него острыми краями осколков костей — ими неожиданно зарядила прямо в лицо одна из натянувшихся кожных складок заплывшей туши монстра. Лопнула, как перезревший нарыв, плюнула ими, и у Кенпачи из пореза на виске заструилась кровь — еще немного и лишился бы глаза.
В скорости он Кучики и плетям этой твари точно уступал. Только первый увяз в земле, а вторая, отплевывавшаяся костями и едкой ядовитой дрянью, находилась на расстоянии вытянутой руки, тыкай занпакто — не хочу. Был бы еще от этого толк.
— Капитан Зараки! — позвал его Кучики.
— А? — он глянул через плечо.
Что-то мелькнуло в темноте, и Кенпачи машинально ухватил брошенный ему занпакто свободной рукой.
Занпакто Кучики, мать его, Бьякуи.
Чужая сила чуть руку не оторвала тяжестью, пригибая аж к самой земле. И удачно пригнула — сверху просвистело длинное костяное копье.
Кенпачи по наитью понял, чего от него хотят. И почувствовал, как там, за спиной, на какое-то мгновение замер за щитовым кидо Кучики, впитывая это его понимание.
Даже сговариваться ни о чем не пришлось.
Окончание в комментариях
@темы: яой, фантворчетво: фанфикшен, рейтинг: R
суббота, 28 декабря 2013
Жизнь - веселый карнавал. (с)
Название: Страшная сказка
Автор: Пэмдар
Бета: Umbridge
Тема: юмор/стеб
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя
Размер: миди (7,3 тыс. слов)
Жанр: юмор, романс, приключения
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: капитаны принадлежат Кубо Тайто
Саммари: на Готей напали монстры из сказок
Читать дальшеВсе началось в поместье Кучики. Если бы Бьякуя верил в судьбу чуть больше, то решил бы, что у нее к нему какие-то личные счеты.
Он проснулся посреди ночи от ощущения знакомой реяцу. Рукия. Судя по всему, она стояла в коридоре, не решаясь ни войти в спальню брата, ни уйти к себе.
Это было неожиданно — сестра вообще редко беспокоила Бьякую в поместье, тем более ночью. Размышляя о том, что могло случиться, он оделся и вышел к ней.
— Господин брат мой! — воскликнула Рукия. Даже в полумраке было видно, как сильно она побледнела. — Простите, что так поздно, но…
Она замолчала, будто раздумывала, стоит ли продолжать.
— Ты можешь обращаться ко мне в любое время с любой просьбой, Рукия, — приободрил Бьякуя. — Что случилось?
Рукия набрала в грудь побольше воздуха, задержала дыхание на пару секунд и выпалила:
— У меня в комнате щупальца!
Бьякуя замер от удивления. Он ожидал услышать что угодно, кроме этого.
— Пустой? — Бьякуя напрягся, пытаясь уловить враждебную реяцу, но у него ничего не вышло. Рукия тоже отрицательно покачала головой.
— Нет, просто щупальца, — сказала она с таким виноватым видом, будто уже десять раз пожалела, что начала разговор. — Из-под кровати.
Несколько месяцев назад Рукия попросила заменить футон в ее комнате кроватью. Бьякуя подозревал в этом желании тлетворное влияние Куросаки Ичиго, но отказать в такой малости не смог. А теперь вот щупальца. Не зря дед говорил, что от европейской мебели одни беды.
Правда, то же самое тот говорил о руконгайцах, но Бьякуя решил, что дед, при всей его мудрости, не мог быть прав во всем.
— Просто страшный сон, — сказал Бьякуя и собрался погладить Рукию по голове, но в последний момент одернул себя.
Ему рассказывали про Аарониеро. Про то, как тот принял обличье Кайена, а потом превратился в щупальцеобразное чудовище. Неудивительно, что после такого Рукии снятся кошмары. Бьякуя ее прекрасно понимал.
— Нет, — тихо, но твердо сказала Рукия. — Это не сон. Щупальце вылезло из-под кровати и обвило мою лодыжку, а потом…
Рукия неожиданно покраснела. Бьякуя вздохнул.
— Только не говори мне, что Куросаки Ичиго показывал тебе эти отвратительные видео про любвеобильные щупальца.
— Какие видео? — недоуменно спросила Рукия, и Бьякуя решил многозначительно промолчать. Сам он услышал о них от Хирако, с возвращением в Готей которого капитаны узнали много нового и ненужного, чаще всего — против воли. — Нет, я попыталась сжечь его Сокацуем, но заклинание почему-то не сработало. Наверное, я неправильно произнесла.
В этом Бьякуя сомневался. Обычно если шинигами был способен выучить длинную формулу заклинания, то в коротких он уже не ошибался.
Все выглядело серьезнее, чем ночной кошмар. Кивнув, Бьякуя вернулся за занпакто и направился в комнату Рукии. Сама Рукия шла рядом, пытаясь ступать твердо и уверенно, но Бьякуя чувствовал, что она боится.
В коридоре какой-то слуга окликнул их, но Бьякуя жестом остановил его и велел обратиться позднее. Что-то во внешности слуги резануло глаз, но Бьякуя решил подумать об этом позднее — сейчас у него была куда более важная задача.
Входя в комнату к Рукии, Бьякуя ожидал увидеть что угодно — от Пустого редкого вида до выбравшегося из подземелий Айзена. Но там действительно оказались щупальца, розовые и толстые. При виде Бьякуи они радостно заколыхались и выпустили откуда-то несколько пузырей. Думать о том, откуда, не хотелось.
Возможно, будь на месте Бьякуи Урахара или Маюри, они бы обрадовались и не упустили шанса захватить столь редкий экземпляр живьем, чтобы впоследствии подвергнуть его бесчеловечным опытам. Но Бьякуя видел перед собой существо, без разрешения ночью пробравшееся в спальню к его незамужней сестре. И если бы сестра захотела этого сама, то возможно — только возможно! — некоторым особо наглым индивидуумам это можно было бы простить.
Но Рукия, которая никогда не боялась сражаться с самыми сильными Пустыми, была напугана. Поэтому один взмах Сенбонзакуры лишил щупальца какой-либо научной ценности — от удара они разлетелись на светящиеся желтые частицы и растворились в ночном воздухе.
Только засунув меч в ножны, Бьякуя задумался над тем, что это, черт возьми, было.
— Господин Кучики! — раздался за спиной хриплый голос. — Я за вами от самой спальни бегу, а в моем возрасте вредно так напрягаться. Вы не могли бы постоять смирно хоть немного? И, если вас не затруднит, чуть наклонить голову и открыть шею?
Обернувшись, Бьякуя понял, что во внешности слуги показалось ему странным — во-первых, лицо было незнакомо, а во-вторых, ни у кого в поместье не было таких длинных клыков и светящихся глаз.
Этот потенциально ценный экземпляр тоже не попал в руки Исследовательского Бюро — между наукой и безопасностью собственного жилища Бьякуя всегда выбирал последнее.
Вопреки расхожему мнению, ночью в Одиннадцатом отряде не шумели. Даже наоборот — передвигались на цыпочках и старались не разговаривать даже шепотом.
Причина была проста. Нет, Кенпачи не злился, когда его будили. Просто ему резко становилось скучно, и он искал развлечений. А источник шума, как правило, оказывался подходящим объектом для драки, даже если сам так не считал.
В Одиннадцатом отряде был только один человек, которому позволялось будить Кенпачи безнаказанно.
— Кенпачик! — воскликнула Ячиру, запрыгнув ему на грудь. — Кенпачик, Кенпачик, ты должен на это посмотреть!
Кенпачи проснулся, но несколько секунд не подавал виду в надежде, что его оставят в покое. С Ячиру такие фокусы давно не проходили — она не ушла, а начала нетерпеливо подпрыгивать, да так, что футон под Кенпачи прогибался.
— Я проснусь, только если ты скажешь, что началась война или на пороге стоит Кучики, который хочет со мной подраться, — пробурчал Кенпачи, но глаза все же открыл.
И сразу понял, что зря. Знакомые розовые волосы Ячиру сменились длинными и светлыми, напоминающими торчащую в разные стороны солому.
— Это еще что? — сон как рукой сняло. Глядя на этот ужас, Кенпачи решил, что больше никогда не отпустит Ячиру на это их бабское собрание. Сегодня волосы, а завтра, чего доброго, отрастит ногти и обменяет меч на губную помаду.
Но, к счастью, все оказалось не так страшно — Ячиру сдернула соломенные волосы с головы, и под ними розовели настоящие.
— Правда, здорово? — она радостно помахала зажатым в руке пучком. — Я сама настригла, Волосатик почти не сопротивлялся. Подарю Лысику, вот он обрадуется!
За годы общения с Ячиру Кенпачи научился вычленять из потока ее слов главное, поэтому сразу спросил:
— Что за Волосатик?
— Волосатик! — воскликнула Ячиру, как будто это все объясняло. — Он запрыгнул ко мне в окно, зашипел и попытался меня съесть. Думаю, он так играется.
Кенпачи медленно снял Ячиру с груди и поставил на пол рядом с футоном. Так же медленно поднялся, взял занпакто и пошел в ее комнату. Непосвященному могло показаться, что Кенпачи просто лениво прогуливается. Посвященные уже давно сбежали бы в ужасе.
Лучше бы Волосатику оказаться Маки-Маки, отрастившим патлы и перекрасившимся, чем смертником, который с чего-то решил, что может безнаказанно шляться по Одиннадцатому отряду и залезать в окна к маленьким девочкам.
Но, войдя в комнату, Кенпачи не заметил ничего необычного.
— И где? — просил он.
— Да вот же! — Ячиру ткнула пальцем в угол. Действительно, там тряслось какое-то маленькое животное. Казалось, оно состоит из одних волос и длинных зубов, белых и острых даже на вид. — Иди ко мне, я тебя вытащу.
Ячиру вытянула руки и попыталась взять животное, но то с испуганным визгом рвануло к Кенпачи и попыталось спрятаться за его спиной.
— Ты ему нравишься! — вынесла вердикт Ячиру.
Этого еще не хватало. Животное оказалось скучным и драться явно не желало, поэтому Кенпачи просто подхватил его одной рукой и швырнул в окно.
— Хватит домой всякую гадость таскать, до сих пор не знаем, куда Маки-Маки деть, — веско бросил Кенпачи и, не обращая внимания на надувшуюся Ячиру, пошел к себе. Ничего, пусть отучается. Мало ли, сегодня зверушки, а завтра жениха приведет.
Но поспать Кенпачи в эту ночь так и не удалось. Стоило ему только сомкнуть глаза, как со стороны офицерских комнат раздался крик Юмичики и ругательства Иккаку.
Кажется, они кричали что-то про Черную Руку.
На капитанском собрании царило непривычное оживление. Обычно никто и слова не хотел из себя выдавить, но сегодня все рассказывали о ночных происшествиях, перебивая друг друга.
Оказывается, странные гости посетили все отряды.
— Представляете, на кровати моей бедной Нанао стояла тыквенная голова с горящими глазами и угрожала сжечь все бухгалтерские документы в архиве, — по тону капитана Кераку было совершенно непонятно, беспокоило его произошедшее или веселило. Возможно, все сразу.
— Я отдыхал в горячем источнике — по некоторым причинам я всегда делаю это ночью. Как вдруг… — Комамура замялся, но все же продолжил: — Из воды высунулся странный зеленый человек с клювом и блюдцем на голове. Предложил вступить в какую-то группу поддержки для «не таких» людей.
Голос Комамуры звучал почти обиженно.
— Нам удалось захватить несколько этих существ, — Маюри отчего-то совсем не выглядел довольным. Нахмурившись, он уточнил: — Они пришли к Акону, а тот подумал, что это сбежавшие результаты чьих-то экспериментов, и распихал по клеткам. Но с первыми лучами солнца существа испарились.
По Третьему отряду бродила старуха с косой, только все решили, что это воплощение занпакто лейтенанта Киры. В Четвертом три голые ведьмы плясали вокруг капитана Уноханы и просили стать их повелительницей. Шиноби из Второго очень удивились, когда тени, в которых они прятались, ожили и попытались войти с ними в контакт, который отчего-то подозрительно напоминал домогательства.
О некоторых существах Бьякуя слышал в детстве, в те далекие времена, когда перед сном ему еще рассказывали сказки. От других несло чем-то западным, третьих и вовсе не получалось классифицировать. Это были не причуды Пустых — никому в Готее не удалось почувствовать их реяцу. Возможно, иллюзии, но вряд ли даже Айзен обладал столь богатым воображением.
— Кто-нибудь еще заметил что-нибудь странное? — спросил Кераку, переводя взгляд с Бьякуи на Кенпачи.
Только они двое не высказались. Бьякуя тянул, ему не хотелось признаваться, что в его поместье, прямо в спальню к его сестре проникла какая-то тварь. Он не углядел, опять, и оправданий этому не было. На фоне щупалец под кроватью Рукии собственный вампир казался лишь досадной мелочью.
В голову пришла мысль, что Кенпачи, который сейчас со скучающим видом разглядывал ухо капитана Комамуры, думал о том же. Если на территорию сильнейшего Одиннадцатого отряда влезли какие-то существа, то, возможно, это нанесло удар по гордости Кенпачи. Значит, как минимум, она у него есть.
Или Бьякуя все придумывает, видя то, что хочет увидеть, а на самом деле существа благоразумно решили обойти Одиннадцатый по широкой дуге.
— Я тоже видел ночью некое чудовище. Двух, — наконец, сказал Бьякуя. Упоминать в одном предложении «Рукия», «кровать» и «щупальца» он не стал — в конце концов, сестру еще замуж выдавать.
— К нам тоже влезла пара тварей, — выдавил из себя Кенпачи почти одновременно с Бьякуей, из-за чего наверняка их обоих плохо расслышали. Впрочем, оно и к лучшему.
Кераку снова глянул на них, ухмыляясь, и перевел взгляд на Маюри. Тот стоял, накрыв ладонью ухо и опустив веки.
Через несколько секунд он открыл глаза и глянул на присутствующих.
— У этих существ нет духовной силы в нашем понимании, но они оставляют в воздухе след, похожий на осадки после кидо. Моим приборам удалось засечь в Руконгае точку, откуда, предположительно, существа пришли, — Маюри ослепительно улыбнулся. — В Двенадцатом отряде не на спирт тратят финансирование, как видите. Не только на него.
Воцарилось молчание, все взоры обратились на главнокомандующего Кераку. Тот молчал, будто специально выдерживая паузу. Бьякуя вдруг ясно осознал, что сейчас произойдет.
— Отправиться туда и устранить угрозу я поручаю капитану Зараки и капитану Кучики, — наконец, выдал Кераку. Ну разумеется. — И, друзья мои, давайте для экономии времени пропустим ту часть, где вы хором отказываетесь, а я заставляю вас, используя служебное положение, шантаж и ослепительную харизму.
Кераку очаровательно улыбнулся, всем своим видом показывая, что шутит. Бьякуя скорее поверил бы в то, что каппы и екаи действительно существуют.
Кенпачи мрачно посмотрел на Бьякую, тот ответил тем же. Удивляться нечему — утро, которому предшествовала ночная битва с щупальцами, не могло быть добрым.
Ласково светило солнце, по обе стороны от тропинки благоухали цветы, в ветвях деревьев щебетали птицы.
Кенпачи все это не нравилось.
Никогда еще руконгайские леса в столь дальних районах не были такими мирными. Казалось, что природа нарочно пыталась усыпить бдительность. Да еще Бьякуя шел слева и чуть впереди с таким видом, будто просто прогуливается. Вокруг него с тех пор, как начался лес, кружила бабочка — не Адская, а обыкновенная капустница. Душится он чем-то, что ли?
В два шага сократив расстояние, Кенпачи чуть нагнулся и принюхался. И тут же налетел на спину резко остановившегося Бьякуи.
— Капитан Зараки, что вы делаете? — холодно спросил тот.
— Иду, не видишь что ли, — Кенпачи обошел Бьякую и теперь сам зашагал впереди. Так было лучше, ничего не отвлекало. Бьякуя молча последовал за ним.
Кенпачи не стал спорить, когда Кераку отправил его на это задание, потому что надеялся на хорошую драку. Ночью ему не повезло, Волосатики и ползающие черные обрубки — это несерьезно. Вот над Тринадцатым отрядом видели дракона, а Десятый посетил пятиметровый великан. Бьякуя в напарниках — тоже не так плохо, как бы не хотелось всем видом показывать обратное. Может быть, он заведется достаточно, чтобы сразиться.
Но тропинка все петляла по живописным местам, а дракой и не пахло. Кенпачи стало невыносимо скучно.
— Эй, Кучики! — крикнул Кенпачи, замедляя шаг, чтобы поравняться с Бьякуей. — Как думаешь, почему на это задание послали нас?
— Потому что главнокомандующий меня за что-то ненавидит? — предположил Бьякуя и зашагал быстрее.
— Ага, — произнес Кенпачи, не отставая ни на шаг. Если Бьякуя хочет поиграть в догонялки, то они поиграют. Все веселее, чем таращиться на цветочки.
Бьякуя помолчал некоторое время, но потом снова пошел в прежнем ритме и едва слышно вздохнул.
— Дело в личном отношении, я думаю, — сказал он. — Видимо, главнокомандующий решил, что мы восприняли ночные нападения наиболее близко к сердцу и, следовательно, больше других заинтересованы в успешном завершении операции.
— Близко к чему, прости? — усмехнулся Кенпачи.
Бьякуя покосился на него высокомерно, но ничего не сказал. Обиделся, что ли?
Вдруг Бьякуя резко остановился, положил руку на рукоять занпакто и замер. Кенпачи последовал его примеру и только потом взглянул вперед.
Посреди тропинки стоял волк, здоровый и серый. Он смотрел прямо на них чертовски разумным взглядом.
Обычно животные такого размера если и попадали в дальние районы Руконгая, то жили недолго — их быстро съедали. Но это была не единственная странность. Волк вдруг открыл пасть и заговорил человеческим голосом:
— Куда ты идешь, Красная Шапочка?
Кенпачи и Бьякуя недоуменно переглянулись. Говорящих животных им еще не хватало.
— Кучики, кажись, к тебе обращаются, — невесело усмехнулся Кенпачи.
Бьякуя бросил в ответ уничижительный взгляд.
— Простите, не удержался, — пробасил волк и счастливо оскалился. — Я хотел сказать: пройдемте за мной.
Кенпачи потянулся за мечом, но был остановлен взглядом Бьякуи. Не хочет сейчас нападать? Что ж, раз так, можно и посмотреть, куда животина заведет.
Волк повел их куда-то вглубь леса. Деревья тут росли гуще, и света попадало меньше. Зато чертовы птицы, наконец, стихли и перестали отвлекать. Бьякуя тоже молчал, но Кенпачи чувствовал, как звенит в напряжении его готовая сорваться в бой реяцу. Ощущение было приятнее запаха любых цветочков.
Отправляясь на это задание, Кенпачи ожидал увидеть на месте назначения что-нибудь вроде гарганты или другого портала, из которого ползут, как тараканы, разные твари. Или огромного гнезда, в котором они вылупляются из тысячи яиц. Вот было бы весело.
Но реальность, к сожалению, оказалась не столь радужной. Волк вывел их к маленькому деревянному домику и тут же скрылся в ближайших кустах, только хвостом махнул.
Домик отличался от остальных руконгайских лачуг этого района разве что большей ухоженностью — все доски были подогнаны ладно, а не как попало, лишь бы ночью кто не влез. Рядом с домом росли цветы, среди которых копошилась какая-то старушка в пестром кимоно. Услышав шаги, она разогнулась, посмотрела недобро на Кенпачи и Бьякую и прохрипела:
— Явились, не запылились. Так вот к чему мне сегодня в супе стрекоза и муха попались. А я-то, дура старая, подумала, что к дождю.
— Полагаю, муха — это вы, капитан Зараки, — невозмутимо произнес Бьякуя.
— Мстишь за Красную Шапочку, Кучики? — поинтересовался Кенпачи.
— Только в ваших фантазиях.
Старуха демонстративно и громко закашлялась, прикрыв рот сухим кулаком.
— Я вам не мешаю, голубчики? Мне уйти и оставить вас поболтать или все-таки поговорим о моих маленьких друзьях, посетивших ночью ваши дома?
В запале Кенпачи собрался было бросить, что да, мол, мешаешь, но Бьякуя опередил:
— Так это все твоих рук дело? — спросил он холодно, мигом собираясь.
Старуха широко улыбнулась наполовину беззубым ртом.
— Может и моих, а может и нет.
Сцена начинала затягиваться, Кенпачи терпеть этого не мог. Он выхватил меч и ударил на пробу по старухе.
Того, что ранит невиновную старую женщину, Кенпачи не боялся — Унохана тоже иногда любила завести песню про «годы уже не те», и внешний возраст в Обществе Душ никогда не являлся показателем. У этой старухи не было реяцу, но чувствовалась в ней какая-то другая сила, темная и древняя. Поэтому ей бы вряд ли сильно навредил один удар.
Он не навредил ей вообще. Опустив меч, Кенпачи понял, что лезвие ударило по старому, покрытому мхом и плесенью бревну, а старуха стоит в двух шагах левее и хрипло смеется.
— Техника шиноби? — предположил Бьякуя. Он замер на прежнем месте и вмешиваться в драку не спешил. — Я видел, как подобное проделывали во Втором отряде.
— Ну что ты, голубчик, — замахала рукой старуха. — Техникам мы не обучены. Магия, самая обыкновенная магия. Посложнее вашей, конечно. Вы, шинигами, только боевые заклинания пользуете, а это как микроскопом гвозди забивать, уж простите старушку за неприличные слова. Хорошо хоть целительство освоили, иначе совсем стыд перед коллегами.
Кенпачи не знал, как относиться к услышанному. С одной стороны, ведьм он раньше не встречал, если только в самом деле не считать таковой Унохану, и это могло быть интересно. С другой — если старуха собирается не призывать драконов, а наводить хвори, то будет уже не так весело. Зубную боль, например, Кенпачи терпеть не мог.
Бьякуя, судя по выражению лица, тоже пытался выбрать верную линию поведения. Он замер, стараясь не делать лишних движений, и задумался. Кенпачи решил предоставить ему возможность вести переговоры дальше, раз уж начал. И его, говорят, Йоруичи воспитывала, та еще ведьма. А не получится, так можно снова попробовать старый-добрый план «руби все, что движется». Рано или поздно бревна у старухи должны кончиться.
— Зачем вы напали на нас? — осторожно спросил Бьякуя. Видимо, ведьмы ему тоже не каждый день попадались.
— Известно зачем, — старуха снова улыбнулась, в этот раз вышло почти ласково. Ее морщинистый лоб напоминал скорлупу грецкого ореха. — Мы тоже хотим плодиться, размножаться и заселять новые территории — уж не помню, где я слов таких нахваталась. Вот скушаем вас всех и сразу займемся.
Плодиться и размножаться тыквам? Темнила что-то старуха, недоговаривала. Бьякуя, судя по напряженно сведенным бровям, тоже это понял, но виду не подал. Кенпачи снова взялся за занпакто.
— Не нравишься ты мне, шустрый, — пробормотала старуха, снова оказавшись в другом месте — Кенпачи в этот раз даже ударить не успел. — А друг твой нравится. Магии в нем много, и ресницы ничего так.
— Какой он друг, — буркнул Кенпачи.
— Эй, я ведьма или семейный психолог, чтобы в такие тонкости вникать? — отмахнулась старуха и повернулась к Бьякуе, который так и стоял весь разговор с каменным лицом. — Сделку предлагаю, голубчик, чтобы кровь зазря не лить. Высидишь в моем доме без меча отсюда и до рассвета — уйдем мы, откуда пришли, и не потревожим вас больше. А не выдержишь, выйдешь — заберем твою душу себе вместе со всей твоей магией.
Это еще что за шутки. Идея Кенпачи очень не понравилась — без Бьякуи в Готее совсем скучно станет, даже если взамен него стая нечисти прибавится. Но тот, разумеется, уже вовсю раздумывал над предложением.
— Я согласен, — выдал Бьякуя. Кенпачи вскинулся и собрался возмутиться, однако Бьякуя добавил: — При условии, что капитан Зараки пойдет со мной.
Вот это уже было неожиданно, но такой расклад Кенпачи нравился в разы больше. А ведьме, судя по скривившемуся рту, не очень. И все-таки она нехотя кивнула:
— Будь по-твоему, голубчик. Будь по-твоему.
Внутри дом оказался беднее, чем снаружи. Только одна комната, в ней большой стол, два стула и футон в углу. Окно тоже было одно, оно располагалось под самым потолком и было настолько узким, что если бы Бьякуя еще смог пролезть в него при очень большом желании, то Кенпачи точно снес бы при этом половину стены. На столе громоздились разнообразные продукты и блюда, у края стояла свеча, а рядом с ней — удивительно! — коробок спичек. Такое чудо в Руконгае не каждый день встретишь.
Повинуясь внезапной догадке, Бьякуя прошел к столу, взял коробок с надписью на крышке «Берегите лес» и открыл его. Внутри оказалась только одна спичка. Кто бы сомневался. Значит, все произойдет ночью.
Кенпачи прошелся по дому с таким видом, будто всегда здесь жил, потом тоже подошел к столу и сгреб в ладонь большое красное яблоко.
— Я бы не советовал, — сказал Бьякуя.
Поднеся яблоко к лицу, Кенпачи принюхался и с недовольным видом положил его на прежнее место. Он наверняка злился, чувствуя нехватку занпакто, который пришлось оставить на крыльце, и Бьякуя мог его понять. Сенбонзакура был рядом, его присутствие легко ощущалось сквозь стенку, но воспользоваться его силами было нельзя, и это угнетало.
— Что это было, Кучики? — как и ожидалось, долго Кенпачи не молчал. — Почему ты согласился на условия этой ведьмы? И с чего вдруг решил со мной пойти?
Бьякуя сел на один из стульев и принялся неторопливо выкладывать на стол бумаги из сумки. Перед тем, как отправиться на задание, он запросил у Двенадцатого отряда всю информацию, которую удалось собрать по этим существам. Кенпачи сверлил его взглядом, но не мешал.
— Я отвечу, капитан Зараки, но только после того, как вы скажете, к кому в вашем отряде приходили существа.
Кенпачи приземлился на соседний стул, бросил грубо:
— К Ячиру и к Юмичике. Ну?
— Любопытно, — Бьякуя чуть прикрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться. — Меньше всего нападений зафиксировано в вашем отряде, больше всего — в кидо-корпусе. Существа оставляют след, похожий на тот, что тянется за заклинаниями типа хадо или бакудо. И ведьма не раз упомянула магию. Я думаю, существа нападали только на тех, кто владеет кидо. Они пришли ночью и спровоцировали на использование заклинаний, а потом поглотили их. Предположу, что так они питаются и становятся от этого сильнее.
Замолчав, Бьякуя посмотрел на Кенпачи, ожидая увидеть реакцию. Тот вдруг широко улыбнулся, на лице отразилось понимание.
— Ты не будешь использовать кидо, чтобы твари не кормились за твой счет, поэтому взял меня с собой, — сказал Кенпачи довольно. Иногда он умел поразить своей проницательностью.
— Не только поэтому, — вздохнул Бьякуя и практически заставил себя высказать все свои соображения: — Неизвестно, что я увижу и как поведу себя после. Моя сестра испугалась тогда, когда не должна была. Я не хочу рисковать. Твоей задачей будет следить, чтобы я не покинул дом до утра.
Бьякуя ожидал, что Кенпачи не упустит повода поиздеваться, но, к счастью, тот только коротко кивнул и спросил:
— А ведьму-то почему послушал? Не обманет?
— Не думаю, — Бьякуя был рад перемене темы, но постарался не подать виду. С Кенпачи оказалось не так сложно общаться, тот понимал больше, чем хотел показать. — Она ведет себя как персонаж сказки, а в сказках условия сделок выполняют.
В этом Бьякуя был практически уверен — весь вид старухи кричал о том, что она подчиняется сказочным законам. Да и все происходящее очень уж напоминало ожившую сказку, пусть и страшную, какими им на самом деле и положено быть. С другой стороны, нельзя было исключать вариант, что враг мог просто хитро замаскироваться для усыпления бдительности и заманить их в ловушку, а на сказочные законы ему было плевать. Но Бьякуя решил рискнуть.
— И много ты сказок знаешь? — вдруг спросил Кенпачи. В голосе его промелькнуло нечто, похожее на любопытство.
Погрузившийся в размышления Бьякуя не сразу понял, о чем его спрашивают. А когда понял, то удивился вопросу.
— Достаточно, — ответил он, припоминая разные истории. Их в памяти действительно скопилось приличное количество. — Мне их рассказывали в детстве родители и слуги. А ты нет?
Только спросив, Бьякуя сообразил, что сморозил глупость. Какие слуги и тем более родители могли быть у Кенпачи, в самом деле. Наверняка в молодые годы он больше был озабочен выживанием, чем историями перед сном.
— Нет, — Кенпачи, кажется, совсем не обиделся. Он встал со стула, в пару шагов оказался у футона и улегся на него лицом к Бьякуе. — Рассказал бы что-нибудь, а я пока поспать попробую.
Наглость была настолько неслыханной, что практически восхищала. Бьякуя открыл было рот, чтобы возмутиться, но заметил, что Кенпачи уже закрыл глаза и успел устроиться поудобнее. Что с него возьмешь.
С другой стороны, почему бы и нет, все равно как-то нужно убить время до темноты. И то, что они остались с Кенпачи только вдвоем, странным образом настраивало на нужный лад.
Слова пришли не сразу — детей у Бьякуи не было, и, если подумать, сказки он никому никогда не рассказывал. Он решил начать с чего-нибудь попроще, и слова полились одно за другим:
— Давным-давно это было. Шел как-то крестьянин по заброшенной тропинке, и вдруг ему повстречался Тэнгу…
Когда Кенпачи проснулся, уже почти стемнело. Бьякуя все так же сидел за столом и разглядывал свои бумажки, но свечу не зажигал и кидо, само собой, не использовал.
— У тебя талант, Кучики, я давно так быстро не отрубался. Если выгонят из Готея, возьму нянькой к Ячиру, будешь ей сказки рассказывать.
То ли тень так легла, то ли Бьякуя едва заметно улыбнулся — Кенпачи не разобрал.
— Надеюсь, до этого не дойдет, — сказал Бьякуя и снова зашелестел бумажками. — Я прочитал отчеты очевидцев. Некоторые жаловались, что на них нападали те монстры, которых они боялись в детстве. К одному шинигами даже стоматолог приходил. Думаю, существа чувствуют глубинные забытые страхи, и нам нужно ожидать чего-то подобного.
Из своих глубинных забытых страхов Кенпачи мог вспомнить только боязнь умереть с голоду, но старуха явно любила использовать другие методы, покрасивее и поэффектнее. Так что вряд ли на них нападет огромная чашка с отравленным рисом.
Бьякуя оторвался от бумаг и устало потер глаза.
— Смотреть на тебя не могу, Кучики, — вопреки своим словам Кенпачи уставился на Бьякую. Бледный, тени под глазами — тоже ведь, поди, не спал всю ночь. — Ложись, я покараулю.
— Не могу, — Бьякуя достал из коробка спичку и ловко зажег свечу, будто всю жизнь так огонь добывал. В новом свете лицо его преобразилось, стало острее, по ближайшей стене заплясали тени. — Сейчас начнется.
Кенпачи погрузился в ощущения. Действительно, витало в воздухе что-то такое… странное. Не любил он магию, одни беды от нее. Днем комната казалась небольшой, но сейчас свечи почему-то не хватало, чтобы осветить ее всю.
Вспомнилось предположение Бьякуи про то, что монстры нападали на людей, владеющих магией. За Юмичикой Кенпачи давно подозревал увлечение чем-то подобным — в конце концов, от человека, который цепляет перья на брови, стоит ожидать вообще всего. И хрен бы с ним, пока не мешает и сражается по-человечески, а вот если Ячиру взялась изучать кидо, то это уже серьезно. Вбей она себе что-то в голову — и переубедить ее почти невозможно. Уж Кенпачи-то знал, сам так воспитал. Он пообещал себе поговорить с ней, как вернется, на тему того, что кидо может быть не только полезно, но и вредно, а превращенные в лягушек далеко не всегда снова становятся людьми.
Комната наполнилась странными звуками: шепотками, тихими смешками, скрежетом и топотом маленьких ножек. Бьякуя переводил взгляд с угла на угол, наверняка тоже чувствуя, как что-то приближается.
Наконец, со стороны одного из углов в центр комнаты выбежал маленький щенок дворняги и отважно залаял на Кенпачи.
— Щеночек?.. — вытянувшееся лицо Бьякуи выглядело очень забавно, но Кенпачи было не до того. Он вспомнил.
— В детстве меня укусил один такой…
— Щеночек, — услужливо подсказал Бьякуя.
— Да! — бросил Кенпачи громче, чем собирался. — Укус загноился, и я боялся, что придется всю жизнь держать меч левой рукой.
— Из-за щеночка.
— С тех пор я не доверяю собакам.
— И щеночкам.
— Заткнись.
Бьякуя поднялся, схватил щенка за шкирку и безжалостно швырнул в угол. Когда странные звуки немного стихли, он сел на прежнее место.
— Самое страшное позади, — вот теперь Бьякуя совершенно точно улыбался.
— Рад, что тебе весело. Может, тогда позаботишься и о моем удовольствии и подеремся?
Но подраться они не успели. Из другого угла, издавая странные скрипящие звуки, выполз мохнатый паук, размерами не уступающий злосчастному щеночку, и вылупился на Бьякую светящимися глазами разного размера.
— Пауки? — спросил Кенпачи, даже не стараясь скрыть удивление.
— Это было в глубоком детстве, я уже успел забыть, — спокойно пояснил Бьякуя. Он совсем не выглядел взволнованным, однако со стула не поднялся. — И все лучше, чем щенки.
— Всю жизнь теперь будешь вспоминать?
— Возможно. Вы не могли бы?..
Кенпачи мог бы — подошел к пауку и пнул его с размаху в темный угол, из которого тот выполз. Тени обиженно зашелестели.
— Так и заснуть недолго, — Кенпачи уселся на стул рядом с Бьякуей и от скуки принялся его разглядывать. Ресницы действительно ничего, из-за пляшущих от свечи теней они казались еще длиннее. Бьякуя устало прикрыл глаза — то ли прислушивался, то ли давал зрению немного отдохнуть.
Что-то неуловимо изменилось. Кажется, странные звуки и шепотки стали тише, почти исчезли. Но Бьякуя открыл глаза, и зазвучали с новой силой.
Не успел Кенпачи прокомментировать это, как со стороны одного из углов что-то вылетело и пронеслось мимо них. По лицу мазнули перья, пламя свечи заколыхалось.
— Ну конечно, — в голосе Бьякуи проскользнули ностальгические нотки. — Пестрокрылый клюворог.
Это было не совсем то, что ожидал услышать Кенпачи. Оставалось надеяться, что это такой вид дракона.
— Что еще за хрень?
— Пестрокрылый клюворог, — повторил Бьякуя, как будто это все объясняло. — Птица. Мифическое существо, придуманное моей няней. У него пестрые крылья, клюв и рога.
— И что оно делает? — заинтересовался Кенпачи, вглядываясь в темноту. Слова о рогах пробуждали хоть какую-то надежду на веселье. — Закалывает рогами насмерть, выклевывает глаза?
— Летает, — отрезал Бьякуя. — И все. У той моей няни было не слишком богатое воображение, его хватило только на рога на клюве.
Видимо, разочарование Кенпачи отразилось у него на лице, потому что Бьякуя добавил:
— Припоминаю, что еще он питается руконгайцами из тех, что покрупнее.
— Ладно, не утешай, — Кенпачи почувствовал, что клюворог снова летит в их сторону и приготовился выщипать пару пестрых перьев. Бьякуя же поднес руки к свече и прикрыл пламя ладонями — слишком близко, наверняка обжигаясь. Что он, черт возьми, творит? Как потом меч собирается держать? Если только он не…
Додумать мысль не удалось — клюворог пошел на новый заход. Увидеть его не получалось, только мелькали иногда на краю зрения пестрые перья, но Кенпачи чувствовал, как движется воздух. Приноровившись, он вытянул руку и схватил птицу за хвост.
Испуганный клюворог замахал крыльями с немыслимой силой. Кенпачи попытался отбросить его в угол, но не успел — пламя свечи не выдержало напора и погасло, наплевав на то, что Бьякуя пытался загородить его всем телом.
Стало тихо.
— Кучики, только не говори, что ты боишься темноты, — высказал Кенпачи догнавшую сознание мысль. Слова потонули в тишине и мраке, ответа не последовало.
А в следующую секунду на них со всех углов ринулись монстры.
Когда-то, в те давние времена, когда Бьякуя еще пугался пауков, он считал, что истинная доблесть для воина — не спать во время изнуряющего сражения, как бы сильно не слипались глаза.
Уже потом, когда мысли о пауках и даже о стоматологах благополучно забылись, Бьякуя понял, что не спать как раз очень просто. Намного сложнее заставить свое тело расслабиться и уснуть перед боем, когда знаешь, что можешь не проснуться.
У Кенпачи сегодня это получилось на отлично — Бьякуя даже расстроился немного, что тот так быстро отрубился, и пришлось коротать время до темноты в одиночестве. Но факт, что тот так смело спал при нем, немного льстил самолюбию. И присутствие даже спящего Кенпачи отчего-то радовало и грело, словно тот сам был горящей свечой.
Потом начали появляться существа, и стало веселее. Веселее, подумать только — кажется, Бьякуя слишком много общается с Кенпачи. Сегодня ему монстры поднимают настроение, а завтра он, чего доброго, начнет недолюбливать щенков и носить пожирающую силу повязку на глазу. В сочетании с кенсейканом наверняка будет смотреться просто убийственно.
Появляющиеся монстры заставляли задумываться над разными давно забытыми вопросами. Люди боятся того, про что им рассказывают сказки? Или рассказывают сказки про то, чего боятся? И про то, что видели когда-то в детстве. А что они потом перестают верить своим же россказням — так и в шинигами сейчас, подумать только, не все верят. Это, впрочем, никак не мешает шинигами делать свою работу. Так почему должно мешать монстрам?
Был еще один вопрос, который волновал Бьякую: почему в присутствии Кенпачи все монстры из детских сказок казались более реальными, но при этом и менее страшными? Не потому ли, что тот сам иногда похож на чудище, древнее, непредсказуемое и неконтролируемое, выбравшееся из леса на запах человечины? Шинигами рано перестают верить в сказки, да и как тут сохранить веру, когда за окнами могут бродить вполне реальные Пустые. Но когда-то, давным-давно, Бьякуя мечтал повстречать своего сказочного монстра.
Может быть, стоило поцеловать Кенпачи, чтобы проверить, не превратится ли тот в принца?
Прикрыв глаза, Бьякуя прогнал из головы странные мысли, вызванные, безусловно, темнотой и напряжением. А потом клюворог погасил свечку и стало не до глупых вопросов.
— Кучики, только не говори, что ты боишься темноты.
Бьякуя не боялся. Даже в детстве он понимал, что стоит бояться не самой темноты, а того, что может за ней скрываться, будь то монстры с щупальцами, пауки или стоматологи. Потом чудовища из сказок сменились реальными врагами, а страхи стали серыми, отвратительно обоснованными и такими, от которых не спасают считалочки или не спрячешься под одеялом с головой. Только время, самодисциплина и, в некоторых особо редких случаях, алкоголь.
Но темноты Бьякуя не боялся. По крайней мере, он так думал до определенного момента. Потом случился бой с Эс Нодт, а после него — несколько дней тьмы, наполненных отголосками дикого иррационального ужаса. Хуже всего было то, что за этой тьмой не было ничего — ни проблеска света, ни намека на пробуждение, ни новой жизни. Только царапающие спину коготки страха, немеющие руки и ощущение близости смерти.
Такие же коготки царапали спину и сейчас. А еще маленькие зубы пытались прогрызть запястье. И кто-то глухо матерился, двигаясь вперед и снося на своем пути все препятствия. Препятствия с визгом и шипением разбегались в разные стороны.
— Кучики, тебя, кажется, кто-то ест, — заговорила темнота голосом Кенпачи.
— В самом деле? — ровно спросил Бьякуя, а потом тряхнул рукой, сбрасывая существо. Другого монстра убрал Кенпачи, небрежно проведя ладонью по спине Бьякуи. Коготки пропали, но через мгновение что-то обвило лодыжку, а на голову плюхнулся кто-то мягкий и волосатый. Темнота свистела, смеялась, рычала и жадно дышала, чувствуя добычу.
— Они на тебя слетаются, как мухи на варенье! — крикнул Кенпачи и потащил Бьякую куда-то в сторону. — С такой мошкарой даже драться неинтересно.
— Выходить нельзя, — напомнил Бьякуя, но двинулся следом. Кенпачи явно ориентировался в темноте намного лучше него — сам Бьякуя ощущал вокруг себя только живую зубастую массу.
В сказках на моменте, где на героя со всех сторон нападают монстры, обычно все и заканчивалось, оставляя жуткие подробности на откуп воображению слушателя. На деле же все оказалось намного дольше и неприятнее.
Они добрались до футона, опустились на него, и Бьякуя решил, что это неплохая позиция, если учесть, что углы слишком опасны, а стоять в центре комнаты, когда на тебе виснут десятки существ, тяжеловато даже капитану. Но в следующее мгновение Кенпачи прижал его спиной к своей груди и закрыл ему глаза шершавой ладонью.
— Что ты делаешь? — холодно спросил Бьякуя. Он ничего не видел как с открытыми, так и с закрытыми глазами, но сейчас ощущения были совсем другими. Как будто он спит и просто видит дурной сон. Так обманываться, когда кругом монстры, не хотелось.
— У меня есть теория, — выдал Кенпачи.
— У тебя есть… что? — переспросил Бьякуя непонимающе. Кенпачи не переставал его удивлять.
— Да не моргай ты так, щекотно, — ладонь плотнее прижалась к глазам. — Теория, говорю. Твари реагируют на тебя. Когда ты о них не думаешь, они отступают. Тебе просто нужно отвлечься.
Пожалуй, в словах Кенпачи был смысл — монстры перестают существовать, когда про них не вспоминаешь. Но сложно расслабиться, когда инстинкты требуют убрать чужую руку с лица, а большой палец левой ноги кто-то сосредоточенно жует.
— Короче, слушай и отвлекайся, — Кенпачи грубо зашептал в самое ухо Бьякуи. — Жили-были старик со старухой…
— Капитан Зараки, вы же говорили, что не знаете сказок, — проронил Бьякуя, размышляя, не стоит ли ему возмутиться сильнее. Но перед глазами тут же появилась картина, на которой Кенпачи читал сказки, и разозлиться не получилось.
— Не знаю, как же, — буркнул Кенпачи. — Ячиру наслушается по всему Готею, а потом мне на ночь пересказывает.
Наверное, возмутиться бесцеремонным обманом все же стоило. Но тогда Кенпачи мог отодвинуться, и спину снова зацарапали бы коготки то ли страха, то ли монстров. Этого Бьякуя никак не хотел допускать.
Он искренне постарался отвлечься. Нужно освободить свой разум, как во время медитации, или в самом деле повспоминать сказки. А еще лучше — составлять в уме отчеты. Например, о проделанной операции. Что-то вроде: «Приношу свои извинения Готею и главнокомандующему Кераку в связи с тем, что я был съеден монстрами из детских страшилок. Моя смерть не была напрасной — наверняка у них случится несварение от осколков кенсейкана и моей гордости, поэтому они больше не нападут».
В лицо прилетело что-то склизкое, и если бы не рука Кенпачи, то Бьякуя вполне мог бы попрощаться со зрением.
— Кучики, ты совсем не помогаешь! — рявкнул Кенпачи, отшвыривая существо и снова накрывая ладонью глаза. Чего-чего, а упорства ему было не занимать.
— Уж прости, но меня не каждый день едят, — ответил Бьякуя почти в том же тоне.
— Ладно, сам напросился. Считай про себя до ста.
Вряд ли счет помог бы отвлечься, но Бьякуя послушал — других вариантов у него все равно не было.
Но, как оказалось, они были у Кенпачи. Где-то на цифре «девять» Бьякуя почувствовал прикосновение губ к своей шее.
— Кхм, — только и смог сказать он. Монстры тоже настороженно притихли.
— Сначала я хотел вырубить тебя и просто подождать до утра, — произнес Кенпачи немного хрипло. — Но потом в голову пришла идея получше. Так что молчи, пока я не вернулся к предыдущему плану.
— Можно подумать, что… — договорить у Бьякуи не получилось — Кенпачи снова поцеловал его в то же место, но теперь сильнее, будто пробуя на вкус. По телу прокатилась волна жара, и сосредоточиться на ней оказалось куда проще, чем на сказках или медитации.
В этот момент Бьякуя понял, что в принца Кенпачи не превратится, как его ни целуй. Но и не нужно, тот прекрасно справится со всеми проблемами без коня, короны и плаща за спиной. И не потеряет при этом свое сказочное лесное очарование.
— Работает, — произнес Бьякуя на одном дыхании. — Только не пойму, это ваш язык, или какой-то монстр высасывает мне мозги через ухо?
Вздохнув, Кенпачи убрал ладонь с глаз, заткнул ей рот Бьякуе и продолжил целовать. Монстры отступили.
Кенпачи понимал, что такое страх. Чаще всего он сталкивался с этим чувством, видя его в глазах тех, с кем доводилось сражаться. Но иногда приходилось испытывать страх самому, и почему-то в большинстве случаев происходило это не на поле боя.
Например, когда еще до их прихода в Сейрейтей Ячиру подхватила какую-то лихорадку и несколько дней пролежала в жару и беспамятстве. Кенпачи тогда метался, как зверь по клетке, изнывая от собственного бессилия.
Нечто подобное он испытал, когда услышал, что после боя с квинси Бьякуя впал в беспамятство. Злость затопила до краев, заставляя быстрее подняться на ноги и стать сильнее. Не хотелось понимать, как посмел жалкий квинси посягнуть на жизнь того, кто так или иначе являлся частью жизни Кенпачи.
И не хотелось признавать, что стало страшно.
Сейчас Кенпачи тоже злился, в этот раз от того, что какие-то твари пытались вызвать страх у Бьякуи. Хрен им, переломятся, рожами для такого не вышли и кишками не окрепли. Поэтому Кенпачи его и поцеловал.
Или на самом деле ему просто давно хотелось это сделать.
Момент, когда Бьякуя развернулся к нему, не побоявшись подставить спину монстрам, Кенпачи упустил. Просто почувствовал, как по лицу бродят липкие пальцы — наверное, тварь прокусила запястье Бьякуи до крови. Они осторожно обвели шрам, нащупали губы, и Кенпачи, не удержавшись, усмехнулся. Кто-то боялся промахнуться в темноте.
Бьякуя не промахнулся, нашел его губы своими, и теперь уже Кенпачи забыл и о монстрах, и о темноте, и даже о том, где они находятся. В голове осталась только мысль, что на футон они решили приземлиться очень удачно, а остальное перестало иметь значение.
Свет резанул глаза как раз в тот момент, когда Кенпачи подумал, что капитаны Готея носят слишком много одежды. Затем кто-то захлопал в ладоши и проговорил старческим голосом:
— Ну все, все, чего вытаращились.
Кенпачи нехотя оторвался от Бьякуи и оглянулся. Дом исчез, как будто его и не было — они сидели прямо на траве в центре лужайки, неподалеку лежали их занпакто. Солнце уже освещало верхушки деревьев, от кромешной тьмы не осталось и следа. Если бы не изодранная одежда Бьякуи и кровь на его руке, то можно было подумать, что все это им привидилось.
А потом Кенпачи увидел у кромки леса ведьму. И монстров за ее спиной — зубастых зверей, драконов, чудищ всех мастей. Они таращились на них с Бьякуей во все глаза. По крайней мере те, у кого глаза были .
— Вы уж простите их, — скривившись, ведьма махнула рукой себе за спину. — Там, откуда мы пришли, маловато зрелищ.
— Грешников пытать наскучило? — спросил Бьякуя, невозмутимо поднимаясь с земли. Кенпачи встал следом, отряхивая с хаори клоки шерсти.
Монстры зашевелились и зашуршали. Ведьма хитро прищурилась, разглядывая Бьякую, а в следующий миг вдруг весело засмеялась.
— Догадался все-таки, голубчик.
Кенпачи тоже догадался. Кидо, ну конечно. Магия демонов.
— Ад большой, и далеко не все в нем заняты грешниками, — продолжала ведьма. Или стоило называть ее демоном? — Людским страхам тоже нужно где-то жить.
— И питаться, — холодно проронил Бьякуя.
— Вы жрете не магию, а страх, — добавил Кенпачи, практически выплевывая каждое слово. Тогда, в домике, твари едва чавкать не начали, когда погасла свеча.
Старуха выпрямилась, отчего сразу стала казаться моложе. Монстры за ее спиной притихли, будто дети во время семейного скандала.
— Верно. Кидо на нас не действует, но это не главное. Просто люди, владеющие магией, наиболее подвержены нашему влиянию, — теперь она говорила серьезно, не горбясь, не улыбаясь и не кривляясь. Как Унохана, когда дело касалось чего-то, с чем она не могла справиться самостоятельно. — Но в последнее время питаться стало очень трудно — в нас почти перестали верить. И бояться нас тоже перестали. Мы посовещались и решили, что кратковременные, но массовые вылазки будут эффективнее, чем точечные.
Видимо, магической искры и веры в монстров у Кенпачи хватило только на замызганного щенка. Зато теперь понятно, почему Бьякуя собрал целый зоопарк — и сказок в детстве наслушался, и кидо в нем хоть отбавляй.
Ведьма Кенпачи не нравилась — за то, что прервала их в такой момент, могла и по зубам схлопотать, — но в остальном он ее понимал. Монстры хотели есть, а голод мог толкнуть на все, что угодно. Тем более, в этот раз даже никто не пострадал. Впрочем, это еще можно было исправить — Кенпачи уже присмотрел себе парочку великанов покрупнее.
— Я одного не пойму, — Бьякуя умудрился сбить с нужного настроя и отвлечь внимание на себя. — Вы напали на половину Готея, вам должно было хватить эмоций с лихвой. К чему это ночное представление?
— Ох, голубчик, — ведьма улыбнулась, в этот раз почти умиленно, и сгорбилась, снова став похожей на сказочного персонажа. — У нас действительно мало развлечений. Хотели посмотреть, как капитан от страха убегает. Но вышло тоже неплохо.
Монстры за ее спиной, словно дождавшись условного сигнала, дружно развернулись и скрылись в чаще один за другим. Ведьма ушла последней, почти дружелюбно махнув на прощание рукой и даже подмигнув. Кенпачи рванул было следом, но Бьякуя остановил его, коснувшись плеча рукой.
— Не нужно, — сказал он. — Так или иначе, испытание я выдержал, и они уйдут туда, откуда пришли.
— А разве с неба не должны свалиться огромные ворота со скелетами? — спросил Кенпачи, припоминая, как однажды видел явление Адских врат. Тогда Иккаку и Юмичика еле его удержали — очень уж хотелось посмотреть, есть ли по ту сторону что-нибудь веселое. Пронзившая грешника гигантская рука выглядела очень уж многообещающе.
— У каждого свои тропы, — едва заметно пожал плечами Бьякуя. Как ни странно, из его уст это прозвучало не высокомерно, а скорее задумчиво.
Кенпачи нахмурился. Лес вокруг снова был самым обычным руконгайским лесом, в котором птички старались петь вполголоса и подальше от людей. Тропинки с цветами видно не было, будто они пришли на эту лужайку по воздуху.
— Зря сходили, в общем, — буркнул Кенпачи. Подраться как следует так и не вышло.
— О, в самом деле?
Голос прозвучал почти холодно, и Кенпачи резко повернулся к Бьякуе, чтобы сказать, что вообще-то имел в виду не случившуюся хорошую драку. И замер, забыв слова, потому что Бьякуя совершенно издевательски улыбался.
— Не зря, — Кенпачи не выдержал и тоже усмехнулся. — Я узнал новую сказку.
Бьякуя чуть наклонил голову, отчего снова стал выглядеть как обычно. Только в глубине глаз до сих пор светился живой блеск.
— И мы избавились от монстров, — добавил Бьякуя рассудительно. — Впрочем, ты прав. Нельзя исключать возможность, что ведьма меня обманула, и ночью демоны вернутся снова. Не знаю, что буду делать в этом случае.
Последнюю фразу Бьякуя даже не попытался произнести хоть сколько-нибудь искренне, но это было уже не важно.
— Не волнуйся, Кучики, я покараулю, — от всей души заверил Кенпачи и шагнул ближе, размышляя о том, что местами разорванная одежда Бьякуе очень идет. — Могу начать прямо сейчас.
То, что до темноты еще далеко, тоже было не важно. И лесная глушь стала казаться довольно привлекательным местом. А Бьякуя, казалось, и вовсе никогда не был таким красивым, как сейчас, в утренних лучах солнца, с царапинами на лице и зеленой слизью в волосах.
В тех сказках, что знал Кенпачи, не всегда и не для всех все заканчивалось хорошо. Но то, что за испытания полагается награда, он уяснил. Отсутствие хорошей драки на задании он считал достаточным испытанием, тяготой и лишением. Значит, и награда должна быть соответствующей.
— Не полцарства и принцесса, конечно, — с усмешкой произнес Кенпачи вслух. — Но даже лучше.
— Я сделаю вид, что не слышал, — ответил Бьякуя и тоже шагнул навстречу.
Кенпачи решил, что для него эта сказка закончилась очень хорошо. И для Бьякуи, судя по всему, тоже. Но Ячиру перед сном услышит ее только в сокращенном варианте. По крайней мере, пока не подрастет.
Автор: Пэмдар
Бета: Umbridge
Тема: юмор/стеб
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя
Размер: миди (7,3 тыс. слов)
Жанр: юмор, романс, приключения
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: капитаны принадлежат Кубо Тайто
Саммари: на Готей напали монстры из сказок
Читать дальшеВсе началось в поместье Кучики. Если бы Бьякуя верил в судьбу чуть больше, то решил бы, что у нее к нему какие-то личные счеты.
Он проснулся посреди ночи от ощущения знакомой реяцу. Рукия. Судя по всему, она стояла в коридоре, не решаясь ни войти в спальню брата, ни уйти к себе.
Это было неожиданно — сестра вообще редко беспокоила Бьякую в поместье, тем более ночью. Размышляя о том, что могло случиться, он оделся и вышел к ней.
— Господин брат мой! — воскликнула Рукия. Даже в полумраке было видно, как сильно она побледнела. — Простите, что так поздно, но…
Она замолчала, будто раздумывала, стоит ли продолжать.
— Ты можешь обращаться ко мне в любое время с любой просьбой, Рукия, — приободрил Бьякуя. — Что случилось?
Рукия набрала в грудь побольше воздуха, задержала дыхание на пару секунд и выпалила:
— У меня в комнате щупальца!
Бьякуя замер от удивления. Он ожидал услышать что угодно, кроме этого.
— Пустой? — Бьякуя напрягся, пытаясь уловить враждебную реяцу, но у него ничего не вышло. Рукия тоже отрицательно покачала головой.
— Нет, просто щупальца, — сказала она с таким виноватым видом, будто уже десять раз пожалела, что начала разговор. — Из-под кровати.
Несколько месяцев назад Рукия попросила заменить футон в ее комнате кроватью. Бьякуя подозревал в этом желании тлетворное влияние Куросаки Ичиго, но отказать в такой малости не смог. А теперь вот щупальца. Не зря дед говорил, что от европейской мебели одни беды.
Правда, то же самое тот говорил о руконгайцах, но Бьякуя решил, что дед, при всей его мудрости, не мог быть прав во всем.
— Просто страшный сон, — сказал Бьякуя и собрался погладить Рукию по голове, но в последний момент одернул себя.
Ему рассказывали про Аарониеро. Про то, как тот принял обличье Кайена, а потом превратился в щупальцеобразное чудовище. Неудивительно, что после такого Рукии снятся кошмары. Бьякуя ее прекрасно понимал.
— Нет, — тихо, но твердо сказала Рукия. — Это не сон. Щупальце вылезло из-под кровати и обвило мою лодыжку, а потом…
Рукия неожиданно покраснела. Бьякуя вздохнул.
— Только не говори мне, что Куросаки Ичиго показывал тебе эти отвратительные видео про любвеобильные щупальца.
— Какие видео? — недоуменно спросила Рукия, и Бьякуя решил многозначительно промолчать. Сам он услышал о них от Хирако, с возвращением в Готей которого капитаны узнали много нового и ненужного, чаще всего — против воли. — Нет, я попыталась сжечь его Сокацуем, но заклинание почему-то не сработало. Наверное, я неправильно произнесла.
В этом Бьякуя сомневался. Обычно если шинигами был способен выучить длинную формулу заклинания, то в коротких он уже не ошибался.
Все выглядело серьезнее, чем ночной кошмар. Кивнув, Бьякуя вернулся за занпакто и направился в комнату Рукии. Сама Рукия шла рядом, пытаясь ступать твердо и уверенно, но Бьякуя чувствовал, что она боится.
В коридоре какой-то слуга окликнул их, но Бьякуя жестом остановил его и велел обратиться позднее. Что-то во внешности слуги резануло глаз, но Бьякуя решил подумать об этом позднее — сейчас у него была куда более важная задача.
Входя в комнату к Рукии, Бьякуя ожидал увидеть что угодно — от Пустого редкого вида до выбравшегося из подземелий Айзена. Но там действительно оказались щупальца, розовые и толстые. При виде Бьякуи они радостно заколыхались и выпустили откуда-то несколько пузырей. Думать о том, откуда, не хотелось.
Возможно, будь на месте Бьякуи Урахара или Маюри, они бы обрадовались и не упустили шанса захватить столь редкий экземпляр живьем, чтобы впоследствии подвергнуть его бесчеловечным опытам. Но Бьякуя видел перед собой существо, без разрешения ночью пробравшееся в спальню к его незамужней сестре. И если бы сестра захотела этого сама, то возможно — только возможно! — некоторым особо наглым индивидуумам это можно было бы простить.
Но Рукия, которая никогда не боялась сражаться с самыми сильными Пустыми, была напугана. Поэтому один взмах Сенбонзакуры лишил щупальца какой-либо научной ценности — от удара они разлетелись на светящиеся желтые частицы и растворились в ночном воздухе.
Только засунув меч в ножны, Бьякуя задумался над тем, что это, черт возьми, было.
— Господин Кучики! — раздался за спиной хриплый голос. — Я за вами от самой спальни бегу, а в моем возрасте вредно так напрягаться. Вы не могли бы постоять смирно хоть немного? И, если вас не затруднит, чуть наклонить голову и открыть шею?
Обернувшись, Бьякуя понял, что во внешности слуги показалось ему странным — во-первых, лицо было незнакомо, а во-вторых, ни у кого в поместье не было таких длинных клыков и светящихся глаз.
Этот потенциально ценный экземпляр тоже не попал в руки Исследовательского Бюро — между наукой и безопасностью собственного жилища Бьякуя всегда выбирал последнее.
***
Вопреки расхожему мнению, ночью в Одиннадцатом отряде не шумели. Даже наоборот — передвигались на цыпочках и старались не разговаривать даже шепотом.
Причина была проста. Нет, Кенпачи не злился, когда его будили. Просто ему резко становилось скучно, и он искал развлечений. А источник шума, как правило, оказывался подходящим объектом для драки, даже если сам так не считал.
В Одиннадцатом отряде был только один человек, которому позволялось будить Кенпачи безнаказанно.
— Кенпачик! — воскликнула Ячиру, запрыгнув ему на грудь. — Кенпачик, Кенпачик, ты должен на это посмотреть!
Кенпачи проснулся, но несколько секунд не подавал виду в надежде, что его оставят в покое. С Ячиру такие фокусы давно не проходили — она не ушла, а начала нетерпеливо подпрыгивать, да так, что футон под Кенпачи прогибался.
— Я проснусь, только если ты скажешь, что началась война или на пороге стоит Кучики, который хочет со мной подраться, — пробурчал Кенпачи, но глаза все же открыл.
И сразу понял, что зря. Знакомые розовые волосы Ячиру сменились длинными и светлыми, напоминающими торчащую в разные стороны солому.
— Это еще что? — сон как рукой сняло. Глядя на этот ужас, Кенпачи решил, что больше никогда не отпустит Ячиру на это их бабское собрание. Сегодня волосы, а завтра, чего доброго, отрастит ногти и обменяет меч на губную помаду.
Но, к счастью, все оказалось не так страшно — Ячиру сдернула соломенные волосы с головы, и под ними розовели настоящие.
— Правда, здорово? — она радостно помахала зажатым в руке пучком. — Я сама настригла, Волосатик почти не сопротивлялся. Подарю Лысику, вот он обрадуется!
За годы общения с Ячиру Кенпачи научился вычленять из потока ее слов главное, поэтому сразу спросил:
— Что за Волосатик?
— Волосатик! — воскликнула Ячиру, как будто это все объясняло. — Он запрыгнул ко мне в окно, зашипел и попытался меня съесть. Думаю, он так играется.
Кенпачи медленно снял Ячиру с груди и поставил на пол рядом с футоном. Так же медленно поднялся, взял занпакто и пошел в ее комнату. Непосвященному могло показаться, что Кенпачи просто лениво прогуливается. Посвященные уже давно сбежали бы в ужасе.
Лучше бы Волосатику оказаться Маки-Маки, отрастившим патлы и перекрасившимся, чем смертником, который с чего-то решил, что может безнаказанно шляться по Одиннадцатому отряду и залезать в окна к маленьким девочкам.
Но, войдя в комнату, Кенпачи не заметил ничего необычного.
— И где? — просил он.
— Да вот же! — Ячиру ткнула пальцем в угол. Действительно, там тряслось какое-то маленькое животное. Казалось, оно состоит из одних волос и длинных зубов, белых и острых даже на вид. — Иди ко мне, я тебя вытащу.
Ячиру вытянула руки и попыталась взять животное, но то с испуганным визгом рвануло к Кенпачи и попыталось спрятаться за его спиной.
— Ты ему нравишься! — вынесла вердикт Ячиру.
Этого еще не хватало. Животное оказалось скучным и драться явно не желало, поэтому Кенпачи просто подхватил его одной рукой и швырнул в окно.
— Хватит домой всякую гадость таскать, до сих пор не знаем, куда Маки-Маки деть, — веско бросил Кенпачи и, не обращая внимания на надувшуюся Ячиру, пошел к себе. Ничего, пусть отучается. Мало ли, сегодня зверушки, а завтра жениха приведет.
Но поспать Кенпачи в эту ночь так и не удалось. Стоило ему только сомкнуть глаза, как со стороны офицерских комнат раздался крик Юмичики и ругательства Иккаку.
Кажется, они кричали что-то про Черную Руку.
***
На капитанском собрании царило непривычное оживление. Обычно никто и слова не хотел из себя выдавить, но сегодня все рассказывали о ночных происшествиях, перебивая друг друга.
Оказывается, странные гости посетили все отряды.
— Представляете, на кровати моей бедной Нанао стояла тыквенная голова с горящими глазами и угрожала сжечь все бухгалтерские документы в архиве, — по тону капитана Кераку было совершенно непонятно, беспокоило его произошедшее или веселило. Возможно, все сразу.
— Я отдыхал в горячем источнике — по некоторым причинам я всегда делаю это ночью. Как вдруг… — Комамура замялся, но все же продолжил: — Из воды высунулся странный зеленый человек с клювом и блюдцем на голове. Предложил вступить в какую-то группу поддержки для «не таких» людей.
Голос Комамуры звучал почти обиженно.
— Нам удалось захватить несколько этих существ, — Маюри отчего-то совсем не выглядел довольным. Нахмурившись, он уточнил: — Они пришли к Акону, а тот подумал, что это сбежавшие результаты чьих-то экспериментов, и распихал по клеткам. Но с первыми лучами солнца существа испарились.
По Третьему отряду бродила старуха с косой, только все решили, что это воплощение занпакто лейтенанта Киры. В Четвертом три голые ведьмы плясали вокруг капитана Уноханы и просили стать их повелительницей. Шиноби из Второго очень удивились, когда тени, в которых они прятались, ожили и попытались войти с ними в контакт, который отчего-то подозрительно напоминал домогательства.
О некоторых существах Бьякуя слышал в детстве, в те далекие времена, когда перед сном ему еще рассказывали сказки. От других несло чем-то западным, третьих и вовсе не получалось классифицировать. Это были не причуды Пустых — никому в Готее не удалось почувствовать их реяцу. Возможно, иллюзии, но вряд ли даже Айзен обладал столь богатым воображением.
— Кто-нибудь еще заметил что-нибудь странное? — спросил Кераку, переводя взгляд с Бьякуи на Кенпачи.
Только они двое не высказались. Бьякуя тянул, ему не хотелось признаваться, что в его поместье, прямо в спальню к его сестре проникла какая-то тварь. Он не углядел, опять, и оправданий этому не было. На фоне щупалец под кроватью Рукии собственный вампир казался лишь досадной мелочью.
В голову пришла мысль, что Кенпачи, который сейчас со скучающим видом разглядывал ухо капитана Комамуры, думал о том же. Если на территорию сильнейшего Одиннадцатого отряда влезли какие-то существа, то, возможно, это нанесло удар по гордости Кенпачи. Значит, как минимум, она у него есть.
Или Бьякуя все придумывает, видя то, что хочет увидеть, а на самом деле существа благоразумно решили обойти Одиннадцатый по широкой дуге.
— Я тоже видел ночью некое чудовище. Двух, — наконец, сказал Бьякуя. Упоминать в одном предложении «Рукия», «кровать» и «щупальца» он не стал — в конце концов, сестру еще замуж выдавать.
— К нам тоже влезла пара тварей, — выдавил из себя Кенпачи почти одновременно с Бьякуей, из-за чего наверняка их обоих плохо расслышали. Впрочем, оно и к лучшему.
Кераку снова глянул на них, ухмыляясь, и перевел взгляд на Маюри. Тот стоял, накрыв ладонью ухо и опустив веки.
Через несколько секунд он открыл глаза и глянул на присутствующих.
— У этих существ нет духовной силы в нашем понимании, но они оставляют в воздухе след, похожий на осадки после кидо. Моим приборам удалось засечь в Руконгае точку, откуда, предположительно, существа пришли, — Маюри ослепительно улыбнулся. — В Двенадцатом отряде не на спирт тратят финансирование, как видите. Не только на него.
Воцарилось молчание, все взоры обратились на главнокомандующего Кераку. Тот молчал, будто специально выдерживая паузу. Бьякуя вдруг ясно осознал, что сейчас произойдет.
— Отправиться туда и устранить угрозу я поручаю капитану Зараки и капитану Кучики, — наконец, выдал Кераку. Ну разумеется. — И, друзья мои, давайте для экономии времени пропустим ту часть, где вы хором отказываетесь, а я заставляю вас, используя служебное положение, шантаж и ослепительную харизму.
Кераку очаровательно улыбнулся, всем своим видом показывая, что шутит. Бьякуя скорее поверил бы в то, что каппы и екаи действительно существуют.
Кенпачи мрачно посмотрел на Бьякую, тот ответил тем же. Удивляться нечему — утро, которому предшествовала ночная битва с щупальцами, не могло быть добрым.
***
Ласково светило солнце, по обе стороны от тропинки благоухали цветы, в ветвях деревьев щебетали птицы.
Кенпачи все это не нравилось.
Никогда еще руконгайские леса в столь дальних районах не были такими мирными. Казалось, что природа нарочно пыталась усыпить бдительность. Да еще Бьякуя шел слева и чуть впереди с таким видом, будто просто прогуливается. Вокруг него с тех пор, как начался лес, кружила бабочка — не Адская, а обыкновенная капустница. Душится он чем-то, что ли?
В два шага сократив расстояние, Кенпачи чуть нагнулся и принюхался. И тут же налетел на спину резко остановившегося Бьякуи.
— Капитан Зараки, что вы делаете? — холодно спросил тот.
— Иду, не видишь что ли, — Кенпачи обошел Бьякую и теперь сам зашагал впереди. Так было лучше, ничего не отвлекало. Бьякуя молча последовал за ним.
Кенпачи не стал спорить, когда Кераку отправил его на это задание, потому что надеялся на хорошую драку. Ночью ему не повезло, Волосатики и ползающие черные обрубки — это несерьезно. Вот над Тринадцатым отрядом видели дракона, а Десятый посетил пятиметровый великан. Бьякуя в напарниках — тоже не так плохо, как бы не хотелось всем видом показывать обратное. Может быть, он заведется достаточно, чтобы сразиться.
Но тропинка все петляла по живописным местам, а дракой и не пахло. Кенпачи стало невыносимо скучно.
— Эй, Кучики! — крикнул Кенпачи, замедляя шаг, чтобы поравняться с Бьякуей. — Как думаешь, почему на это задание послали нас?
— Потому что главнокомандующий меня за что-то ненавидит? — предположил Бьякуя и зашагал быстрее.
— Ага, — произнес Кенпачи, не отставая ни на шаг. Если Бьякуя хочет поиграть в догонялки, то они поиграют. Все веселее, чем таращиться на цветочки.
Бьякуя помолчал некоторое время, но потом снова пошел в прежнем ритме и едва слышно вздохнул.
— Дело в личном отношении, я думаю, — сказал он. — Видимо, главнокомандующий решил, что мы восприняли ночные нападения наиболее близко к сердцу и, следовательно, больше других заинтересованы в успешном завершении операции.
— Близко к чему, прости? — усмехнулся Кенпачи.
Бьякуя покосился на него высокомерно, но ничего не сказал. Обиделся, что ли?
Вдруг Бьякуя резко остановился, положил руку на рукоять занпакто и замер. Кенпачи последовал его примеру и только потом взглянул вперед.
Посреди тропинки стоял волк, здоровый и серый. Он смотрел прямо на них чертовски разумным взглядом.
Обычно животные такого размера если и попадали в дальние районы Руконгая, то жили недолго — их быстро съедали. Но это была не единственная странность. Волк вдруг открыл пасть и заговорил человеческим голосом:
— Куда ты идешь, Красная Шапочка?
Кенпачи и Бьякуя недоуменно переглянулись. Говорящих животных им еще не хватало.
— Кучики, кажись, к тебе обращаются, — невесело усмехнулся Кенпачи.
Бьякуя бросил в ответ уничижительный взгляд.
— Простите, не удержался, — пробасил волк и счастливо оскалился. — Я хотел сказать: пройдемте за мной.
Кенпачи потянулся за мечом, но был остановлен взглядом Бьякуи. Не хочет сейчас нападать? Что ж, раз так, можно и посмотреть, куда животина заведет.
Волк повел их куда-то вглубь леса. Деревья тут росли гуще, и света попадало меньше. Зато чертовы птицы, наконец, стихли и перестали отвлекать. Бьякуя тоже молчал, но Кенпачи чувствовал, как звенит в напряжении его готовая сорваться в бой реяцу. Ощущение было приятнее запаха любых цветочков.
Отправляясь на это задание, Кенпачи ожидал увидеть на месте назначения что-нибудь вроде гарганты или другого портала, из которого ползут, как тараканы, разные твари. Или огромного гнезда, в котором они вылупляются из тысячи яиц. Вот было бы весело.
Но реальность, к сожалению, оказалась не столь радужной. Волк вывел их к маленькому деревянному домику и тут же скрылся в ближайших кустах, только хвостом махнул.
Домик отличался от остальных руконгайских лачуг этого района разве что большей ухоженностью — все доски были подогнаны ладно, а не как попало, лишь бы ночью кто не влез. Рядом с домом росли цветы, среди которых копошилась какая-то старушка в пестром кимоно. Услышав шаги, она разогнулась, посмотрела недобро на Кенпачи и Бьякую и прохрипела:
— Явились, не запылились. Так вот к чему мне сегодня в супе стрекоза и муха попались. А я-то, дура старая, подумала, что к дождю.
— Полагаю, муха — это вы, капитан Зараки, — невозмутимо произнес Бьякуя.
— Мстишь за Красную Шапочку, Кучики? — поинтересовался Кенпачи.
— Только в ваших фантазиях.
Старуха демонстративно и громко закашлялась, прикрыв рот сухим кулаком.
— Я вам не мешаю, голубчики? Мне уйти и оставить вас поболтать или все-таки поговорим о моих маленьких друзьях, посетивших ночью ваши дома?
В запале Кенпачи собрался было бросить, что да, мол, мешаешь, но Бьякуя опередил:
— Так это все твоих рук дело? — спросил он холодно, мигом собираясь.
Старуха широко улыбнулась наполовину беззубым ртом.
— Может и моих, а может и нет.
Сцена начинала затягиваться, Кенпачи терпеть этого не мог. Он выхватил меч и ударил на пробу по старухе.
Того, что ранит невиновную старую женщину, Кенпачи не боялся — Унохана тоже иногда любила завести песню про «годы уже не те», и внешний возраст в Обществе Душ никогда не являлся показателем. У этой старухи не было реяцу, но чувствовалась в ней какая-то другая сила, темная и древняя. Поэтому ей бы вряд ли сильно навредил один удар.
Он не навредил ей вообще. Опустив меч, Кенпачи понял, что лезвие ударило по старому, покрытому мхом и плесенью бревну, а старуха стоит в двух шагах левее и хрипло смеется.
— Техника шиноби? — предположил Бьякуя. Он замер на прежнем месте и вмешиваться в драку не спешил. — Я видел, как подобное проделывали во Втором отряде.
— Ну что ты, голубчик, — замахала рукой старуха. — Техникам мы не обучены. Магия, самая обыкновенная магия. Посложнее вашей, конечно. Вы, шинигами, только боевые заклинания пользуете, а это как микроскопом гвозди забивать, уж простите старушку за неприличные слова. Хорошо хоть целительство освоили, иначе совсем стыд перед коллегами.
Кенпачи не знал, как относиться к услышанному. С одной стороны, ведьм он раньше не встречал, если только в самом деле не считать таковой Унохану, и это могло быть интересно. С другой — если старуха собирается не призывать драконов, а наводить хвори, то будет уже не так весело. Зубную боль, например, Кенпачи терпеть не мог.
Бьякуя, судя по выражению лица, тоже пытался выбрать верную линию поведения. Он замер, стараясь не делать лишних движений, и задумался. Кенпачи решил предоставить ему возможность вести переговоры дальше, раз уж начал. И его, говорят, Йоруичи воспитывала, та еще ведьма. А не получится, так можно снова попробовать старый-добрый план «руби все, что движется». Рано или поздно бревна у старухи должны кончиться.
— Зачем вы напали на нас? — осторожно спросил Бьякуя. Видимо, ведьмы ему тоже не каждый день попадались.
— Известно зачем, — старуха снова улыбнулась, в этот раз вышло почти ласково. Ее морщинистый лоб напоминал скорлупу грецкого ореха. — Мы тоже хотим плодиться, размножаться и заселять новые территории — уж не помню, где я слов таких нахваталась. Вот скушаем вас всех и сразу займемся.
Плодиться и размножаться тыквам? Темнила что-то старуха, недоговаривала. Бьякуя, судя по напряженно сведенным бровям, тоже это понял, но виду не подал. Кенпачи снова взялся за занпакто.
— Не нравишься ты мне, шустрый, — пробормотала старуха, снова оказавшись в другом месте — Кенпачи в этот раз даже ударить не успел. — А друг твой нравится. Магии в нем много, и ресницы ничего так.
— Какой он друг, — буркнул Кенпачи.
— Эй, я ведьма или семейный психолог, чтобы в такие тонкости вникать? — отмахнулась старуха и повернулась к Бьякуе, который так и стоял весь разговор с каменным лицом. — Сделку предлагаю, голубчик, чтобы кровь зазря не лить. Высидишь в моем доме без меча отсюда и до рассвета — уйдем мы, откуда пришли, и не потревожим вас больше. А не выдержишь, выйдешь — заберем твою душу себе вместе со всей твоей магией.
Это еще что за шутки. Идея Кенпачи очень не понравилась — без Бьякуи в Готее совсем скучно станет, даже если взамен него стая нечисти прибавится. Но тот, разумеется, уже вовсю раздумывал над предложением.
— Я согласен, — выдал Бьякуя. Кенпачи вскинулся и собрался возмутиться, однако Бьякуя добавил: — При условии, что капитан Зараки пойдет со мной.
Вот это уже было неожиданно, но такой расклад Кенпачи нравился в разы больше. А ведьме, судя по скривившемуся рту, не очень. И все-таки она нехотя кивнула:
— Будь по-твоему, голубчик. Будь по-твоему.
***
Внутри дом оказался беднее, чем снаружи. Только одна комната, в ней большой стол, два стула и футон в углу. Окно тоже было одно, оно располагалось под самым потолком и было настолько узким, что если бы Бьякуя еще смог пролезть в него при очень большом желании, то Кенпачи точно снес бы при этом половину стены. На столе громоздились разнообразные продукты и блюда, у края стояла свеча, а рядом с ней — удивительно! — коробок спичек. Такое чудо в Руконгае не каждый день встретишь.
Повинуясь внезапной догадке, Бьякуя прошел к столу, взял коробок с надписью на крышке «Берегите лес» и открыл его. Внутри оказалась только одна спичка. Кто бы сомневался. Значит, все произойдет ночью.
Кенпачи прошелся по дому с таким видом, будто всегда здесь жил, потом тоже подошел к столу и сгреб в ладонь большое красное яблоко.
— Я бы не советовал, — сказал Бьякуя.
Поднеся яблоко к лицу, Кенпачи принюхался и с недовольным видом положил его на прежнее место. Он наверняка злился, чувствуя нехватку занпакто, который пришлось оставить на крыльце, и Бьякуя мог его понять. Сенбонзакура был рядом, его присутствие легко ощущалось сквозь стенку, но воспользоваться его силами было нельзя, и это угнетало.
— Что это было, Кучики? — как и ожидалось, долго Кенпачи не молчал. — Почему ты согласился на условия этой ведьмы? И с чего вдруг решил со мной пойти?
Бьякуя сел на один из стульев и принялся неторопливо выкладывать на стол бумаги из сумки. Перед тем, как отправиться на задание, он запросил у Двенадцатого отряда всю информацию, которую удалось собрать по этим существам. Кенпачи сверлил его взглядом, но не мешал.
— Я отвечу, капитан Зараки, но только после того, как вы скажете, к кому в вашем отряде приходили существа.
Кенпачи приземлился на соседний стул, бросил грубо:
— К Ячиру и к Юмичике. Ну?
— Любопытно, — Бьякуя чуть прикрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться. — Меньше всего нападений зафиксировано в вашем отряде, больше всего — в кидо-корпусе. Существа оставляют след, похожий на тот, что тянется за заклинаниями типа хадо или бакудо. И ведьма не раз упомянула магию. Я думаю, существа нападали только на тех, кто владеет кидо. Они пришли ночью и спровоцировали на использование заклинаний, а потом поглотили их. Предположу, что так они питаются и становятся от этого сильнее.
Замолчав, Бьякуя посмотрел на Кенпачи, ожидая увидеть реакцию. Тот вдруг широко улыбнулся, на лице отразилось понимание.
— Ты не будешь использовать кидо, чтобы твари не кормились за твой счет, поэтому взял меня с собой, — сказал Кенпачи довольно. Иногда он умел поразить своей проницательностью.
— Не только поэтому, — вздохнул Бьякуя и практически заставил себя высказать все свои соображения: — Неизвестно, что я увижу и как поведу себя после. Моя сестра испугалась тогда, когда не должна была. Я не хочу рисковать. Твоей задачей будет следить, чтобы я не покинул дом до утра.
Бьякуя ожидал, что Кенпачи не упустит повода поиздеваться, но, к счастью, тот только коротко кивнул и спросил:
— А ведьму-то почему послушал? Не обманет?
— Не думаю, — Бьякуя был рад перемене темы, но постарался не подать виду. С Кенпачи оказалось не так сложно общаться, тот понимал больше, чем хотел показать. — Она ведет себя как персонаж сказки, а в сказках условия сделок выполняют.
В этом Бьякуя был практически уверен — весь вид старухи кричал о том, что она подчиняется сказочным законам. Да и все происходящее очень уж напоминало ожившую сказку, пусть и страшную, какими им на самом деле и положено быть. С другой стороны, нельзя было исключать вариант, что враг мог просто хитро замаскироваться для усыпления бдительности и заманить их в ловушку, а на сказочные законы ему было плевать. Но Бьякуя решил рискнуть.
— И много ты сказок знаешь? — вдруг спросил Кенпачи. В голосе его промелькнуло нечто, похожее на любопытство.
Погрузившийся в размышления Бьякуя не сразу понял, о чем его спрашивают. А когда понял, то удивился вопросу.
— Достаточно, — ответил он, припоминая разные истории. Их в памяти действительно скопилось приличное количество. — Мне их рассказывали в детстве родители и слуги. А ты нет?
Только спросив, Бьякуя сообразил, что сморозил глупость. Какие слуги и тем более родители могли быть у Кенпачи, в самом деле. Наверняка в молодые годы он больше был озабочен выживанием, чем историями перед сном.
— Нет, — Кенпачи, кажется, совсем не обиделся. Он встал со стула, в пару шагов оказался у футона и улегся на него лицом к Бьякуе. — Рассказал бы что-нибудь, а я пока поспать попробую.
Наглость была настолько неслыханной, что практически восхищала. Бьякуя открыл было рот, чтобы возмутиться, но заметил, что Кенпачи уже закрыл глаза и успел устроиться поудобнее. Что с него возьмешь.
С другой стороны, почему бы и нет, все равно как-то нужно убить время до темноты. И то, что они остались с Кенпачи только вдвоем, странным образом настраивало на нужный лад.
Слова пришли не сразу — детей у Бьякуи не было, и, если подумать, сказки он никому никогда не рассказывал. Он решил начать с чего-нибудь попроще, и слова полились одно за другим:
— Давным-давно это было. Шел как-то крестьянин по заброшенной тропинке, и вдруг ему повстречался Тэнгу…
***
Когда Кенпачи проснулся, уже почти стемнело. Бьякуя все так же сидел за столом и разглядывал свои бумажки, но свечу не зажигал и кидо, само собой, не использовал.
— У тебя талант, Кучики, я давно так быстро не отрубался. Если выгонят из Готея, возьму нянькой к Ячиру, будешь ей сказки рассказывать.
То ли тень так легла, то ли Бьякуя едва заметно улыбнулся — Кенпачи не разобрал.
— Надеюсь, до этого не дойдет, — сказал Бьякуя и снова зашелестел бумажками. — Я прочитал отчеты очевидцев. Некоторые жаловались, что на них нападали те монстры, которых они боялись в детстве. К одному шинигами даже стоматолог приходил. Думаю, существа чувствуют глубинные забытые страхи, и нам нужно ожидать чего-то подобного.
Из своих глубинных забытых страхов Кенпачи мог вспомнить только боязнь умереть с голоду, но старуха явно любила использовать другие методы, покрасивее и поэффектнее. Так что вряд ли на них нападет огромная чашка с отравленным рисом.
Бьякуя оторвался от бумаг и устало потер глаза.
— Смотреть на тебя не могу, Кучики, — вопреки своим словам Кенпачи уставился на Бьякую. Бледный, тени под глазами — тоже ведь, поди, не спал всю ночь. — Ложись, я покараулю.
— Не могу, — Бьякуя достал из коробка спичку и ловко зажег свечу, будто всю жизнь так огонь добывал. В новом свете лицо его преобразилось, стало острее, по ближайшей стене заплясали тени. — Сейчас начнется.
Кенпачи погрузился в ощущения. Действительно, витало в воздухе что-то такое… странное. Не любил он магию, одни беды от нее. Днем комната казалась небольшой, но сейчас свечи почему-то не хватало, чтобы осветить ее всю.
Вспомнилось предположение Бьякуи про то, что монстры нападали на людей, владеющих магией. За Юмичикой Кенпачи давно подозревал увлечение чем-то подобным — в конце концов, от человека, который цепляет перья на брови, стоит ожидать вообще всего. И хрен бы с ним, пока не мешает и сражается по-человечески, а вот если Ячиру взялась изучать кидо, то это уже серьезно. Вбей она себе что-то в голову — и переубедить ее почти невозможно. Уж Кенпачи-то знал, сам так воспитал. Он пообещал себе поговорить с ней, как вернется, на тему того, что кидо может быть не только полезно, но и вредно, а превращенные в лягушек далеко не всегда снова становятся людьми.
Комната наполнилась странными звуками: шепотками, тихими смешками, скрежетом и топотом маленьких ножек. Бьякуя переводил взгляд с угла на угол, наверняка тоже чувствуя, как что-то приближается.
Наконец, со стороны одного из углов в центр комнаты выбежал маленький щенок дворняги и отважно залаял на Кенпачи.
— Щеночек?.. — вытянувшееся лицо Бьякуи выглядело очень забавно, но Кенпачи было не до того. Он вспомнил.
— В детстве меня укусил один такой…
— Щеночек, — услужливо подсказал Бьякуя.
— Да! — бросил Кенпачи громче, чем собирался. — Укус загноился, и я боялся, что придется всю жизнь держать меч левой рукой.
— Из-за щеночка.
— С тех пор я не доверяю собакам.
— И щеночкам.
— Заткнись.
Бьякуя поднялся, схватил щенка за шкирку и безжалостно швырнул в угол. Когда странные звуки немного стихли, он сел на прежнее место.
— Самое страшное позади, — вот теперь Бьякуя совершенно точно улыбался.
— Рад, что тебе весело. Может, тогда позаботишься и о моем удовольствии и подеремся?
Но подраться они не успели. Из другого угла, издавая странные скрипящие звуки, выполз мохнатый паук, размерами не уступающий злосчастному щеночку, и вылупился на Бьякую светящимися глазами разного размера.
— Пауки? — спросил Кенпачи, даже не стараясь скрыть удивление.
— Это было в глубоком детстве, я уже успел забыть, — спокойно пояснил Бьякуя. Он совсем не выглядел взволнованным, однако со стула не поднялся. — И все лучше, чем щенки.
— Всю жизнь теперь будешь вспоминать?
— Возможно. Вы не могли бы?..
Кенпачи мог бы — подошел к пауку и пнул его с размаху в темный угол, из которого тот выполз. Тени обиженно зашелестели.
— Так и заснуть недолго, — Кенпачи уселся на стул рядом с Бьякуей и от скуки принялся его разглядывать. Ресницы действительно ничего, из-за пляшущих от свечи теней они казались еще длиннее. Бьякуя устало прикрыл глаза — то ли прислушивался, то ли давал зрению немного отдохнуть.
Что-то неуловимо изменилось. Кажется, странные звуки и шепотки стали тише, почти исчезли. Но Бьякуя открыл глаза, и зазвучали с новой силой.
Не успел Кенпачи прокомментировать это, как со стороны одного из углов что-то вылетело и пронеслось мимо них. По лицу мазнули перья, пламя свечи заколыхалось.
— Ну конечно, — в голосе Бьякуи проскользнули ностальгические нотки. — Пестрокрылый клюворог.
Это было не совсем то, что ожидал услышать Кенпачи. Оставалось надеяться, что это такой вид дракона.
— Что еще за хрень?
— Пестрокрылый клюворог, — повторил Бьякуя, как будто это все объясняло. — Птица. Мифическое существо, придуманное моей няней. У него пестрые крылья, клюв и рога.
— И что оно делает? — заинтересовался Кенпачи, вглядываясь в темноту. Слова о рогах пробуждали хоть какую-то надежду на веселье. — Закалывает рогами насмерть, выклевывает глаза?
— Летает, — отрезал Бьякуя. — И все. У той моей няни было не слишком богатое воображение, его хватило только на рога на клюве.
Видимо, разочарование Кенпачи отразилось у него на лице, потому что Бьякуя добавил:
— Припоминаю, что еще он питается руконгайцами из тех, что покрупнее.
— Ладно, не утешай, — Кенпачи почувствовал, что клюворог снова летит в их сторону и приготовился выщипать пару пестрых перьев. Бьякуя же поднес руки к свече и прикрыл пламя ладонями — слишком близко, наверняка обжигаясь. Что он, черт возьми, творит? Как потом меч собирается держать? Если только он не…
Додумать мысль не удалось — клюворог пошел на новый заход. Увидеть его не получалось, только мелькали иногда на краю зрения пестрые перья, но Кенпачи чувствовал, как движется воздух. Приноровившись, он вытянул руку и схватил птицу за хвост.
Испуганный клюворог замахал крыльями с немыслимой силой. Кенпачи попытался отбросить его в угол, но не успел — пламя свечи не выдержало напора и погасло, наплевав на то, что Бьякуя пытался загородить его всем телом.
Стало тихо.
— Кучики, только не говори, что ты боишься темноты, — высказал Кенпачи догнавшую сознание мысль. Слова потонули в тишине и мраке, ответа не последовало.
А в следующую секунду на них со всех углов ринулись монстры.
***
Когда-то, в те давние времена, когда Бьякуя еще пугался пауков, он считал, что истинная доблесть для воина — не спать во время изнуряющего сражения, как бы сильно не слипались глаза.
Уже потом, когда мысли о пауках и даже о стоматологах благополучно забылись, Бьякуя понял, что не спать как раз очень просто. Намного сложнее заставить свое тело расслабиться и уснуть перед боем, когда знаешь, что можешь не проснуться.
У Кенпачи сегодня это получилось на отлично — Бьякуя даже расстроился немного, что тот так быстро отрубился, и пришлось коротать время до темноты в одиночестве. Но факт, что тот так смело спал при нем, немного льстил самолюбию. И присутствие даже спящего Кенпачи отчего-то радовало и грело, словно тот сам был горящей свечой.
Потом начали появляться существа, и стало веселее. Веселее, подумать только — кажется, Бьякуя слишком много общается с Кенпачи. Сегодня ему монстры поднимают настроение, а завтра он, чего доброго, начнет недолюбливать щенков и носить пожирающую силу повязку на глазу. В сочетании с кенсейканом наверняка будет смотреться просто убийственно.
Появляющиеся монстры заставляли задумываться над разными давно забытыми вопросами. Люди боятся того, про что им рассказывают сказки? Или рассказывают сказки про то, чего боятся? И про то, что видели когда-то в детстве. А что они потом перестают верить своим же россказням — так и в шинигами сейчас, подумать только, не все верят. Это, впрочем, никак не мешает шинигами делать свою работу. Так почему должно мешать монстрам?
Был еще один вопрос, который волновал Бьякую: почему в присутствии Кенпачи все монстры из детских сказок казались более реальными, но при этом и менее страшными? Не потому ли, что тот сам иногда похож на чудище, древнее, непредсказуемое и неконтролируемое, выбравшееся из леса на запах человечины? Шинигами рано перестают верить в сказки, да и как тут сохранить веру, когда за окнами могут бродить вполне реальные Пустые. Но когда-то, давным-давно, Бьякуя мечтал повстречать своего сказочного монстра.
Может быть, стоило поцеловать Кенпачи, чтобы проверить, не превратится ли тот в принца?
Прикрыв глаза, Бьякуя прогнал из головы странные мысли, вызванные, безусловно, темнотой и напряжением. А потом клюворог погасил свечку и стало не до глупых вопросов.
— Кучики, только не говори, что ты боишься темноты.
Бьякуя не боялся. Даже в детстве он понимал, что стоит бояться не самой темноты, а того, что может за ней скрываться, будь то монстры с щупальцами, пауки или стоматологи. Потом чудовища из сказок сменились реальными врагами, а страхи стали серыми, отвратительно обоснованными и такими, от которых не спасают считалочки или не спрячешься под одеялом с головой. Только время, самодисциплина и, в некоторых особо редких случаях, алкоголь.
Но темноты Бьякуя не боялся. По крайней мере, он так думал до определенного момента. Потом случился бой с Эс Нодт, а после него — несколько дней тьмы, наполненных отголосками дикого иррационального ужаса. Хуже всего было то, что за этой тьмой не было ничего — ни проблеска света, ни намека на пробуждение, ни новой жизни. Только царапающие спину коготки страха, немеющие руки и ощущение близости смерти.
Такие же коготки царапали спину и сейчас. А еще маленькие зубы пытались прогрызть запястье. И кто-то глухо матерился, двигаясь вперед и снося на своем пути все препятствия. Препятствия с визгом и шипением разбегались в разные стороны.
— Кучики, тебя, кажется, кто-то ест, — заговорила темнота голосом Кенпачи.
— В самом деле? — ровно спросил Бьякуя, а потом тряхнул рукой, сбрасывая существо. Другого монстра убрал Кенпачи, небрежно проведя ладонью по спине Бьякуи. Коготки пропали, но через мгновение что-то обвило лодыжку, а на голову плюхнулся кто-то мягкий и волосатый. Темнота свистела, смеялась, рычала и жадно дышала, чувствуя добычу.
— Они на тебя слетаются, как мухи на варенье! — крикнул Кенпачи и потащил Бьякую куда-то в сторону. — С такой мошкарой даже драться неинтересно.
— Выходить нельзя, — напомнил Бьякуя, но двинулся следом. Кенпачи явно ориентировался в темноте намного лучше него — сам Бьякуя ощущал вокруг себя только живую зубастую массу.
В сказках на моменте, где на героя со всех сторон нападают монстры, обычно все и заканчивалось, оставляя жуткие подробности на откуп воображению слушателя. На деле же все оказалось намного дольше и неприятнее.
Они добрались до футона, опустились на него, и Бьякуя решил, что это неплохая позиция, если учесть, что углы слишком опасны, а стоять в центре комнаты, когда на тебе виснут десятки существ, тяжеловато даже капитану. Но в следующее мгновение Кенпачи прижал его спиной к своей груди и закрыл ему глаза шершавой ладонью.
— Что ты делаешь? — холодно спросил Бьякуя. Он ничего не видел как с открытыми, так и с закрытыми глазами, но сейчас ощущения были совсем другими. Как будто он спит и просто видит дурной сон. Так обманываться, когда кругом монстры, не хотелось.
— У меня есть теория, — выдал Кенпачи.
— У тебя есть… что? — переспросил Бьякуя непонимающе. Кенпачи не переставал его удивлять.
— Да не моргай ты так, щекотно, — ладонь плотнее прижалась к глазам. — Теория, говорю. Твари реагируют на тебя. Когда ты о них не думаешь, они отступают. Тебе просто нужно отвлечься.
Пожалуй, в словах Кенпачи был смысл — монстры перестают существовать, когда про них не вспоминаешь. Но сложно расслабиться, когда инстинкты требуют убрать чужую руку с лица, а большой палец левой ноги кто-то сосредоточенно жует.
— Короче, слушай и отвлекайся, — Кенпачи грубо зашептал в самое ухо Бьякуи. — Жили-были старик со старухой…
— Капитан Зараки, вы же говорили, что не знаете сказок, — проронил Бьякуя, размышляя, не стоит ли ему возмутиться сильнее. Но перед глазами тут же появилась картина, на которой Кенпачи читал сказки, и разозлиться не получилось.
— Не знаю, как же, — буркнул Кенпачи. — Ячиру наслушается по всему Готею, а потом мне на ночь пересказывает.
Наверное, возмутиться бесцеремонным обманом все же стоило. Но тогда Кенпачи мог отодвинуться, и спину снова зацарапали бы коготки то ли страха, то ли монстров. Этого Бьякуя никак не хотел допускать.
Он искренне постарался отвлечься. Нужно освободить свой разум, как во время медитации, или в самом деле повспоминать сказки. А еще лучше — составлять в уме отчеты. Например, о проделанной операции. Что-то вроде: «Приношу свои извинения Готею и главнокомандующему Кераку в связи с тем, что я был съеден монстрами из детских страшилок. Моя смерть не была напрасной — наверняка у них случится несварение от осколков кенсейкана и моей гордости, поэтому они больше не нападут».
В лицо прилетело что-то склизкое, и если бы не рука Кенпачи, то Бьякуя вполне мог бы попрощаться со зрением.
— Кучики, ты совсем не помогаешь! — рявкнул Кенпачи, отшвыривая существо и снова накрывая ладонью глаза. Чего-чего, а упорства ему было не занимать.
— Уж прости, но меня не каждый день едят, — ответил Бьякуя почти в том же тоне.
— Ладно, сам напросился. Считай про себя до ста.
Вряд ли счет помог бы отвлечься, но Бьякуя послушал — других вариантов у него все равно не было.
Но, как оказалось, они были у Кенпачи. Где-то на цифре «девять» Бьякуя почувствовал прикосновение губ к своей шее.
— Кхм, — только и смог сказать он. Монстры тоже настороженно притихли.
— Сначала я хотел вырубить тебя и просто подождать до утра, — произнес Кенпачи немного хрипло. — Но потом в голову пришла идея получше. Так что молчи, пока я не вернулся к предыдущему плану.
— Можно подумать, что… — договорить у Бьякуи не получилось — Кенпачи снова поцеловал его в то же место, но теперь сильнее, будто пробуя на вкус. По телу прокатилась волна жара, и сосредоточиться на ней оказалось куда проще, чем на сказках или медитации.
В этот момент Бьякуя понял, что в принца Кенпачи не превратится, как его ни целуй. Но и не нужно, тот прекрасно справится со всеми проблемами без коня, короны и плаща за спиной. И не потеряет при этом свое сказочное лесное очарование.
— Работает, — произнес Бьякуя на одном дыхании. — Только не пойму, это ваш язык, или какой-то монстр высасывает мне мозги через ухо?
Вздохнув, Кенпачи убрал ладонь с глаз, заткнул ей рот Бьякуе и продолжил целовать. Монстры отступили.
***
Кенпачи понимал, что такое страх. Чаще всего он сталкивался с этим чувством, видя его в глазах тех, с кем доводилось сражаться. Но иногда приходилось испытывать страх самому, и почему-то в большинстве случаев происходило это не на поле боя.
Например, когда еще до их прихода в Сейрейтей Ячиру подхватила какую-то лихорадку и несколько дней пролежала в жару и беспамятстве. Кенпачи тогда метался, как зверь по клетке, изнывая от собственного бессилия.
Нечто подобное он испытал, когда услышал, что после боя с квинси Бьякуя впал в беспамятство. Злость затопила до краев, заставляя быстрее подняться на ноги и стать сильнее. Не хотелось понимать, как посмел жалкий квинси посягнуть на жизнь того, кто так или иначе являлся частью жизни Кенпачи.
И не хотелось признавать, что стало страшно.
Сейчас Кенпачи тоже злился, в этот раз от того, что какие-то твари пытались вызвать страх у Бьякуи. Хрен им, переломятся, рожами для такого не вышли и кишками не окрепли. Поэтому Кенпачи его и поцеловал.
Или на самом деле ему просто давно хотелось это сделать.
Момент, когда Бьякуя развернулся к нему, не побоявшись подставить спину монстрам, Кенпачи упустил. Просто почувствовал, как по лицу бродят липкие пальцы — наверное, тварь прокусила запястье Бьякуи до крови. Они осторожно обвели шрам, нащупали губы, и Кенпачи, не удержавшись, усмехнулся. Кто-то боялся промахнуться в темноте.
Бьякуя не промахнулся, нашел его губы своими, и теперь уже Кенпачи забыл и о монстрах, и о темноте, и даже о том, где они находятся. В голове осталась только мысль, что на футон они решили приземлиться очень удачно, а остальное перестало иметь значение.
Свет резанул глаза как раз в тот момент, когда Кенпачи подумал, что капитаны Готея носят слишком много одежды. Затем кто-то захлопал в ладоши и проговорил старческим голосом:
— Ну все, все, чего вытаращились.
Кенпачи нехотя оторвался от Бьякуи и оглянулся. Дом исчез, как будто его и не было — они сидели прямо на траве в центре лужайки, неподалеку лежали их занпакто. Солнце уже освещало верхушки деревьев, от кромешной тьмы не осталось и следа. Если бы не изодранная одежда Бьякуи и кровь на его руке, то можно было подумать, что все это им привидилось.
А потом Кенпачи увидел у кромки леса ведьму. И монстров за ее спиной — зубастых зверей, драконов, чудищ всех мастей. Они таращились на них с Бьякуей во все глаза. По крайней мере те, у кого глаза были .
— Вы уж простите их, — скривившись, ведьма махнула рукой себе за спину. — Там, откуда мы пришли, маловато зрелищ.
— Грешников пытать наскучило? — спросил Бьякуя, невозмутимо поднимаясь с земли. Кенпачи встал следом, отряхивая с хаори клоки шерсти.
Монстры зашевелились и зашуршали. Ведьма хитро прищурилась, разглядывая Бьякую, а в следующий миг вдруг весело засмеялась.
— Догадался все-таки, голубчик.
Кенпачи тоже догадался. Кидо, ну конечно. Магия демонов.
— Ад большой, и далеко не все в нем заняты грешниками, — продолжала ведьма. Или стоило называть ее демоном? — Людским страхам тоже нужно где-то жить.
— И питаться, — холодно проронил Бьякуя.
— Вы жрете не магию, а страх, — добавил Кенпачи, практически выплевывая каждое слово. Тогда, в домике, твари едва чавкать не начали, когда погасла свеча.
Старуха выпрямилась, отчего сразу стала казаться моложе. Монстры за ее спиной притихли, будто дети во время семейного скандала.
— Верно. Кидо на нас не действует, но это не главное. Просто люди, владеющие магией, наиболее подвержены нашему влиянию, — теперь она говорила серьезно, не горбясь, не улыбаясь и не кривляясь. Как Унохана, когда дело касалось чего-то, с чем она не могла справиться самостоятельно. — Но в последнее время питаться стало очень трудно — в нас почти перестали верить. И бояться нас тоже перестали. Мы посовещались и решили, что кратковременные, но массовые вылазки будут эффективнее, чем точечные.
Видимо, магической искры и веры в монстров у Кенпачи хватило только на замызганного щенка. Зато теперь понятно, почему Бьякуя собрал целый зоопарк — и сказок в детстве наслушался, и кидо в нем хоть отбавляй.
Ведьма Кенпачи не нравилась — за то, что прервала их в такой момент, могла и по зубам схлопотать, — но в остальном он ее понимал. Монстры хотели есть, а голод мог толкнуть на все, что угодно. Тем более, в этот раз даже никто не пострадал. Впрочем, это еще можно было исправить — Кенпачи уже присмотрел себе парочку великанов покрупнее.
— Я одного не пойму, — Бьякуя умудрился сбить с нужного настроя и отвлечь внимание на себя. — Вы напали на половину Готея, вам должно было хватить эмоций с лихвой. К чему это ночное представление?
— Ох, голубчик, — ведьма улыбнулась, в этот раз почти умиленно, и сгорбилась, снова став похожей на сказочного персонажа. — У нас действительно мало развлечений. Хотели посмотреть, как капитан от страха убегает. Но вышло тоже неплохо.
Монстры за ее спиной, словно дождавшись условного сигнала, дружно развернулись и скрылись в чаще один за другим. Ведьма ушла последней, почти дружелюбно махнув на прощание рукой и даже подмигнув. Кенпачи рванул было следом, но Бьякуя остановил его, коснувшись плеча рукой.
— Не нужно, — сказал он. — Так или иначе, испытание я выдержал, и они уйдут туда, откуда пришли.
— А разве с неба не должны свалиться огромные ворота со скелетами? — спросил Кенпачи, припоминая, как однажды видел явление Адских врат. Тогда Иккаку и Юмичика еле его удержали — очень уж хотелось посмотреть, есть ли по ту сторону что-нибудь веселое. Пронзившая грешника гигантская рука выглядела очень уж многообещающе.
— У каждого свои тропы, — едва заметно пожал плечами Бьякуя. Как ни странно, из его уст это прозвучало не высокомерно, а скорее задумчиво.
Кенпачи нахмурился. Лес вокруг снова был самым обычным руконгайским лесом, в котором птички старались петь вполголоса и подальше от людей. Тропинки с цветами видно не было, будто они пришли на эту лужайку по воздуху.
— Зря сходили, в общем, — буркнул Кенпачи. Подраться как следует так и не вышло.
— О, в самом деле?
Голос прозвучал почти холодно, и Кенпачи резко повернулся к Бьякуе, чтобы сказать, что вообще-то имел в виду не случившуюся хорошую драку. И замер, забыв слова, потому что Бьякуя совершенно издевательски улыбался.
— Не зря, — Кенпачи не выдержал и тоже усмехнулся. — Я узнал новую сказку.
Бьякуя чуть наклонил голову, отчего снова стал выглядеть как обычно. Только в глубине глаз до сих пор светился живой блеск.
— И мы избавились от монстров, — добавил Бьякуя рассудительно. — Впрочем, ты прав. Нельзя исключать возможность, что ведьма меня обманула, и ночью демоны вернутся снова. Не знаю, что буду делать в этом случае.
Последнюю фразу Бьякуя даже не попытался произнести хоть сколько-нибудь искренне, но это было уже не важно.
— Не волнуйся, Кучики, я покараулю, — от всей души заверил Кенпачи и шагнул ближе, размышляя о том, что местами разорванная одежда Бьякуе очень идет. — Могу начать прямо сейчас.
То, что до темноты еще далеко, тоже было не важно. И лесная глушь стала казаться довольно привлекательным местом. А Бьякуя, казалось, и вовсе никогда не был таким красивым, как сейчас, в утренних лучах солнца, с царапинами на лице и зеленой слизью в волосах.
В тех сказках, что знал Кенпачи, не всегда и не для всех все заканчивалось хорошо. Но то, что за испытания полагается награда, он уяснил. Отсутствие хорошей драки на задании он считал достаточным испытанием, тяготой и лишением. Значит, и награда должна быть соответствующей.
— Не полцарства и принцесса, конечно, — с усмешкой произнес Кенпачи вслух. — Но даже лучше.
— Я сделаю вид, что не слышал, — ответил Бьякуя и тоже шагнул навстречу.
Кенпачи решил, что для него эта сказка закончилась очень хорошо. И для Бьякуи, судя по всему, тоже. Но Ячиру перед сном услышит ее только в сокращенном варианте. По крайней мере, пока не подрастет.
пятница, 27 декабря 2013
You make a ninja wanna fuck, bitch
Название: Простой способ жить
Автор: Umbridge
Бета: Becky Thatcher
Тема: PWP
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя
Размер: миди (7,4 тыс. слов)
Жанр: PWP/романс
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: капитаны принадлежат Кубо Тайто
Саммари: Бьякуя начал рисовать восемь месяцев назад, когда умерла его жена
Предупреждения: модерн!АУ
читать дальшеБьякуя начал рисовать восемь месяцев назад, когда умерла его жена. Он рисовал на полях блокнотов и ежедневников, рядом с учебными планами и расписаниями лекций, на обрывках парковочных талонов и на салфетках. Его жизнь менялась, перемены набирали оборот, раскручивались все быстрее, как колеса высоскоростного поезда. Он уволился из Токийского университета и переехал на Хоккайдо, где устроился на факультет Литературы и Права в гораздо менее престижном месте. Некоторые считали, что он хочет избавиться от воспоминаний о Хисане, но они ошибались. Все дело было в драках.
Бьякуя чувствовал, что никогда не станет прежним. И продолжал рисовать: горы, верхушки которых были видны из окон квартиры в любое время суток, сосны и кедры, петли горной автомобильной дороги, окутанные ароматом хвои, прохладную тишину, в которой можно было перевести дух, если выйти из дома часов в пять утра. Он жил один, не заводил романов, не снимал женщин на ночь, не знакомился с мужчинами. Зато рисовал — и тех, и других.
Боль, страх остались в прошлом, Бьякуя не тяготился одиночеством. Выводил на полях лица студентов, вырисовывал их волосы и улыбки, сложенные на столах руки, набрасывал портреты соседки и почтальона. Изводил тонны бумаги, воспроизводя по памяти позы противников, разбитые в кровь кулаки, хищный оскал, вздувшиеся под блестящей от пота кожей узлы мышц. Сжимая в руке карандаш, ручку или перо, Бьякуя успокаивался, выкладывал на бумагу все, что мог выразить только во время боя.
На сорок девятый день после смерти Хисаны, когда поминальные службы закончились, он понял, что уже никогда не сможет жить как раньше. Что-то передвигалось, перестраивалось внутри, когда жену облачали в белое кимоно, когда набивали ватой рот и нос, когда он целую ночь, исполняя обряд, сидел у изголовья под перевернутой ширмой, следил, чтобы горели свечи и курился ладан, и смотрел в ее лицо. Наверное, тогда он дошел до предела, потому что утром, когда почтальон принес ему письма с соболезнованиями от людей, которых Бьякуя даже не помнил, и бесцеремонно сунул их ему в руки, Бьякуя ударил его. Почтальон, — как потом выяснилось, его звали Сасори, — не растерялся и врезал в ответ. Какое-то время они танцевали в прихожей, нанося друг другу удары. Боли не было, только ярость, чистая, острая, как запах пота, как карри в ресторане за углом, бешеная злость на весь мир за то, что Бьякуя потерял своего единственного друга.
Бьякуя опомнился и сразу подумал, что почтальон подаст на него в суд, а еще — как же хорошо, как спокойно, как правильно стало на душе. Возможно, Бьякуя никогда еще не чувствовал себя настолько счастливым.
Он оглядел прихожую: длинные белые конверты с черными лентами разлетелись по ковру, со столика упала телефонная трубка. Рубашка почтальона выбилась из брюк, по белой ткани рассыпались алые пятнышки крови, табличка с именем, приколотая к лацкану порванного пиджака, висела криво.
— Сасори, — прочитал Бьякуя вслух и вытер кровавые сопли бумажным платком. Извиняться не хотелось, но он скорее всего заставил бы себя, если бы в ответ на его злой взгляд, Сасори не ухмыльнулся и не протянул руку.
Бьякуя не был фаталистом, нет, он просто слишком сильно хотел найти выход. На пятидесятый день вечером почтальон снова пришел, но на этот раз без сумки с письмами. Он предложил Бьякуе прогуляться до брошенного консервного завода. Там в холодном цеху устраивали драки.
С того вечера смена места работы стала вопросом времени. Все видели его разбитое лицо, треснувшие губы, перевязанные пальцы, и с каждым днем врать, что он упал в ванной, нарвался на невнимательного велосипедиста или защищался от хулиганов, становилось все бессмысленнее. Когда ректор спросил, в чем дело, Бьякуя не ответил, но утром забронировал билет на скоростной поезд до Хоккайдо.
Процедура перевода заняла несколько недель, к тому времени он присмотрел себе в Саппоро квартиру с видом на вершину Асахи. От нового дома удобно было добираться пешком до кампуса через парк, засаженный пихтами.
Единственным, кого Бьякуя оставил в Токио, был дед, Гинрей. Бьякуя нарисовал его портрет на прощание, но так и не отдал. Дед пожал ему руку, когда двери поезда открылись, хлопнул по плечу и ушел, ничего не спрашивая. Тогда Бьякуя особенно любил его за это.
Полгода пролетели, наполненные прозрачными зарисовками и жаркими набросками тушью, акварелью, пастелью. Бьякуя жил один на сорок пятой улице, тетради и альбомы хранил в ящиках стола, и их накопилось немало. Обзавелся привычками, за которые держался, и ни разу не разочаровался в своем поступке. Каждое утро он покупал у кампуса банку с энергетиком и стакан кофе Старбакс, выпивал кофе, пока шел через университетский сад, а энергетик — перед первой лекцией. Иногда во время прогулки на Бьякую накатывала необъяснимая тревога. Он вдыхал поглубже пахнущий хвоей воздух и, сунув руки в карманы, ускорял шаг. Над ним смыкались густые, тяжелые ветви пихт, под ногами хрустели длинные желтые иглы.
В Токио похожих на удушье приступов тревоги почти не случалось. Жизнь была размеренная и более или менее устроенная, никаких неожиданностей ждать не приходилось. Жена, его вторая и последняя женщина, устраивала Бьякую во всем. Насмешливая, умная, как мужчина, она умела молчать и не мешать, как женщина. Узкобедрая, странная, большеглазая, некрасивая, она всегда казалась Бьякуе особенной. Лишенной всяческих предрассудков. И он старался не расстраивать ее, потому не заводил постоянного любовника.
На Хоккайдо, освободившись от токийских предрассудков, потеряв семью и престижное место, Бьякуя не почувствовал свободы, скорее облегчение. А еще он как будто ждал чего-то. Может поэтому тут тревога накатывала все чаще. Он словно пытался что-то вспомнить, и воспоминание поднималось со дна памяти, касалось поверхности краем, но ускользало, как только Бьякуя протягивал руку. И чаще, чем в Токио, он начал чувствовать свое тело, вспоминать, чего оно хочет. Он мог изобразить на бумаге любую позу в любом месте и в любое время, мог нарисовать сигаретный дым, запах пота, волосы в паху и быстрые объятия в тесной капсуле отеля. Здесь никто не мог запретить ему делать все, что придет в голову, и Бьякуя не чувствовал себя виноватым, когда мастурбировал на собственные рисунки. На бумаге он был свободен.
Так же как и в драке. Правда за полгода он так по-настоящему и не пытался найти, где в Саппоро собираются любители подраться. Слышал что-то о заброшенном спортивном клубе за морским вокзалом, но ни разу не пошел проверить. Понимал — стоит только начать, и очень скоро ему снова придется переезжать, и на этот раз он действительно поменяет все. Так что Бьякуя просто ждал. Что-то должно было случиться.
Когда он первый раз нарисовал Зараки Кенпачи, была среда. Бьякуя точно запомнил этот день, потому что метель обещали уже неделю, а ее все не было, а тут прямо с утра начался настоящий снегопад. Белые хлопья ложились на деревья, дома, машины — все за считанные минуты стало белым, округлым, мягким. Бьякуя не пожалел, что не поехал на машине, а пошел как обычно пешком. Только с едва ощутимым чувством стыда взглянул на припаркованную на стоянке тойоту, засыпанную до крыши, натянул перчатки и направился через снежную стену по обычному маршруту — к корпусам Университета Хоккайдо.
Через полчаса он ворвался в аудиторию, стаскивая с шеи шарф, стряхивая с волос снег, мельком взглянул на группу. В этом семестре он читал у них впервые. Потирая холодные ладони, поднялся на кафедру и начал рассказывать то, что подготовил еще в выходные. Он говорил и говорил, глядя в одну точку в аудитории, а когда прервался, чтобы дать студентам сверить записи, понял, что рисует. И что рисунок почти закончен. Бьякуя с удивлением уставился на изображение, потом захлопнул блокнот и оглядел аудиторию.
Каждая мышца, каждая вена, длинные сухие пальцы, широкие ладони, татуировки и шрамы, свежие и уже поджившие, и совсем старые, белые — Бьякуя сразу понял, кого изобразил. Мгновенное узнавание, как будто Бьякуя встречал его когда-то. Но при этом он был уверен, что они не встречались. Что-то неуловимо знакомое было в Зараки Кенпачи, может быть, в нем совпало все то, что Бьякуе нравилось.
Бьякуя пристально рассматривал его секунды две, а Зараки Кенпачи, тогда еще студент без имени, не смотрел на него, сидел, откинувшись на спинку скамьи, и читал книгу. Бьякуя заставил себя отвести глаза. Он и раньше рисовал студентов, но это были светлые, легкие, невинные наброски. Никогда он не изображал их так, что стоило вспомнить о рисунке, и от возбуждения дрожали руки.
Бьякуя отодвинул блокнот и продолжил лекцию, но то и дело выхватывал взглядом из разноцветного покрывала голов голову студента без имени, чей торс теперь красовался в закрытом блокноте. А когда Зараки Кенпачи наконец посмотрел на него и осклабился, показывая белые острые зубы, Бьякуя не отвернулся.
— Интересная книга? — спросил он с кафедры. — Будьте добры, встаньте, назовите себя.
Студент без имени поднялся, положил книгу на стол и, по-прежнему ухмыляясь, ответил:
— Зараки Кенпачи. Интересней лекции.
— Тогда покиньте аудиторию, — стараясь не усмехнуться в ответ, приказал Бьякуя. Зараки пожал плечами, сунул книгу подмышку и, выскользнув из-за стола, медленно пошел по лестнице вниз. Все молчали, Бьякуя тоже. Сердце глухо било в висках, пока он наблюдал, как Зараки Кенпачи двигается, как тусклое солнце скользит по его стянутым в хвост волосам, по рассеченному шрамом узкому лицу. Зараки спрыгнул с последней ступеньки, поправил сумку на плече, бросил на Бьякую взгляд искоса и вышел из аудитории. Дверь закрылась, скрывая его от группы и от Бьякуи. От сухого резкого хлопка тот словно проснулся и повернулся к студентам. Лекция продолжалась.
У Бьякуи было еще шесть пар, и он провел их все, стараясь не думать о картинке в блокноте и о настоящем Зараки Кенпачи, отложить мысли до вечера. Когда рабочий день закончился, Бьякуя вернулся обычной дорогой через парк, и пока шел, прикидывал, что скажет куратору курса, если Зараки подаст жалобу за то, что его выставили из аудитории. Хотя Бьякуя был готов поспорить на что угодно, что тот так не поступит.
Дома было холодно и тихо, реклама нового сорта колы мелькала через приоткрытые жалюзи, цветные блики ползали по полу и стенам. Бьякуя включил настольную лампу, желтый теплый свет упал на столешницу идеально круглым пятном, едва различимо зажужжало в проводах электричество. Бьякуя достал блокнот из сумки и раскрыл на нужной странице. У него получилось удивительно точно изобразить Зараки, с особенной тщательностью Бьякуя вывел отметины на лице и на руках. «Он боец», — пришло Бьякуе в голову, когда он вел пальцами по небрежно заштрихованной груди. «Нужно привести набросок в порядок», — сказал себе Бьякуя. Вытащил из ящика мелки, потер замерзшие ладони одну о другую и принялся закрашивать. Водя мелом по нарисованной ткани футболки, он думал, что по поджившим ссадинам на костяшках пальцев, по шрамам над губами, по взгляду, движениям Зараки должен был и в нем распознать любителя уличных боев . В Токио завсегдатаи этого «клуба» всегда безошибочно вычисляли друг друга. И если так, то Зараки сделает первый шаг и сделает скоро. Бьякуя отложил мел, стянул брюки вместе с бельем и закрыл глаза. Поглаживая налитую головку, он представил себе, как врезается кулаком в узкое лицо Зараки Кенпачи.
Ни на следующий день, ни через день лекций в группе Зараки у Бьякуи не было. Но он все равно умудрялся натыкаться на своего невнимательного студента то в переходе между корпусами, то во дворе кампуса. Бьякуя замечал, выделял его везде, где тот появлялся, и не только потому, что Зараки сам по себе был заметным, но и потому, что Бьякуя хотел его видеть.
На третий день Бьякуя вел у них теорию права, и на этот раз Зараки книгу не читал, но записывать лекцию тоже не торопился. Просто сидел, скрестив руки на груди и смотрел сверху вниз. Бьякуя больше не поднимал его и не просил выйти, но каждый раз, когда ловил взглядом жесткую ухмылку, хотел рассмеяться сам.
Когда аудитория опустела, Бьякуя подошел к окну. На баскетбольной площадке первокурсники кидали мяч. Полуголые, несмотря на холод, бегали, вытаптывая подтаявший снег. Мяч ударялся о кольца то с одной стороны площадки, то с другой. Бьякуя хотел уже закрыть раму, думая про себя, как же плохо они играют, но тут заметил, что на площадке появился Зараки. Возник, словно из ниоткуда, бросил на краю поля сумку. Легко отобрал мяч у первокурсника, повел до корзины и, подпрыгнув, забил.
Бьякуя сел на подоконник, взял блокнот и карандаш. Зараки играл гораздо лучше остальных, и все его тело жило игрой. Плоский живот, темная полоска волос над поясом джинсов, которую было видно каждый раз, когда задиралась футболка, бедра и обтянутый потрепанными штанами пах — линии ложились легко, как будто кто-то водил его рукой. Бьякуя рисовал быстро, стараясь рассмотреть и запомнить каждую деталь. Движение за движением сплетались в серию длинных бросков и быстрых передач. Зараки двигался стремительно и красиво, как будто танцевал, а не стучал мячом по асфальту. Бьякуя вставил карандаш в петлю блокнота, провел ладонью по натянувшейся ткани брюк. Мысленно он перевернул лист и принялся рисовать обнаженное тело Зараки, как будто уже знал, как оно выглядит: разведенные бедра, поджатые яички, налитая плоть.
Бьякуя соскользнул с подоконника и, опираясь о него бедром, сунул руку за пояс брюк. От болезненного возбуждения его вело, во рту пересохло, сердце колотилось так, что невозможно стало вздохнуть. Зараки забил очередной мяч в корзину, повиснув на кольце, а потом мягко опустился на землю, и Бьякуя судорожно сглотнул, торопливо двигая рукой вверх-вниз, от яичек до головки. Стон застрял в горле, голова кружилась, Бьякуя зажмурился, а когда открыл глаза, Зараки приподнялся на носках и отдал пас одному из первокурсников. Бьякуя дернулся, уронил блокнот. На мгновенье пол уплыл из-под ног, аудитория и двор исчезли. Несколько секунд Бьякуя стоял, упершись свободной рукой в подоконник, и пытался продышаться, потом медленно разогнулся и посмотрел в окно. Зараки уже не играл. Мяч лежал у его ног, а сам он глядел вверх, туда, где стоял Бьякуя. Ему показалось, что Зараки заметил его. Бьякуя сделал шаг назад, быстро вытер руку и застегнулся. Только сейчас он понял, что в любой момент кто-нибудь мог войти, пока он мастурбировал, но ни страха, ни стыда не испытал. Подобрал блокнот, с усмешкой взглянул на то, что изобразил, захлопнул обложку и вышел в коридор.
***
К ночи неожиданно потеплело, снег начал таять. Капало с крыш, капли талой воды, похожие на прозрачные стеклянные шарики, блестели на ветках, мокрые хлопья падали сверху, прямо с темно-бордового неба. Волны дрожащего рыжего света от фонарей и фар бились о стены, отражались в квадратах окон. Оглядывая высвеченный рыжим фасад, Бьякуя снова почувствовал приступ беспричинной тревоги. На этот раз неожиданно сильной, настолько, что Бьякуя с трудом заставил себя идти дальше.
У лестницы маячила черная высокая фигура, и чем ближе Бьякуя подходил, тем очевиднее становилось — это Зараки. Тот поднялся со ступеней, перекинул сумку за спину — широкий ремень лег между темневшими через майку сосками. Бьякуя остановился, сунул указательный палец в кольцо брелка. Тревога, взвившаяся было до верхней планки, неожиданно схлынула.
— Добрый вечер, — проговорил он, глядя снизу вверх на Зараки. Тот вытащил руки из карманов, помолчал, пожевал зубочистку.
— Добрый, — выговорил наконец. — А вы круто рисуете, профессор.
Бьякуя ухмыльнулся, пытаясь вспомнить, когда Зараки видел рисунки.
— Да, неплохо. Что-то еще?
Зараки передернул плечами, и Бьякуя невольно зацепился взглядом за красную полосу от ремня на шее.
— Закрытый спортивный клуб Саппоро у порта Ишикариваши, сегодня в одиннадцать, — протянул он тихо — его низкий хриплый голос задевал что-то в груди, возбуждая и раздражая. Бьякуя кивнул, уже зная, что его ждет. Будь что будет. Зараки сунул руки в карманы, оглядел его с ног до головы, как будто прикидывал, не ошибся ли, и, не спеша, пошел прочь. А Бьякуя остался у подъезда и смотрел, как тает в ночном золотистом тумане высокая фигура Зараки, и боролся с желанием его окликнуть. Когда же тот пропал из виду, взглянул на часы — есть время принять ванну и переодеться. Он успеет.
Бьякуя отпустил такси там, где улица сливалась с набережной, сунул руки в карманы куртки и огляделся. Море с тревожным рокотом билось о каменную кладку парапета, ледяной ветер пробирался за воротник и трепал волосы. Пахло морской водой, соль оседала на губах. В бордовом небе скользили полосы огней с причала, разрезали тишину и замирали у горизонта протяжные гудки кораблей. Здание спортклуба распласталось за морским вокзалом, бок о бок с бюро по аренде яхт и катеров. К нему от набережной вела узкая лестница с высокими металлическими перилами, Бьякуя быстро поднялся по ней до пустой парковки и пошел прямо к главному входу.
У дверей курил человек. Расслабленно привалился плечом к колонне, стряхивал пепел на плиты и ждал, пока Бьякуя приблизится. А когда тот возник перед ним, затушил окурок носком ботинка и ухмыльнулся.
— Меня пригласил Зараки Кенпачи, — сказал ему Бьякуя вместо приветствия. Человек посвятил ему в лицо фонарем и кивнул.
— Сейчас кликну, — исчез внутри клуба. Бьякуя приготовился к долгому ожиданию, но не прошло и минуты, когда охранник привел Зараки.
— Идем, — бросил тот, пропуская его в холл. Внутри было почти также холодно и сыро, как на улице, запах известки и плесени ударил в ноздри. Холодный желтый свет луны падал через грязные стекла, заливал облупившиеся скамейки, пол, покрытый песком, окурками и обрывками листовок.
Бьякуя и Зараки молчали, связанные общим предвкушением, одурманенные возбуждением перед битвой, как монахи перед молитвой. Разговаривать сейчас было бы грехом. Они поднялись по лестнице на площадку. Под ногами скрипел песок. Зараки с Бьякуей обошли неработающие лифты, прошли через раздевалку и спустились к осушенному бассейну. Их шаги гулким эхом ударялись о стены, мешаясь с голосами зрителей и глухими звуками ударов.
— Бей, бей! Захват! Еще! Ааааа!
Мощные переносные прожекторы освещали только тех, кто дрался внизу, свет сочился между ног людей, обступивших бассейн, было холодно, но от разгоряченных тел поднимался пар, пахло алкоголем, потом и хлоркой.
— Давай! Давай! — скандировали зрители.
Зараки протиснулся поближе к краю, остановился у металлических перил. Бьякуя встал рядом и посмотрел вниз. Вокруг него шептали, кричали, спорили, но он не вслушивался в разговоры, все его внимание сейчас было там, где на выложенном голубой плиткой дне бассейна, освещенные сверху прожекторами, сцепились двое бойцов. Оба уже были без рубашек, блестящие от пота и красные от крови, лежали, обнявшись на скользком полу. Один стиснул другого бедрами, удерживал голову в захвате, а тот, сплевывая кровь, пытался ударить его кулаком в лицо. Раз, другой ничего не получалось, а когда он вдруг вывернулся и впечатал противнику промеж глаз, все вокруг дружно заорали, подбадривая.
— Этот чувак побил Большого Ямаши, — раздался шепот у самого уха. Бьякуя обернулся, рядом с ним стоял мужчина в очках и улыбался весело. — Честное слово, он непобедим! — очкарик расхохотался, а Бьякуя только рассеянно кивнул, он чувствовал, как внутри поднимается радостное возбуждение. Вот оно, наконец. Как будто он не ел полгода, а тут его накормили досыта. Хотелось драки, хотелось бить, бить, бить, пока в голове не зашумит и перед глазами не потемнеет, бить так, чтобы вышло все: боль, страх, сомнения. Драка всегда казалась ему чем-то сродни близости, тело к телу до судорог, до полной отключки. «Идеальная страсть», — подумал Бьякуя с улыбкой. Он плавился в пропитавших воздух парах адреналина и ждал, когда очередь дойдет до него.
— Говорят, он побьет любого… — глухо звучало в ушах.
— Стоп! — заорал тот, что минуту назад удачно вывернулся из захвата. Теперь он снова лежал лицом в пол. Победитель выпустил его локоть, вскочил, пошатнулся, но удержался на ногах и вскинул руки в победном жесте. Ему зааплодировали.
— Эй! Я привел новичка! — заорал Зараки.
Тишина наступила мгновенно, как будто выключили звук. Все молчали, глядя на него, а потом так же вдруг закричали и захлопали Зараки, который поднял руки и приветствовал их. Бьякуя прекрасно знал правила и знал, что нужно делать дальше, и когда Зараки ловко скользнул по лестнице на дно бассейна, спустился следом за ним.
Куртка вместе с ключами, кошельком и телефоном осталась в руках у очкарика, но Бьякуя не волновался. В таких местах не принято было воровать.
Сердце быстро колотилось о ребра, в паху стало тесно, а в голове как никогда ясно. Он весь сосредоточился на драке.
Сверху обрушился новый шквал аплодисментов.
— Свирепый Зараки, — объявил самопровозглашенный рефери. — И новичок! Как тебя зовут?
— Бьякуя, — представился Бьякуя, и рефери тут же повторил его имя.
Зараки осклабился.
— Готов? — рыкнул коротко, прохаживаясь вдоль стенки — три шага влево, три вправо. Двигался медленно и плавно, бросая на Бьякую взгляды искоса, словно примеривался перед броском. Бьякуя коротко кивнул. Между ними натянулась невидимая нить, грубая, жесткая, пропитанная скопившейся в воздухе солью.
Рефери поднял руку.
— Правила знаете, если один скажет «стоп», другой прекращает. А так никаких правил! — и разрубил кистью воздух. Бой начался. Бьякуя медленно закатал рукава рубашки, не сводя глаз с Зараки. А тот не спешил нападать. Остановился, сжимая и разжимая пальцы, оглядывая его с головы до ног, ощупывая взглядом. Бьякуя тоже выжидал, чувствовал, что поймет, когда будет пора. Он рассматривал Зараки, стараясь запомнить каждую его черту, каждое движение, даже самое незначительное, чтобы потом нарисовать для себя. Но в какой-то момент ожидание закончилось. Они одновременно уставились друг другу в глаза, сцепились взглядами, и в ту же секунду бросились вперед.
Кулаком в живот — короткий апперкот был тут единственным верным ударом. Зараки ответил хуком в скулу. Бьякуя закрылся, ушел под руку, попытался ударить сзади, но получил локтем между лопаток. Дернулся вперед, клацнул зубами, так что кровь наполнила рот и на языке стало солоно. На мгновение в глазах потемнело, но Бьякуя удержался и, когда Зараки попытался сбить его с ног, развернулся и первый ударил по коленям. Тот едва не рухнул вперед, на него, и вдруг накинулся, захватив в крюк, прижал к себе. Бьякуя врезал ему локтем поддых, и они оба упали на скользкий пол бассейна. Рука Зараки давила под подбородок, ботинки скрипели по плитке, ноги переплелись. Бьякуя резко ударил его пяткой по голени, прямо по кости. Зараки слегка ослабил хватку, зарычал ему на ухо. Скулу обожгло, Бьякуя дернулся, вывернулся из захвата и вскочил. Сердце колотилось в груди и в паху, в висках, отсчитывало пульс от десяти до одного. Бьякуя тряхнул головой, пошатнулся, и тут Зараки снова сбил его с ног. Еще несколько минут они катались по полу, осыпая друг друга ударами — коленом в бок, локтем по ребрам...
— Стоп!
Зараки лежал под ним, и Бьякуя не поверил своим ушам, когда услышал его голос.
— Ты еще не выдохся.
— Стоп, — повторил Зараки ему в лицо, и Бьякуя подавился словами, которые хотел сказать. Оглушенный шумом крови в ушах, он поднялся на ноги и протянул руку Зараки.
— Спасибо, — ухмыльнулся тот и ухватился крепко.
Рев обрушился на них сверху, и Бьякуя тоже заорал, вскидывая окровавленные кулаки. Их просили биться еще, довести дело до нокаута, драться, драться, снова и снова. Но Зараки молча пошел к лестнице, и Бьякуя направился за ним. Руки скользили по металлическим перекладинам, тело казалось легким, а ноги — пружинами. Бьякуя выбрался на бортик, вытер кровь рукавом и рассмеялся.
Следующий бой объявили через несколько минут.
Кое-как умывшись водой из бутылки, которую одолжил ему очкарик, Бьякуя присел на тумбу для прыжков, чтобы посмотреть следующий бой. Кто-то накинул куртку ему на плечи, но он даже не заметил, когда это случилось.
— Профессор, — Зараки подсел к нему, запихивая деньги в карман узких джинсов. — Выиграл немного, твоя половина.
Бьякуя снова тихо рассмеялся, взял влажную смятую бумажку и убрал в куртку.
— Посмотрим еще один и пойдем? — спросил он, отворачиваясь. Зараки пихнул ему в руку горлышко бутылки.
— Угощайся.
Бьякуя кивнул, не глядя на него, и открутил крышку. Темное пиво горчило, в животе стало тепло. Внизу дрались другие бойцы, но Бьякуя больше не кричал. Тревога снова вернулась, горячая и волнующая, совсем не такая, как обычно.
— Ты будешь драться еще? — спросил он, когда бой закончился нокаутом и рефери начал приводить в чувства поверженного бойца.
— Сегодня нет, — пожал плечами Зараки. — Нельзя.
Больше они не сказали друг другу ни слова. Сидели рядом, соприкасаясь локтями и коленями, и смотрели, как кровь брызгами разлетается по кафелю.
Спортклуб закрыли во втором часу ночи. Люди потянулись к выходу, тут и там раздавались взрывы хохота, бойцы громко обсуждали, какая драка лучше. Бьякуя и Зараки первыми вышли в прохладный сырой воздух порта. Пахло рыбой и морем.
— Часто ты тут бываешь? — спросил Бьякуя, пиная носком ботинка крупинки гравия.
— Через день. Надо же когда-то учиться, — ответил Зараки. Он шел рядом, сунув руки в карманы, и Бьякуя хотел многое у него спросить про его настоящую жизнь. Кто он, откуда, зачем дерется? Но молчал, не хотел разрушать неудачным вопросом нечто неуловимое, что установилось между ними с первой встречи.
Луна спряталась за облаками, морось прекратилась. Зараки и Бьякуя вышли на набережную, прогулялись до порта, и там Бьякуя с трудом уговорил таксиста отвезти их на сорок пятую. В машине пахло кофейным ароматизатором и сигаретами, таксист то и дело бросал недовольные взгляды в зеркало заднего вида, включал и выключал климат контроль и хмурился. Возможно, решал, не стоит ли сообщить о них в полицию. Играла западная музыка, женщина пела на непонятном языке медленную песню. Бьякуя смотрел в окно, на бегущие прочь огни, не думая ни о чем и ничего не пытаясь предугадать.
Таксист высадил их на пустой парковке за домом Бьякуи и торопливо убрался.
— Черт, хорошая ночь, — Зараки потянулся с хрустом, почесал живот, порылся в карманах куртки и вздохнул.
— Бросил курить, а захотелось.
— Хорошо, что бросил, — ответил ему Бьякуя и добавил, помолчав: — Идем ко мне.
Зараки кивнул.
— Ну идем.
Не задал ни одного вопроса, не удивился и не отказался, просто развернулся и пошел через стоянку к его дому. Глядя Зараки в спину, Бьякуя поймал себя на том, что улыбается.
—Учеба — занятие не дешевое, и не похоже, что тебе платят государственную стипендию. Зачем ты учишься? — спросил Бьякуя, когда Зараки сбросил с ног растоптанные грязные кроссовки и распрямился в его маленькой прихожей. В теплом свете встроенных ламп он казался восхитительно загорелым, крепким и высоким, заслонял собой узкий проем коридора.
— Надо, — пожал плечами Зараки и, ухмыльнувшись, потер затылок. — Куда идти?
Его черты были грубоватыми, но еще по-детски сглаженными. Зараки Кенпачи недавно исполнилось двадцать три года, и когда он топтался у двери, не решаясь войти, то выглядел ровно на эти свои двадцать три. Но стоило Бьякуе посмотреть ему в глаза, сразу казалось, что тот гораздо старше.
— Спальня там, а там — гостиная, — показал он, заходя в ванную, чтобы набрать воду. — Не хочешь рассказывать?
— За меня заплатила… одна женщина. Она мне как мать. Я ей обещал, — протянул Зараки. Ему явно тяжело было говорить об этом, и Бьякуя больше не стал спрашивать. Потрогал пальцами воду и вышел, закрыв за собой дверь.
— Осталось чуть больше года, — Бьякуя остановился в дверях спальни. Зараки без стеснения разглядывал меч, который Бьякуе подарил отец. Бьякуя иногда упражнялся с ним, вспоминая основы кендо. Ему всегда нравилось ощущение рукояти в руке, блеск искусно сделанной гравировки в основании клинка.
— Нравится?
— Прикольная штука, — отозвался Зараки, снимая меч с подставки, подержал в руках, погладил. Длинные, разбитые пальцы скользили по ножнам почти нежно, и Бьякуя невольно задержал дыхание.
Зараки осторожно потянул за рукоять, внимательно рассмотрел клинок, обвел ногтем буквы, сплетенные в слова «вишневый цвет», и, вставив обратно, бережно устроил на подставке.
— Хотел бы я себе такой, — ухмыльнулся он, потом поднялся, развернулся к столу и взял в руки фотографию Хисаны в деревянной крашеной рамке.
— Красивая. Твоя?
Бьякуя с интересом наблюдал за ним. Странно было видеть фотографию женщины, с которой когда-то спал, в руках Зараки. Женщины, на которой женился под давлением семьи, но которую, несмотря ни на что, любил. Как умел.
— Бывшая жена, умерла чуть меньше года назад.
Зараки кивнул, не извинился, но больше не спрашивал про Хисану, как будто тут же забыл о ней, поставил фотографию обратно и потянулся за блокнотом.
— Я набрал воды. Иди помойся, пока не остыла, — Бьякуя отвернулся, достал из шкафа полотенце и кинул ему.
— Хорошо, — Зараки не спорил, положил блокнот, подобрал полотенце и скрылся в коридоре.
Бьякуя стащил через голову рваную футболку и потянулся. Было полчетвертого утра, спать не хотелось. Тело гудело от возбуждения, он не чувствовал ни смущения, ни страха. Знал, что должно случиться, и знал, что будет, если об этом узнают в университете. Что ж, оно того стоит. Пусть даже у него будет одно это утро. Он взглянул за окно, на вершину Асахи в чернильном небе. В голове не осталось ни одной мысли, только звенящая пустота и отпечатки рисунков под веками. Бьякуя резко задвинул жалюзи.
Свежая юката лежала в ванной на корзине для белья. Бьякуя разделся в комнате и вошел, чтобы умыться и переодеться. Зараки сидел в ванне, неловкий, угловатый, худой и длинный, широко разведенные колени торчали из воды. Он вымыл и пригладил длинные, до плеч, волосы и сосредоточенно переливал из ладони в ладонь теплую воду. Когда Бьякуя прикрыл за собой дверь, Зараки обернулся.
— Вода не остыла? — спросил Бьякуя, чтобы заполнить паузу. Ему вдруг стало трудно дышать, и молчание показалось тягостным и душным. А Зараки все это время смотрел на него, не отрываясь, и только спустя бесконечность бросил короткое:
— Нет.
Бьякуя повернулся к нему спиной и взглянул на себя в зеркало. На скуле расплывался кровоподтек, губа треснула, на подбородке и около носа засохла кровь. Бьякуя принялся осторожно оттирать ее, ловя в отражении профиль Зараки, его длинные пальцы, острые колени. Захотелось наклониться и поцеловать их. Бьякуя даже мог представить, что на вкус они будут солоноватыми, а пахнуть будут мылом. Он снова перевел взгляд на свое отражение, сдернул шнурок, распуская волосы, а потом закрылся в душевой кабинке, чтобы хоть на несколько минут дать себе передышку. А вымывшись, вытерся, швырнул полотенце в корзину для грязного белья и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Любая мысль упиралась в то, чем должно было продолжиться сегодняшнее утро. Бьякую охватила непреодолимая тяга узнать о Зараки все, покопаться в его жизни, стать ее частью. Он ухмыльнулся, облизнул пересохшие губы и быстро раскатал футон.
— Эй, профессор, куда мне теперь?
Бьякуя обернулся — Зараки стоял в дверном проеме, совершенно голый, и тер полотенцем волосы. Бьякуя оглядел его, скользнул взглядом от пальцев ног до крупного полувозбужденного члена, по животу и груди, через полоски шрамов и ссадин к лицу, не пытаясь скрыть интерес.
— Садись.
Зараки кивнул, поискал, куда деть полотенце, ничего не придумал и, сжимая его в руках, устроился на футоне. Бьякуя достал из шкафа заживляющую мазь, сел у Зараки за спиной, выдавил белую вонючую субстанцию на пальцы.
— Будет щипать, — предупредил, старательно выговаривая слова. Собственный голос слушался с трудом, но все же Бьякуе удавалось говорить почти спокойно. Он коснулся измазанными пальцами плеча. Зараки дернулся.
— Больно? — удивился Бьякуя, но тот только хмыкнул в ответ.
— Дальше давай.
Послушавшись, Бьякуя принялся мазать глубокую ссадину на плече. Кожа вокруг припухла и пылала, и Бьякуя не сдержался, коснулся ее губами. Это произошло само собой, он даже не успел подумать, просто сделал, и только потом понял, что целует уже и выступающий позвонок, и свежий порез. На языке и губах остался привкус крови и мази, Бьякуя облизнул их, пытаясь придумать оправдание своему поступку, но в голове было пусто.
— Ну что вы там? — Зараки повел плечами, не повернулся. В его голосе Бьякуе снова почудилась неловкость.
— Мы опять на вы? — он глухо ухмыльнулся, подвинулся ближе и уткнулся губами в жесткие волосы. Тюбик с мазью откатился в сторону, Бьякуя провел ладонью по животу Зараки к паху, замирая от возбуждения и страха. Коснулся уже налитой крупной головки, сжал, двинул кистью вниз-вверх. Зараки хрипло выдохнул, дернул бедрами ему в кулак. От него пахло водой и мылом, и от этого запаха кружилась голова. Бьякуя сжал пальцами свой член, чтобы не кончить прямо так, подвинулся ближе и коснулся шеи Зараки губами, прихватил зубами кожу. Она была чуть солоноватая на вкус, как воздух в порту, и Бьякуя закрыл глаза, пробуя ее снова и снова. Зараки тихо зарычал, стискивая пальцами его пальцы. Бьякуя развел колени. Головка члена уперлась Зараки в спину.
Зараки не выдержал первым. Развернулся и схватил Бьякую за шею, прижался ртом к его губам. Не поцеловал, а врезался, и Бьякуя почувствовал резкий укол боли и привкус крови во рту — рана опять разошлась.
Они повалились на футон, сцепились как несколько часов назад на дне бассейна. Бедра в бедра, до боли, не остановиться, иначе взорвешься. Боль от возбуждения сливалась с наслаждением. Бьякуя быстро двигал рукой, так что кисть сводило. Уже не целуясь, потому что не хватало воздуха, чтобы дышать. Еще немного, пара секунд, и Зараки кончил, пачкая спермой его пальцы. Бьякуя застонал, затормозил за мгновение до оргазма, но Зараки не дал ему опомниться, скатился вниз и взял в рот, глубоко, до упора. Сосал он быстро и грубо, но Бьякуе и не хотелось другого. Стоило Зараки пару раз вобрать член до горла, Бьякуя кончил, дергаясь, изливаясь ему в рот.
Постепенно его отпускало. Он открыл глаза и увидел, как Зараки вытирает губы полотенцем и ложится рядом. Говорить не хотелось. Бьякуя развернулся, прижал ладонь к его паху, обводя пальцами все еще твердый член и поглаживая под яичками. Зараки потянулся к нему, глядя глаза в глаза, коснулся губ языком. В голове все еще шумело. Бьякуя приоткрыл рот, впуская его, двинул рукой между ягодиц. Зараки широко развел колени, подался на его пальцы, открылся. Без стыда, без страха, как будто так и должно быть. Бьякуя лег на него, продолжая целовать, и погладил пальцами вход. Зараки хрипло выдохнул ему в рот, стиснул бедра так, что стало больно, заставляя его высвободить руку. Головка скользнула между ягодиц, Бьякуя прижался к Зараки и, просунув колено между его бедер, достал тюбик смазки из прикроватного столика. Руки дрожали, и Бьякуя с трудом сумел унять эту дрожь. Пара капель на пальцы, он просунул руку между их телами, размазал прохладный гель по члену и высвободил руку. Ему все еще казалось, что это сон, но не было возможности остановиться и подумать.
Сейчас все доводы, все логические построения были бесконечно далеко и не имели на него никакого влияния. Бьякуя резко двинул бедрами, входя до упора, навалился, рванулся, застонал в губы Зараки, и тот направил его, подаваясь навстречу, и ухмыльнулся, смаргивая пот.
Бьякуя замер. Ему захотелось запомнить эту ухмылку, сфотографировать, записать на подкорку, чтобы потом воспроизвести множество раз, чтобы оставить ее себе. Он посмотрел Зараки в глаза, пытаясь понять, не делает ли ему больно, но тот только сильнее надавил на ягодицы, чтобы не останавливался. Бьякуя двинулся раз другой, приноравливаясь, а потом начал вбиваться все быстрее, придерживая Зараки за бедра, врезаясь в него, сливаясь с ним. Зараки выгнулся с хрипом, стиснул зубы. Бьякуя смотрел ему в лицо и видел каждую черту необыкновенно ярко и четко. Широко открытые зеленые глаза, нос, шрам через бровь, зрачки — во всю радужку, оскал, разбитые губы. Он не мог остановиться, его несло и крутило, в голове мутилось. Но если бы мог, то навсегда сохранил бы это мгновение чистой страсти, когда все остальное переставало иметь значение. Были только они, только движения, звуки, непристойные и сладкие, запахи и напряжение, чудовищное, до взрыва. Бьякуя чувствовал, как костяшки пальцев Зараки царапают его, как тот дрочит, не сводя с него взгляда. Он не сдержался, застонал, прикусил губу, утыкаясь лбом в лоб Зараки. Тот рассмеялся низко, глухо и выплеснулся себе на живот, дернув бедрами.
Бьякуя очнулся, когда заработал будильник. Он так и уснул, или нет, выключился, лежа на Зараки между широко раздвинутых ног. И сейчас тот лениво сквозь дрему гладил его спину. Бьякуя потерся о его бедро, жар, тягучий и сонный, разливался в паху. Бьякуя застонал, скользя пальцами по горячей влажной от пота коже. У них еще было время, целых двадцать минут. Бьякуя согнул ноги в коленях, развел ягодицы, направляя член Зараки в себя. Боль немного отрезвила, но потом, когда Зараки двинул бедрами, острое удовольствие хлынуло по ногам до самых пальцев, взорвалось жаром в груди. Бьякуя задохнулся, выпрямился, выгнулся, опускаясь еще немного, и еще, пока не впустил его полностью. Потом приподнялся, и снова опустился. Собственный член немного опал, но теперь снова торчал твердый до боли, хотелось коснуться себя, но Бьякуя чувствовал, что тогда сразу кончит, а ему надо было потянуть немного. В голове звенело, не осталось ни мыслей, ни слов. Зараки стиснул его колени, развел шире, замер, рассматривая. Провел пальцами по животу, по волосам в паху, погладил яички. Бьякуя наблюдал за ним, поджимаясь от каждого движения, ни о чем не спрашивал, ничего не просил. Зараки потрогал его головку, надавил на открытую темную дырочку, прошелся вниз, потом вверх. Бьякуя вздрогнул, судорожно выдохнул. Зараки погладил его соски, сжал и снова погладил.
— Хорошо, а, профессор? — ухмыльнулся хрипло. Бьякуя хмурился, ответить не получалось. Потому что сухой язык не поворачивался во рту. Тогда Зараки перестал ухмыляться и вздернул бедра. Бьякуя застонал, тихо, сквозь зубы, сильнее прижимаясь к нему ягодицами. Схватил его за запястье, чтобы не убирал руку. Зараки дрочил ему и смотрел, то на его лицо, то на торчащие соски, то снова в глаза, и Бьякуя не отпускал его взгляда, вцепился в бедра, быстро поднимаясь и опускаясь на нем, так что ноги сводило. И не прекращая двигаться, кончил. Его словно выбило из собственного тела, закрутило, отбросило куда-то далеко, он не мог разобрать куда, не мог вспомнить, кто он. А потом все вдруг вернулось, накрыло прохладой и пустотой. Бьякуя упал на грудь Зараки и затих, пытаясь отдышаться.
— Давай умываться, — коротко бросил он, когда голова перестала кружиться и сердце успокоилось.
Зараки неопределенно качнул головой и нехотя разжал руки.
— Хотя стой… — уже сидя рядом с ним на футоне, Бьякуя вспомнил. Быстро поднялся и взял со стола блокнот. — У нас осталось пять минут. Разреши, я тебя нарисую?
Зараки кивнул. Бледно-розовый свет сочился между жалюзи, оседая на его блестящей от пота коже, на черных густых волосах. Линии ложились как будто сами собой, словно Бьякуя не рисовал, а обводил чей-то рисунок, сделанный задолго до того, как они встретились.
По дороге в университет они не разговаривали . Зараки мычал себе под нос какую-то песенку, Бьякуя слушал и улыбался, подставляя лицо ледяному ветру.
В холле Зараки махнул Бьякуе рукой и отправился на лекцию, а тот поднялся на третий этаж, читать теорию права своей группе. Синяк на скуле налился сиреневым, и скрыть его не представлялось возможным. Бьякуя и не пытался. Так или иначе, он был готов к любому исходу. Он сел за стол, игнорируя удивленные взгляды студентов, открыл блокнот. За окном плыл туман, от недосыпа все казалось нереальным, даже то, что случилось с ним утром. Бьякуя захлопнул блокнот и убрал в сумку.
Вечером того же дня он зашел в информационный отдел и внимательно изучил личное дело Зараки Кенпачи. Читая, Бьякуя как будто погружался в его жизнь, сливался с ней, становился частью человека, к которому его так отчаянно влекло. Он закрыл глаза, представил себе Зараки в той его футболке с рукавами, представил шрамы у него на лице, перемотанные пальцы, член, сжатый в кулаке, и ему огромного труда стоило справиться с накатившим возбуждением. Ладони вспотели, Бьякуя незаметно вытер их бумажной салфеткой, посидел за компьютером несколько минут, чтобы успокоиться, и только тогда поднялся. Ему было мало того, что он прочитал в файле. Мало одной ночи на двоих, отчаянно мало.
На следующий день лекций у Зараки Бьякуя не читал и от тоски нарисовал картинку в блокноте — Зараки сидит, наклонившись к столешнице, одной рукой пишет, другой ласкает себя под столом. Бьякуя долго обводил контуры карандашом, точно воспроизводил новые шрамы, синяки и кровоподтеки, растягивая возбуждение, а потом вдруг разозлился на себя и смял листок.
Ночь они провели вместе. Зараки просто пришел к нему, принес саке и лапшу в коробке, а когда Бьякуя пропустил его в прихожую, стряхнул с ног кроссовки и спросил, какая у них на сегодня программа. Так они начали встречаться.
Зараки жил в общежитии кампуса, но почти не бывал там. К семинарам готовился на лекциях или в те вечера, которые не проводил в спортклубе, а когда не дрался, просто гулял, забредая иногда далеко в горы. Бьякуя стал гулять с ним, смотреть бои и иногда драться, когда заживали старые раны. Он отлично понимал, что их связь и их общее увлечение долго скрывать не получится. Правда им повезло, и с декабря по январь выпала неделя каникул, но потом снова начались лекции. И когда Бьякуя читал у Зараки, он не мог не ловить его взгляд, а Зараки каждый раз ухмылялся ему. Бьякуя знал, что так будет. Надежда, яростная, яркая, первый раз за долгое время ожила и разрасталась все больше. Надежда изменить все раз и навсегда так, как действительно хотел Бьякуя.
Теперь он рисовал только Зараки, рисовал постоянно, много, блокноты кончались через пару дней после того, как он открывал их. Он рисовал Зараки за столом с коробкой лапши, рисовал на дне бассейна в окровавленной футболке и на парапете над серой водой. Рисовал, как они трахаются в закрытом туалете в спортклубе, наплевав на то, что кто-нибудь может застукать их. Как идут по тропинке между старых желтых сосен и смотрят на канатную дорогу, и как Зараки читает учебник, развалившись на его футоне. Блокноты приходилось покупать так часто, что в конце концов Бьякуя стал приобретать сразу несколько.
Зараки однажды спросил, не боится ли он, что в конце концов его попросят уйти, или даже выгонят со скандалом. Бьякуя ответил, что не боится и что его это волнует меньше всего.
***
Бьякуя не удивился, когда получил приказ от Президента Университета явиться для личного разговора. Письмо пришло по электронной почте, не на официальном бланке. Бьякуя решил, что затевать скандал Университет не собирается, а возможно, Президент уже давно наслышан обо всем и просто ждал конца учебного года. Потому что ни у кого никогда не может быть ничего своего, личного, только для себя. Все всегда знают все, про того, кто пытается оставить для себя немного пространства. Бьякуя стер сообщение и выключил компьютер. Он не чувствовал ничего, внутри было пусто и странно. Понимал, что его попросят уйти и придется уехать из города, завязать с преподаванием и искать другие способы зарабатывать. Что переезд — серьезный шаг, и его не возьмут никуда с таким послужным списком. Останется только вести консультации через интернет и драться, получая прибыль от ставок. Об этом он не жалел, он даже хотел так жить. Ему было невыносимо только одно, что теперь они с Зараки больше не смогут видеться так часто, как видятся сейчас. И в конце концов все закончится.
Бьякуя не хотел думать об этом, он хотел верить, что у них сложится иначе. Он отправится в другое место, придумает, как жить дальше, а Зараки всегда сможет найти его, если решится.
Бьякуя погасил в комнате свет, накинул куртку и спустился на улицу, где уже ждал Зараки.
***
— Молодость… — вздохнул Кераку Шунсуй, Президент Университета Хоккайдо. Он внимательно следил, как Бьякуя кланяется, как идет через просторный кабинет к столу, как садится в обитое мягкой кожей кресло — словно пытался заглянуть внутрь него и понять, почему Бьякуя поступал так, как поступал. Бьякуя молчал и ждал, что Кераку выдаст дальше.
— Хочется всего нового, необычного, — продолжал тот, постукивая пальцами по столу и улыбаясь. От этой улыбки хотелось закрыться, спрятаться поглубже и подальше, но Бьякуя смотрел ему в глаза, так и не произнеся ни слова.
— Не подумайте, что мы осуждаем. Ни в коем случае! — Кераку замахал руками, засмеялся. — Да и скандалы нам ни к чему, вашему знаменитому деду, думаю, тоже. Вы меня понимаете, Кучики?
— Да, господин Президент, — холодно отозвался Бьякуя. Кераку кивнул.
— Хорошо. Мы с вами живем в консервативном обществе, а уж университеты — самые что ни на есть ревностные хранители даже дурацких традиций. Не объясняйте ничего, не надо, — он перестал улыбаться и, откинувшись на спинку кресла, посмотрел Бьякуе в глаза.
— Просто мне кажется, преподавание — это не ваше. Согласны?
— Да, господин Президент, — отчеканил Бьякуя и положил на стол оформленное по всем правилам заявление. — Прошу вас подписать.
Кераку покачал головой, взял бумагу, долго читал, бегая взглядом по строчкам. Потом аккуратно опустил документ на обитую сукном столешницу.
— Хорошо, что вы не обиделись, — пробормотал с ухмылкой, вырисовывая подпись под строчками текста. Бьякуя отвернулся и посмотрел в окно, на черневшие сквозь клубы тумана склоны гор, на темную полосу леса на бледном снежном небе. И ему захотелось оказаться там, под тяжелыми лапами сосен, набрать в ладони снега и уткнуться в него лицом.
— Всего хорошего, Кучики. Передайте вашему деду, уважаемому господину Кучики Гинрею, что его работы до сих пор актуальны.
Бьякуя снова повернулся к нему и кивнул.
— Да, господин Президент. Я могу идти?
Тот кивнул и поклонился в ответ на поклон, когда Бьякуя встал.
***
Бьякуя оставался в Саппоро еще две недели, пока готовили документы. Зараки он ничего не сказал, не хотел отвлекать от учебы, которая только началась, а еще не хотел навязывать ему свое решение уехать. Иногда ему казалось, что надо было признаться, выложить все и ждать, как тот поступит. Но потом Бьякуя вспоминал слова Зараки про женщину, ту, что ему как мать и оплатила обучение, и что Зараки обещал ей доучиться, и продолжал молчать. У каждого из них были свои обещания. Бьякуя обещал себе уехать и начать все с нуля, в новом месте, в новом деле.
Вечером восьмого апреля он собрал вещи и выкатил чемодан на колесиках на террасу третьего этажа. Только-только начала цвести сакура и во дворе едва различимо пахло вишневым цветом. От запаха во рту горчило, Бьякуя вздохнул поглубже, еще несколько секунд полюбовался на розовые шапки деревьев, высаженных вдоль сорок пятой улицы, а потом покатил чемодан вниз. Уже смеркалось, сумерки опускались на город, и в призрачном свете ему почудилась темная высокая фигура у подъезда. Бьякуя тряхнул головой. Не надо мучить себя, лишние минуты ничего не изменят. Он довез чемодан до машины, швырнул в багажник, звякнул брелком. Двери открылись.
На заднем сидении развалился Зараки.
— Так и знал, что решишь свалить тайком, — хмыкнул он, выпрямляясь и потирая шею.
— Как машину вскрыл? — Бьякуя сел за руль, поглядел в зеркало заднего вида. На сидении рядом с Зараки стояла довольно грязная спортивная сумка. О том, как тот узнал об увольнении, спрашивать не стоило. И так ясно, что это сейчас обсуждал весь Университет.
— Вонючая у тебя отдушка… — проигнорировал вопрос Зараки.
— А как же та женщина, которая тебе как мать? — тут же снова спросил Бьякуя.
— Она поняла бы, — откликнулся Зараки, закинул руки за голову и закрыл глаза. — Я подремлю пока, идет?
На душе стало легко и чисто, Бьякуя улыбнулся отражению своего неожиданного пассажира.
— Ты даже не знаешь, куда я еду. Я и сам не знаю.
— Да и насрать. Погнали. И музыку включи.
Бьякуя кивнул и нажал на кнопку магнитолы. Под звуки старой песни про горы и дорогу машина тронулась с места. Солнце спряталось за верхушками, в темноту погрузились канатная дорога, лес, белая шапка Асахи и город Саппоро, начиналась безветренная и тихая ночь, по весеннему теплая, а завтра — прекрасное утро, которое им предстояло провести вместе.
Оставалось только одно, последнее дело. Бьякуя вспомнил о блокнотах, которых накопилось больше двадцати штук. Он решил, что пора выбросить их в ближайший контейнер. Они ему больше не нужны.
Автор: Umbridge
Бета: Becky Thatcher
Тема: PWP
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя
Размер: миди (7,4 тыс. слов)
Жанр: PWP/романс
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: капитаны принадлежат Кубо Тайто
Саммари: Бьякуя начал рисовать восемь месяцев назад, когда умерла его жена
Предупреждения: модерн!АУ
читать дальшеБьякуя начал рисовать восемь месяцев назад, когда умерла его жена. Он рисовал на полях блокнотов и ежедневников, рядом с учебными планами и расписаниями лекций, на обрывках парковочных талонов и на салфетках. Его жизнь менялась, перемены набирали оборот, раскручивались все быстрее, как колеса высоскоростного поезда. Он уволился из Токийского университета и переехал на Хоккайдо, где устроился на факультет Литературы и Права в гораздо менее престижном месте. Некоторые считали, что он хочет избавиться от воспоминаний о Хисане, но они ошибались. Все дело было в драках.
Бьякуя чувствовал, что никогда не станет прежним. И продолжал рисовать: горы, верхушки которых были видны из окон квартиры в любое время суток, сосны и кедры, петли горной автомобильной дороги, окутанные ароматом хвои, прохладную тишину, в которой можно было перевести дух, если выйти из дома часов в пять утра. Он жил один, не заводил романов, не снимал женщин на ночь, не знакомился с мужчинами. Зато рисовал — и тех, и других.
Боль, страх остались в прошлом, Бьякуя не тяготился одиночеством. Выводил на полях лица студентов, вырисовывал их волосы и улыбки, сложенные на столах руки, набрасывал портреты соседки и почтальона. Изводил тонны бумаги, воспроизводя по памяти позы противников, разбитые в кровь кулаки, хищный оскал, вздувшиеся под блестящей от пота кожей узлы мышц. Сжимая в руке карандаш, ручку или перо, Бьякуя успокаивался, выкладывал на бумагу все, что мог выразить только во время боя.
На сорок девятый день после смерти Хисаны, когда поминальные службы закончились, он понял, что уже никогда не сможет жить как раньше. Что-то передвигалось, перестраивалось внутри, когда жену облачали в белое кимоно, когда набивали ватой рот и нос, когда он целую ночь, исполняя обряд, сидел у изголовья под перевернутой ширмой, следил, чтобы горели свечи и курился ладан, и смотрел в ее лицо. Наверное, тогда он дошел до предела, потому что утром, когда почтальон принес ему письма с соболезнованиями от людей, которых Бьякуя даже не помнил, и бесцеремонно сунул их ему в руки, Бьякуя ударил его. Почтальон, — как потом выяснилось, его звали Сасори, — не растерялся и врезал в ответ. Какое-то время они танцевали в прихожей, нанося друг другу удары. Боли не было, только ярость, чистая, острая, как запах пота, как карри в ресторане за углом, бешеная злость на весь мир за то, что Бьякуя потерял своего единственного друга.
Бьякуя опомнился и сразу подумал, что почтальон подаст на него в суд, а еще — как же хорошо, как спокойно, как правильно стало на душе. Возможно, Бьякуя никогда еще не чувствовал себя настолько счастливым.
Он оглядел прихожую: длинные белые конверты с черными лентами разлетелись по ковру, со столика упала телефонная трубка. Рубашка почтальона выбилась из брюк, по белой ткани рассыпались алые пятнышки крови, табличка с именем, приколотая к лацкану порванного пиджака, висела криво.
— Сасори, — прочитал Бьякуя вслух и вытер кровавые сопли бумажным платком. Извиняться не хотелось, но он скорее всего заставил бы себя, если бы в ответ на его злой взгляд, Сасори не ухмыльнулся и не протянул руку.
Бьякуя не был фаталистом, нет, он просто слишком сильно хотел найти выход. На пятидесятый день вечером почтальон снова пришел, но на этот раз без сумки с письмами. Он предложил Бьякуе прогуляться до брошенного консервного завода. Там в холодном цеху устраивали драки.
С того вечера смена места работы стала вопросом времени. Все видели его разбитое лицо, треснувшие губы, перевязанные пальцы, и с каждым днем врать, что он упал в ванной, нарвался на невнимательного велосипедиста или защищался от хулиганов, становилось все бессмысленнее. Когда ректор спросил, в чем дело, Бьякуя не ответил, но утром забронировал билет на скоростной поезд до Хоккайдо.
Процедура перевода заняла несколько недель, к тому времени он присмотрел себе в Саппоро квартиру с видом на вершину Асахи. От нового дома удобно было добираться пешком до кампуса через парк, засаженный пихтами.
Единственным, кого Бьякуя оставил в Токио, был дед, Гинрей. Бьякуя нарисовал его портрет на прощание, но так и не отдал. Дед пожал ему руку, когда двери поезда открылись, хлопнул по плечу и ушел, ничего не спрашивая. Тогда Бьякуя особенно любил его за это.
Полгода пролетели, наполненные прозрачными зарисовками и жаркими набросками тушью, акварелью, пастелью. Бьякуя жил один на сорок пятой улице, тетради и альбомы хранил в ящиках стола, и их накопилось немало. Обзавелся привычками, за которые держался, и ни разу не разочаровался в своем поступке. Каждое утро он покупал у кампуса банку с энергетиком и стакан кофе Старбакс, выпивал кофе, пока шел через университетский сад, а энергетик — перед первой лекцией. Иногда во время прогулки на Бьякую накатывала необъяснимая тревога. Он вдыхал поглубже пахнущий хвоей воздух и, сунув руки в карманы, ускорял шаг. Над ним смыкались густые, тяжелые ветви пихт, под ногами хрустели длинные желтые иглы.
В Токио похожих на удушье приступов тревоги почти не случалось. Жизнь была размеренная и более или менее устроенная, никаких неожиданностей ждать не приходилось. Жена, его вторая и последняя женщина, устраивала Бьякую во всем. Насмешливая, умная, как мужчина, она умела молчать и не мешать, как женщина. Узкобедрая, странная, большеглазая, некрасивая, она всегда казалась Бьякуе особенной. Лишенной всяческих предрассудков. И он старался не расстраивать ее, потому не заводил постоянного любовника.
На Хоккайдо, освободившись от токийских предрассудков, потеряв семью и престижное место, Бьякуя не почувствовал свободы, скорее облегчение. А еще он как будто ждал чего-то. Может поэтому тут тревога накатывала все чаще. Он словно пытался что-то вспомнить, и воспоминание поднималось со дна памяти, касалось поверхности краем, но ускользало, как только Бьякуя протягивал руку. И чаще, чем в Токио, он начал чувствовать свое тело, вспоминать, чего оно хочет. Он мог изобразить на бумаге любую позу в любом месте и в любое время, мог нарисовать сигаретный дым, запах пота, волосы в паху и быстрые объятия в тесной капсуле отеля. Здесь никто не мог запретить ему делать все, что придет в голову, и Бьякуя не чувствовал себя виноватым, когда мастурбировал на собственные рисунки. На бумаге он был свободен.
Так же как и в драке. Правда за полгода он так по-настоящему и не пытался найти, где в Саппоро собираются любители подраться. Слышал что-то о заброшенном спортивном клубе за морским вокзалом, но ни разу не пошел проверить. Понимал — стоит только начать, и очень скоро ему снова придется переезжать, и на этот раз он действительно поменяет все. Так что Бьякуя просто ждал. Что-то должно было случиться.
Когда он первый раз нарисовал Зараки Кенпачи, была среда. Бьякуя точно запомнил этот день, потому что метель обещали уже неделю, а ее все не было, а тут прямо с утра начался настоящий снегопад. Белые хлопья ложились на деревья, дома, машины — все за считанные минуты стало белым, округлым, мягким. Бьякуя не пожалел, что не поехал на машине, а пошел как обычно пешком. Только с едва ощутимым чувством стыда взглянул на припаркованную на стоянке тойоту, засыпанную до крыши, натянул перчатки и направился через снежную стену по обычному маршруту — к корпусам Университета Хоккайдо.
Через полчаса он ворвался в аудиторию, стаскивая с шеи шарф, стряхивая с волос снег, мельком взглянул на группу. В этом семестре он читал у них впервые. Потирая холодные ладони, поднялся на кафедру и начал рассказывать то, что подготовил еще в выходные. Он говорил и говорил, глядя в одну точку в аудитории, а когда прервался, чтобы дать студентам сверить записи, понял, что рисует. И что рисунок почти закончен. Бьякуя с удивлением уставился на изображение, потом захлопнул блокнот и оглядел аудиторию.
Каждая мышца, каждая вена, длинные сухие пальцы, широкие ладони, татуировки и шрамы, свежие и уже поджившие, и совсем старые, белые — Бьякуя сразу понял, кого изобразил. Мгновенное узнавание, как будто Бьякуя встречал его когда-то. Но при этом он был уверен, что они не встречались. Что-то неуловимо знакомое было в Зараки Кенпачи, может быть, в нем совпало все то, что Бьякуе нравилось.
Бьякуя пристально рассматривал его секунды две, а Зараки Кенпачи, тогда еще студент без имени, не смотрел на него, сидел, откинувшись на спинку скамьи, и читал книгу. Бьякуя заставил себя отвести глаза. Он и раньше рисовал студентов, но это были светлые, легкие, невинные наброски. Никогда он не изображал их так, что стоило вспомнить о рисунке, и от возбуждения дрожали руки.
Бьякуя отодвинул блокнот и продолжил лекцию, но то и дело выхватывал взглядом из разноцветного покрывала голов голову студента без имени, чей торс теперь красовался в закрытом блокноте. А когда Зараки Кенпачи наконец посмотрел на него и осклабился, показывая белые острые зубы, Бьякуя не отвернулся.
— Интересная книга? — спросил он с кафедры. — Будьте добры, встаньте, назовите себя.
Студент без имени поднялся, положил книгу на стол и, по-прежнему ухмыляясь, ответил:
— Зараки Кенпачи. Интересней лекции.
— Тогда покиньте аудиторию, — стараясь не усмехнуться в ответ, приказал Бьякуя. Зараки пожал плечами, сунул книгу подмышку и, выскользнув из-за стола, медленно пошел по лестнице вниз. Все молчали, Бьякуя тоже. Сердце глухо било в висках, пока он наблюдал, как Зараки Кенпачи двигается, как тусклое солнце скользит по его стянутым в хвост волосам, по рассеченному шрамом узкому лицу. Зараки спрыгнул с последней ступеньки, поправил сумку на плече, бросил на Бьякую взгляд искоса и вышел из аудитории. Дверь закрылась, скрывая его от группы и от Бьякуи. От сухого резкого хлопка тот словно проснулся и повернулся к студентам. Лекция продолжалась.
У Бьякуи было еще шесть пар, и он провел их все, стараясь не думать о картинке в блокноте и о настоящем Зараки Кенпачи, отложить мысли до вечера. Когда рабочий день закончился, Бьякуя вернулся обычной дорогой через парк, и пока шел, прикидывал, что скажет куратору курса, если Зараки подаст жалобу за то, что его выставили из аудитории. Хотя Бьякуя был готов поспорить на что угодно, что тот так не поступит.
Дома было холодно и тихо, реклама нового сорта колы мелькала через приоткрытые жалюзи, цветные блики ползали по полу и стенам. Бьякуя включил настольную лампу, желтый теплый свет упал на столешницу идеально круглым пятном, едва различимо зажужжало в проводах электричество. Бьякуя достал блокнот из сумки и раскрыл на нужной странице. У него получилось удивительно точно изобразить Зараки, с особенной тщательностью Бьякуя вывел отметины на лице и на руках. «Он боец», — пришло Бьякуе в голову, когда он вел пальцами по небрежно заштрихованной груди. «Нужно привести набросок в порядок», — сказал себе Бьякуя. Вытащил из ящика мелки, потер замерзшие ладони одну о другую и принялся закрашивать. Водя мелом по нарисованной ткани футболки, он думал, что по поджившим ссадинам на костяшках пальцев, по шрамам над губами, по взгляду, движениям Зараки должен был и в нем распознать любителя уличных боев . В Токио завсегдатаи этого «клуба» всегда безошибочно вычисляли друг друга. И если так, то Зараки сделает первый шаг и сделает скоро. Бьякуя отложил мел, стянул брюки вместе с бельем и закрыл глаза. Поглаживая налитую головку, он представил себе, как врезается кулаком в узкое лицо Зараки Кенпачи.
Ни на следующий день, ни через день лекций в группе Зараки у Бьякуи не было. Но он все равно умудрялся натыкаться на своего невнимательного студента то в переходе между корпусами, то во дворе кампуса. Бьякуя замечал, выделял его везде, где тот появлялся, и не только потому, что Зараки сам по себе был заметным, но и потому, что Бьякуя хотел его видеть.
На третий день Бьякуя вел у них теорию права, и на этот раз Зараки книгу не читал, но записывать лекцию тоже не торопился. Просто сидел, скрестив руки на груди и смотрел сверху вниз. Бьякуя больше не поднимал его и не просил выйти, но каждый раз, когда ловил взглядом жесткую ухмылку, хотел рассмеяться сам.
Когда аудитория опустела, Бьякуя подошел к окну. На баскетбольной площадке первокурсники кидали мяч. Полуголые, несмотря на холод, бегали, вытаптывая подтаявший снег. Мяч ударялся о кольца то с одной стороны площадки, то с другой. Бьякуя хотел уже закрыть раму, думая про себя, как же плохо они играют, но тут заметил, что на площадке появился Зараки. Возник, словно из ниоткуда, бросил на краю поля сумку. Легко отобрал мяч у первокурсника, повел до корзины и, подпрыгнув, забил.
Бьякуя сел на подоконник, взял блокнот и карандаш. Зараки играл гораздо лучше остальных, и все его тело жило игрой. Плоский живот, темная полоска волос над поясом джинсов, которую было видно каждый раз, когда задиралась футболка, бедра и обтянутый потрепанными штанами пах — линии ложились легко, как будто кто-то водил его рукой. Бьякуя рисовал быстро, стараясь рассмотреть и запомнить каждую деталь. Движение за движением сплетались в серию длинных бросков и быстрых передач. Зараки двигался стремительно и красиво, как будто танцевал, а не стучал мячом по асфальту. Бьякуя вставил карандаш в петлю блокнота, провел ладонью по натянувшейся ткани брюк. Мысленно он перевернул лист и принялся рисовать обнаженное тело Зараки, как будто уже знал, как оно выглядит: разведенные бедра, поджатые яички, налитая плоть.
Бьякуя соскользнул с подоконника и, опираясь о него бедром, сунул руку за пояс брюк. От болезненного возбуждения его вело, во рту пересохло, сердце колотилось так, что невозможно стало вздохнуть. Зараки забил очередной мяч в корзину, повиснув на кольце, а потом мягко опустился на землю, и Бьякуя судорожно сглотнул, торопливо двигая рукой вверх-вниз, от яичек до головки. Стон застрял в горле, голова кружилась, Бьякуя зажмурился, а когда открыл глаза, Зараки приподнялся на носках и отдал пас одному из первокурсников. Бьякуя дернулся, уронил блокнот. На мгновенье пол уплыл из-под ног, аудитория и двор исчезли. Несколько секунд Бьякуя стоял, упершись свободной рукой в подоконник, и пытался продышаться, потом медленно разогнулся и посмотрел в окно. Зараки уже не играл. Мяч лежал у его ног, а сам он глядел вверх, туда, где стоял Бьякуя. Ему показалось, что Зараки заметил его. Бьякуя сделал шаг назад, быстро вытер руку и застегнулся. Только сейчас он понял, что в любой момент кто-нибудь мог войти, пока он мастурбировал, но ни страха, ни стыда не испытал. Подобрал блокнот, с усмешкой взглянул на то, что изобразил, захлопнул обложку и вышел в коридор.
***
К ночи неожиданно потеплело, снег начал таять. Капало с крыш, капли талой воды, похожие на прозрачные стеклянные шарики, блестели на ветках, мокрые хлопья падали сверху, прямо с темно-бордового неба. Волны дрожащего рыжего света от фонарей и фар бились о стены, отражались в квадратах окон. Оглядывая высвеченный рыжим фасад, Бьякуя снова почувствовал приступ беспричинной тревоги. На этот раз неожиданно сильной, настолько, что Бьякуя с трудом заставил себя идти дальше.
У лестницы маячила черная высокая фигура, и чем ближе Бьякуя подходил, тем очевиднее становилось — это Зараки. Тот поднялся со ступеней, перекинул сумку за спину — широкий ремень лег между темневшими через майку сосками. Бьякуя остановился, сунул указательный палец в кольцо брелка. Тревога, взвившаяся было до верхней планки, неожиданно схлынула.
— Добрый вечер, — проговорил он, глядя снизу вверх на Зараки. Тот вытащил руки из карманов, помолчал, пожевал зубочистку.
— Добрый, — выговорил наконец. — А вы круто рисуете, профессор.
Бьякуя ухмыльнулся, пытаясь вспомнить, когда Зараки видел рисунки.
— Да, неплохо. Что-то еще?
Зараки передернул плечами, и Бьякуя невольно зацепился взглядом за красную полосу от ремня на шее.
— Закрытый спортивный клуб Саппоро у порта Ишикариваши, сегодня в одиннадцать, — протянул он тихо — его низкий хриплый голос задевал что-то в груди, возбуждая и раздражая. Бьякуя кивнул, уже зная, что его ждет. Будь что будет. Зараки сунул руки в карманы, оглядел его с ног до головы, как будто прикидывал, не ошибся ли, и, не спеша, пошел прочь. А Бьякуя остался у подъезда и смотрел, как тает в ночном золотистом тумане высокая фигура Зараки, и боролся с желанием его окликнуть. Когда же тот пропал из виду, взглянул на часы — есть время принять ванну и переодеться. Он успеет.
Бьякуя отпустил такси там, где улица сливалась с набережной, сунул руки в карманы куртки и огляделся. Море с тревожным рокотом билось о каменную кладку парапета, ледяной ветер пробирался за воротник и трепал волосы. Пахло морской водой, соль оседала на губах. В бордовом небе скользили полосы огней с причала, разрезали тишину и замирали у горизонта протяжные гудки кораблей. Здание спортклуба распласталось за морским вокзалом, бок о бок с бюро по аренде яхт и катеров. К нему от набережной вела узкая лестница с высокими металлическими перилами, Бьякуя быстро поднялся по ней до пустой парковки и пошел прямо к главному входу.
У дверей курил человек. Расслабленно привалился плечом к колонне, стряхивал пепел на плиты и ждал, пока Бьякуя приблизится. А когда тот возник перед ним, затушил окурок носком ботинка и ухмыльнулся.
— Меня пригласил Зараки Кенпачи, — сказал ему Бьякуя вместо приветствия. Человек посвятил ему в лицо фонарем и кивнул.
— Сейчас кликну, — исчез внутри клуба. Бьякуя приготовился к долгому ожиданию, но не прошло и минуты, когда охранник привел Зараки.
— Идем, — бросил тот, пропуская его в холл. Внутри было почти также холодно и сыро, как на улице, запах известки и плесени ударил в ноздри. Холодный желтый свет луны падал через грязные стекла, заливал облупившиеся скамейки, пол, покрытый песком, окурками и обрывками листовок.
Бьякуя и Зараки молчали, связанные общим предвкушением, одурманенные возбуждением перед битвой, как монахи перед молитвой. Разговаривать сейчас было бы грехом. Они поднялись по лестнице на площадку. Под ногами скрипел песок. Зараки с Бьякуей обошли неработающие лифты, прошли через раздевалку и спустились к осушенному бассейну. Их шаги гулким эхом ударялись о стены, мешаясь с голосами зрителей и глухими звуками ударов.
— Бей, бей! Захват! Еще! Ааааа!
Мощные переносные прожекторы освещали только тех, кто дрался внизу, свет сочился между ног людей, обступивших бассейн, было холодно, но от разгоряченных тел поднимался пар, пахло алкоголем, потом и хлоркой.
— Давай! Давай! — скандировали зрители.
Зараки протиснулся поближе к краю, остановился у металлических перил. Бьякуя встал рядом и посмотрел вниз. Вокруг него шептали, кричали, спорили, но он не вслушивался в разговоры, все его внимание сейчас было там, где на выложенном голубой плиткой дне бассейна, освещенные сверху прожекторами, сцепились двое бойцов. Оба уже были без рубашек, блестящие от пота и красные от крови, лежали, обнявшись на скользком полу. Один стиснул другого бедрами, удерживал голову в захвате, а тот, сплевывая кровь, пытался ударить его кулаком в лицо. Раз, другой ничего не получалось, а когда он вдруг вывернулся и впечатал противнику промеж глаз, все вокруг дружно заорали, подбадривая.
— Этот чувак побил Большого Ямаши, — раздался шепот у самого уха. Бьякуя обернулся, рядом с ним стоял мужчина в очках и улыбался весело. — Честное слово, он непобедим! — очкарик расхохотался, а Бьякуя только рассеянно кивнул, он чувствовал, как внутри поднимается радостное возбуждение. Вот оно, наконец. Как будто он не ел полгода, а тут его накормили досыта. Хотелось драки, хотелось бить, бить, бить, пока в голове не зашумит и перед глазами не потемнеет, бить так, чтобы вышло все: боль, страх, сомнения. Драка всегда казалась ему чем-то сродни близости, тело к телу до судорог, до полной отключки. «Идеальная страсть», — подумал Бьякуя с улыбкой. Он плавился в пропитавших воздух парах адреналина и ждал, когда очередь дойдет до него.
— Говорят, он побьет любого… — глухо звучало в ушах.
— Стоп! — заорал тот, что минуту назад удачно вывернулся из захвата. Теперь он снова лежал лицом в пол. Победитель выпустил его локоть, вскочил, пошатнулся, но удержался на ногах и вскинул руки в победном жесте. Ему зааплодировали.
— Эй! Я привел новичка! — заорал Зараки.
Тишина наступила мгновенно, как будто выключили звук. Все молчали, глядя на него, а потом так же вдруг закричали и захлопали Зараки, который поднял руки и приветствовал их. Бьякуя прекрасно знал правила и знал, что нужно делать дальше, и когда Зараки ловко скользнул по лестнице на дно бассейна, спустился следом за ним.
Куртка вместе с ключами, кошельком и телефоном осталась в руках у очкарика, но Бьякуя не волновался. В таких местах не принято было воровать.
Сердце быстро колотилось о ребра, в паху стало тесно, а в голове как никогда ясно. Он весь сосредоточился на драке.
Сверху обрушился новый шквал аплодисментов.
— Свирепый Зараки, — объявил самопровозглашенный рефери. — И новичок! Как тебя зовут?
— Бьякуя, — представился Бьякуя, и рефери тут же повторил его имя.
Зараки осклабился.
— Готов? — рыкнул коротко, прохаживаясь вдоль стенки — три шага влево, три вправо. Двигался медленно и плавно, бросая на Бьякую взгляды искоса, словно примеривался перед броском. Бьякуя коротко кивнул. Между ними натянулась невидимая нить, грубая, жесткая, пропитанная скопившейся в воздухе солью.
Рефери поднял руку.
— Правила знаете, если один скажет «стоп», другой прекращает. А так никаких правил! — и разрубил кистью воздух. Бой начался. Бьякуя медленно закатал рукава рубашки, не сводя глаз с Зараки. А тот не спешил нападать. Остановился, сжимая и разжимая пальцы, оглядывая его с головы до ног, ощупывая взглядом. Бьякуя тоже выжидал, чувствовал, что поймет, когда будет пора. Он рассматривал Зараки, стараясь запомнить каждую его черту, каждое движение, даже самое незначительное, чтобы потом нарисовать для себя. Но в какой-то момент ожидание закончилось. Они одновременно уставились друг другу в глаза, сцепились взглядами, и в ту же секунду бросились вперед.
Кулаком в живот — короткий апперкот был тут единственным верным ударом. Зараки ответил хуком в скулу. Бьякуя закрылся, ушел под руку, попытался ударить сзади, но получил локтем между лопаток. Дернулся вперед, клацнул зубами, так что кровь наполнила рот и на языке стало солоно. На мгновение в глазах потемнело, но Бьякуя удержался и, когда Зараки попытался сбить его с ног, развернулся и первый ударил по коленям. Тот едва не рухнул вперед, на него, и вдруг накинулся, захватив в крюк, прижал к себе. Бьякуя врезал ему локтем поддых, и они оба упали на скользкий пол бассейна. Рука Зараки давила под подбородок, ботинки скрипели по плитке, ноги переплелись. Бьякуя резко ударил его пяткой по голени, прямо по кости. Зараки слегка ослабил хватку, зарычал ему на ухо. Скулу обожгло, Бьякуя дернулся, вывернулся из захвата и вскочил. Сердце колотилось в груди и в паху, в висках, отсчитывало пульс от десяти до одного. Бьякуя тряхнул головой, пошатнулся, и тут Зараки снова сбил его с ног. Еще несколько минут они катались по полу, осыпая друг друга ударами — коленом в бок, локтем по ребрам...
— Стоп!
Зараки лежал под ним, и Бьякуя не поверил своим ушам, когда услышал его голос.
— Ты еще не выдохся.
— Стоп, — повторил Зараки ему в лицо, и Бьякуя подавился словами, которые хотел сказать. Оглушенный шумом крови в ушах, он поднялся на ноги и протянул руку Зараки.
— Спасибо, — ухмыльнулся тот и ухватился крепко.
Рев обрушился на них сверху, и Бьякуя тоже заорал, вскидывая окровавленные кулаки. Их просили биться еще, довести дело до нокаута, драться, драться, снова и снова. Но Зараки молча пошел к лестнице, и Бьякуя направился за ним. Руки скользили по металлическим перекладинам, тело казалось легким, а ноги — пружинами. Бьякуя выбрался на бортик, вытер кровь рукавом и рассмеялся.
Следующий бой объявили через несколько минут.
Кое-как умывшись водой из бутылки, которую одолжил ему очкарик, Бьякуя присел на тумбу для прыжков, чтобы посмотреть следующий бой. Кто-то накинул куртку ему на плечи, но он даже не заметил, когда это случилось.
— Профессор, — Зараки подсел к нему, запихивая деньги в карман узких джинсов. — Выиграл немного, твоя половина.
Бьякуя снова тихо рассмеялся, взял влажную смятую бумажку и убрал в куртку.
— Посмотрим еще один и пойдем? — спросил он, отворачиваясь. Зараки пихнул ему в руку горлышко бутылки.
— Угощайся.
Бьякуя кивнул, не глядя на него, и открутил крышку. Темное пиво горчило, в животе стало тепло. Внизу дрались другие бойцы, но Бьякуя больше не кричал. Тревога снова вернулась, горячая и волнующая, совсем не такая, как обычно.
— Ты будешь драться еще? — спросил он, когда бой закончился нокаутом и рефери начал приводить в чувства поверженного бойца.
— Сегодня нет, — пожал плечами Зараки. — Нельзя.
Больше они не сказали друг другу ни слова. Сидели рядом, соприкасаясь локтями и коленями, и смотрели, как кровь брызгами разлетается по кафелю.
Спортклуб закрыли во втором часу ночи. Люди потянулись к выходу, тут и там раздавались взрывы хохота, бойцы громко обсуждали, какая драка лучше. Бьякуя и Зараки первыми вышли в прохладный сырой воздух порта. Пахло рыбой и морем.
— Часто ты тут бываешь? — спросил Бьякуя, пиная носком ботинка крупинки гравия.
— Через день. Надо же когда-то учиться, — ответил Зараки. Он шел рядом, сунув руки в карманы, и Бьякуя хотел многое у него спросить про его настоящую жизнь. Кто он, откуда, зачем дерется? Но молчал, не хотел разрушать неудачным вопросом нечто неуловимое, что установилось между ними с первой встречи.
Луна спряталась за облаками, морось прекратилась. Зараки и Бьякуя вышли на набережную, прогулялись до порта, и там Бьякуя с трудом уговорил таксиста отвезти их на сорок пятую. В машине пахло кофейным ароматизатором и сигаретами, таксист то и дело бросал недовольные взгляды в зеркало заднего вида, включал и выключал климат контроль и хмурился. Возможно, решал, не стоит ли сообщить о них в полицию. Играла западная музыка, женщина пела на непонятном языке медленную песню. Бьякуя смотрел в окно, на бегущие прочь огни, не думая ни о чем и ничего не пытаясь предугадать.
Таксист высадил их на пустой парковке за домом Бьякуи и торопливо убрался.
— Черт, хорошая ночь, — Зараки потянулся с хрустом, почесал живот, порылся в карманах куртки и вздохнул.
— Бросил курить, а захотелось.
— Хорошо, что бросил, — ответил ему Бьякуя и добавил, помолчав: — Идем ко мне.
Зараки кивнул.
— Ну идем.
Не задал ни одного вопроса, не удивился и не отказался, просто развернулся и пошел через стоянку к его дому. Глядя Зараки в спину, Бьякуя поймал себя на том, что улыбается.
—Учеба — занятие не дешевое, и не похоже, что тебе платят государственную стипендию. Зачем ты учишься? — спросил Бьякуя, когда Зараки сбросил с ног растоптанные грязные кроссовки и распрямился в его маленькой прихожей. В теплом свете встроенных ламп он казался восхитительно загорелым, крепким и высоким, заслонял собой узкий проем коридора.
— Надо, — пожал плечами Зараки и, ухмыльнувшись, потер затылок. — Куда идти?
Его черты были грубоватыми, но еще по-детски сглаженными. Зараки Кенпачи недавно исполнилось двадцать три года, и когда он топтался у двери, не решаясь войти, то выглядел ровно на эти свои двадцать три. Но стоило Бьякуе посмотреть ему в глаза, сразу казалось, что тот гораздо старше.
— Спальня там, а там — гостиная, — показал он, заходя в ванную, чтобы набрать воду. — Не хочешь рассказывать?
— За меня заплатила… одна женщина. Она мне как мать. Я ей обещал, — протянул Зараки. Ему явно тяжело было говорить об этом, и Бьякуя больше не стал спрашивать. Потрогал пальцами воду и вышел, закрыв за собой дверь.
— Осталось чуть больше года, — Бьякуя остановился в дверях спальни. Зараки без стеснения разглядывал меч, который Бьякуе подарил отец. Бьякуя иногда упражнялся с ним, вспоминая основы кендо. Ему всегда нравилось ощущение рукояти в руке, блеск искусно сделанной гравировки в основании клинка.
— Нравится?
— Прикольная штука, — отозвался Зараки, снимая меч с подставки, подержал в руках, погладил. Длинные, разбитые пальцы скользили по ножнам почти нежно, и Бьякуя невольно задержал дыхание.
Зараки осторожно потянул за рукоять, внимательно рассмотрел клинок, обвел ногтем буквы, сплетенные в слова «вишневый цвет», и, вставив обратно, бережно устроил на подставке.
— Хотел бы я себе такой, — ухмыльнулся он, потом поднялся, развернулся к столу и взял в руки фотографию Хисаны в деревянной крашеной рамке.
— Красивая. Твоя?
Бьякуя с интересом наблюдал за ним. Странно было видеть фотографию женщины, с которой когда-то спал, в руках Зараки. Женщины, на которой женился под давлением семьи, но которую, несмотря ни на что, любил. Как умел.
— Бывшая жена, умерла чуть меньше года назад.
Зараки кивнул, не извинился, но больше не спрашивал про Хисану, как будто тут же забыл о ней, поставил фотографию обратно и потянулся за блокнотом.
— Я набрал воды. Иди помойся, пока не остыла, — Бьякуя отвернулся, достал из шкафа полотенце и кинул ему.
— Хорошо, — Зараки не спорил, положил блокнот, подобрал полотенце и скрылся в коридоре.
Бьякуя стащил через голову рваную футболку и потянулся. Было полчетвертого утра, спать не хотелось. Тело гудело от возбуждения, он не чувствовал ни смущения, ни страха. Знал, что должно случиться, и знал, что будет, если об этом узнают в университете. Что ж, оно того стоит. Пусть даже у него будет одно это утро. Он взглянул за окно, на вершину Асахи в чернильном небе. В голове не осталось ни одной мысли, только звенящая пустота и отпечатки рисунков под веками. Бьякуя резко задвинул жалюзи.
Свежая юката лежала в ванной на корзине для белья. Бьякуя разделся в комнате и вошел, чтобы умыться и переодеться. Зараки сидел в ванне, неловкий, угловатый, худой и длинный, широко разведенные колени торчали из воды. Он вымыл и пригладил длинные, до плеч, волосы и сосредоточенно переливал из ладони в ладонь теплую воду. Когда Бьякуя прикрыл за собой дверь, Зараки обернулся.
— Вода не остыла? — спросил Бьякуя, чтобы заполнить паузу. Ему вдруг стало трудно дышать, и молчание показалось тягостным и душным. А Зараки все это время смотрел на него, не отрываясь, и только спустя бесконечность бросил короткое:
— Нет.
Бьякуя повернулся к нему спиной и взглянул на себя в зеркало. На скуле расплывался кровоподтек, губа треснула, на подбородке и около носа засохла кровь. Бьякуя принялся осторожно оттирать ее, ловя в отражении профиль Зараки, его длинные пальцы, острые колени. Захотелось наклониться и поцеловать их. Бьякуя даже мог представить, что на вкус они будут солоноватыми, а пахнуть будут мылом. Он снова перевел взгляд на свое отражение, сдернул шнурок, распуская волосы, а потом закрылся в душевой кабинке, чтобы хоть на несколько минут дать себе передышку. А вымывшись, вытерся, швырнул полотенце в корзину для грязного белья и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Любая мысль упиралась в то, чем должно было продолжиться сегодняшнее утро. Бьякую охватила непреодолимая тяга узнать о Зараки все, покопаться в его жизни, стать ее частью. Он ухмыльнулся, облизнул пересохшие губы и быстро раскатал футон.
— Эй, профессор, куда мне теперь?
Бьякуя обернулся — Зараки стоял в дверном проеме, совершенно голый, и тер полотенцем волосы. Бьякуя оглядел его, скользнул взглядом от пальцев ног до крупного полувозбужденного члена, по животу и груди, через полоски шрамов и ссадин к лицу, не пытаясь скрыть интерес.
— Садись.
Зараки кивнул, поискал, куда деть полотенце, ничего не придумал и, сжимая его в руках, устроился на футоне. Бьякуя достал из шкафа заживляющую мазь, сел у Зараки за спиной, выдавил белую вонючую субстанцию на пальцы.
— Будет щипать, — предупредил, старательно выговаривая слова. Собственный голос слушался с трудом, но все же Бьякуе удавалось говорить почти спокойно. Он коснулся измазанными пальцами плеча. Зараки дернулся.
— Больно? — удивился Бьякуя, но тот только хмыкнул в ответ.
— Дальше давай.
Послушавшись, Бьякуя принялся мазать глубокую ссадину на плече. Кожа вокруг припухла и пылала, и Бьякуя не сдержался, коснулся ее губами. Это произошло само собой, он даже не успел подумать, просто сделал, и только потом понял, что целует уже и выступающий позвонок, и свежий порез. На языке и губах остался привкус крови и мази, Бьякуя облизнул их, пытаясь придумать оправдание своему поступку, но в голове было пусто.
— Ну что вы там? — Зараки повел плечами, не повернулся. В его голосе Бьякуе снова почудилась неловкость.
— Мы опять на вы? — он глухо ухмыльнулся, подвинулся ближе и уткнулся губами в жесткие волосы. Тюбик с мазью откатился в сторону, Бьякуя провел ладонью по животу Зараки к паху, замирая от возбуждения и страха. Коснулся уже налитой крупной головки, сжал, двинул кистью вниз-вверх. Зараки хрипло выдохнул, дернул бедрами ему в кулак. От него пахло водой и мылом, и от этого запаха кружилась голова. Бьякуя сжал пальцами свой член, чтобы не кончить прямо так, подвинулся ближе и коснулся шеи Зараки губами, прихватил зубами кожу. Она была чуть солоноватая на вкус, как воздух в порту, и Бьякуя закрыл глаза, пробуя ее снова и снова. Зараки тихо зарычал, стискивая пальцами его пальцы. Бьякуя развел колени. Головка члена уперлась Зараки в спину.
Зараки не выдержал первым. Развернулся и схватил Бьякую за шею, прижался ртом к его губам. Не поцеловал, а врезался, и Бьякуя почувствовал резкий укол боли и привкус крови во рту — рана опять разошлась.
Они повалились на футон, сцепились как несколько часов назад на дне бассейна. Бедра в бедра, до боли, не остановиться, иначе взорвешься. Боль от возбуждения сливалась с наслаждением. Бьякуя быстро двигал рукой, так что кисть сводило. Уже не целуясь, потому что не хватало воздуха, чтобы дышать. Еще немного, пара секунд, и Зараки кончил, пачкая спермой его пальцы. Бьякуя застонал, затормозил за мгновение до оргазма, но Зараки не дал ему опомниться, скатился вниз и взял в рот, глубоко, до упора. Сосал он быстро и грубо, но Бьякуе и не хотелось другого. Стоило Зараки пару раз вобрать член до горла, Бьякуя кончил, дергаясь, изливаясь ему в рот.
Постепенно его отпускало. Он открыл глаза и увидел, как Зараки вытирает губы полотенцем и ложится рядом. Говорить не хотелось. Бьякуя развернулся, прижал ладонь к его паху, обводя пальцами все еще твердый член и поглаживая под яичками. Зараки потянулся к нему, глядя глаза в глаза, коснулся губ языком. В голове все еще шумело. Бьякуя приоткрыл рот, впуская его, двинул рукой между ягодиц. Зараки широко развел колени, подался на его пальцы, открылся. Без стыда, без страха, как будто так и должно быть. Бьякуя лег на него, продолжая целовать, и погладил пальцами вход. Зараки хрипло выдохнул ему в рот, стиснул бедра так, что стало больно, заставляя его высвободить руку. Головка скользнула между ягодиц, Бьякуя прижался к Зараки и, просунув колено между его бедер, достал тюбик смазки из прикроватного столика. Руки дрожали, и Бьякуя с трудом сумел унять эту дрожь. Пара капель на пальцы, он просунул руку между их телами, размазал прохладный гель по члену и высвободил руку. Ему все еще казалось, что это сон, но не было возможности остановиться и подумать.
Сейчас все доводы, все логические построения были бесконечно далеко и не имели на него никакого влияния. Бьякуя резко двинул бедрами, входя до упора, навалился, рванулся, застонал в губы Зараки, и тот направил его, подаваясь навстречу, и ухмыльнулся, смаргивая пот.
Бьякуя замер. Ему захотелось запомнить эту ухмылку, сфотографировать, записать на подкорку, чтобы потом воспроизвести множество раз, чтобы оставить ее себе. Он посмотрел Зараки в глаза, пытаясь понять, не делает ли ему больно, но тот только сильнее надавил на ягодицы, чтобы не останавливался. Бьякуя двинулся раз другой, приноравливаясь, а потом начал вбиваться все быстрее, придерживая Зараки за бедра, врезаясь в него, сливаясь с ним. Зараки выгнулся с хрипом, стиснул зубы. Бьякуя смотрел ему в лицо и видел каждую черту необыкновенно ярко и четко. Широко открытые зеленые глаза, нос, шрам через бровь, зрачки — во всю радужку, оскал, разбитые губы. Он не мог остановиться, его несло и крутило, в голове мутилось. Но если бы мог, то навсегда сохранил бы это мгновение чистой страсти, когда все остальное переставало иметь значение. Были только они, только движения, звуки, непристойные и сладкие, запахи и напряжение, чудовищное, до взрыва. Бьякуя чувствовал, как костяшки пальцев Зараки царапают его, как тот дрочит, не сводя с него взгляда. Он не сдержался, застонал, прикусил губу, утыкаясь лбом в лоб Зараки. Тот рассмеялся низко, глухо и выплеснулся себе на живот, дернув бедрами.
Бьякуя очнулся, когда заработал будильник. Он так и уснул, или нет, выключился, лежа на Зараки между широко раздвинутых ног. И сейчас тот лениво сквозь дрему гладил его спину. Бьякуя потерся о его бедро, жар, тягучий и сонный, разливался в паху. Бьякуя застонал, скользя пальцами по горячей влажной от пота коже. У них еще было время, целых двадцать минут. Бьякуя согнул ноги в коленях, развел ягодицы, направляя член Зараки в себя. Боль немного отрезвила, но потом, когда Зараки двинул бедрами, острое удовольствие хлынуло по ногам до самых пальцев, взорвалось жаром в груди. Бьякуя задохнулся, выпрямился, выгнулся, опускаясь еще немного, и еще, пока не впустил его полностью. Потом приподнялся, и снова опустился. Собственный член немного опал, но теперь снова торчал твердый до боли, хотелось коснуться себя, но Бьякуя чувствовал, что тогда сразу кончит, а ему надо было потянуть немного. В голове звенело, не осталось ни мыслей, ни слов. Зараки стиснул его колени, развел шире, замер, рассматривая. Провел пальцами по животу, по волосам в паху, погладил яички. Бьякуя наблюдал за ним, поджимаясь от каждого движения, ни о чем не спрашивал, ничего не просил. Зараки потрогал его головку, надавил на открытую темную дырочку, прошелся вниз, потом вверх. Бьякуя вздрогнул, судорожно выдохнул. Зараки погладил его соски, сжал и снова погладил.
— Хорошо, а, профессор? — ухмыльнулся хрипло. Бьякуя хмурился, ответить не получалось. Потому что сухой язык не поворачивался во рту. Тогда Зараки перестал ухмыляться и вздернул бедра. Бьякуя застонал, тихо, сквозь зубы, сильнее прижимаясь к нему ягодицами. Схватил его за запястье, чтобы не убирал руку. Зараки дрочил ему и смотрел, то на его лицо, то на торчащие соски, то снова в глаза, и Бьякуя не отпускал его взгляда, вцепился в бедра, быстро поднимаясь и опускаясь на нем, так что ноги сводило. И не прекращая двигаться, кончил. Его словно выбило из собственного тела, закрутило, отбросило куда-то далеко, он не мог разобрать куда, не мог вспомнить, кто он. А потом все вдруг вернулось, накрыло прохладой и пустотой. Бьякуя упал на грудь Зараки и затих, пытаясь отдышаться.
— Давай умываться, — коротко бросил он, когда голова перестала кружиться и сердце успокоилось.
Зараки неопределенно качнул головой и нехотя разжал руки.
— Хотя стой… — уже сидя рядом с ним на футоне, Бьякуя вспомнил. Быстро поднялся и взял со стола блокнот. — У нас осталось пять минут. Разреши, я тебя нарисую?
Зараки кивнул. Бледно-розовый свет сочился между жалюзи, оседая на его блестящей от пота коже, на черных густых волосах. Линии ложились как будто сами собой, словно Бьякуя не рисовал, а обводил чей-то рисунок, сделанный задолго до того, как они встретились.
По дороге в университет они не разговаривали . Зараки мычал себе под нос какую-то песенку, Бьякуя слушал и улыбался, подставляя лицо ледяному ветру.
В холле Зараки махнул Бьякуе рукой и отправился на лекцию, а тот поднялся на третий этаж, читать теорию права своей группе. Синяк на скуле налился сиреневым, и скрыть его не представлялось возможным. Бьякуя и не пытался. Так или иначе, он был готов к любому исходу. Он сел за стол, игнорируя удивленные взгляды студентов, открыл блокнот. За окном плыл туман, от недосыпа все казалось нереальным, даже то, что случилось с ним утром. Бьякуя захлопнул блокнот и убрал в сумку.
Вечером того же дня он зашел в информационный отдел и внимательно изучил личное дело Зараки Кенпачи. Читая, Бьякуя как будто погружался в его жизнь, сливался с ней, становился частью человека, к которому его так отчаянно влекло. Он закрыл глаза, представил себе Зараки в той его футболке с рукавами, представил шрамы у него на лице, перемотанные пальцы, член, сжатый в кулаке, и ему огромного труда стоило справиться с накатившим возбуждением. Ладони вспотели, Бьякуя незаметно вытер их бумажной салфеткой, посидел за компьютером несколько минут, чтобы успокоиться, и только тогда поднялся. Ему было мало того, что он прочитал в файле. Мало одной ночи на двоих, отчаянно мало.
На следующий день лекций у Зараки Бьякуя не читал и от тоски нарисовал картинку в блокноте — Зараки сидит, наклонившись к столешнице, одной рукой пишет, другой ласкает себя под столом. Бьякуя долго обводил контуры карандашом, точно воспроизводил новые шрамы, синяки и кровоподтеки, растягивая возбуждение, а потом вдруг разозлился на себя и смял листок.
Ночь они провели вместе. Зараки просто пришел к нему, принес саке и лапшу в коробке, а когда Бьякуя пропустил его в прихожую, стряхнул с ног кроссовки и спросил, какая у них на сегодня программа. Так они начали встречаться.
Зараки жил в общежитии кампуса, но почти не бывал там. К семинарам готовился на лекциях или в те вечера, которые не проводил в спортклубе, а когда не дрался, просто гулял, забредая иногда далеко в горы. Бьякуя стал гулять с ним, смотреть бои и иногда драться, когда заживали старые раны. Он отлично понимал, что их связь и их общее увлечение долго скрывать не получится. Правда им повезло, и с декабря по январь выпала неделя каникул, но потом снова начались лекции. И когда Бьякуя читал у Зараки, он не мог не ловить его взгляд, а Зараки каждый раз ухмылялся ему. Бьякуя знал, что так будет. Надежда, яростная, яркая, первый раз за долгое время ожила и разрасталась все больше. Надежда изменить все раз и навсегда так, как действительно хотел Бьякуя.
Теперь он рисовал только Зараки, рисовал постоянно, много, блокноты кончались через пару дней после того, как он открывал их. Он рисовал Зараки за столом с коробкой лапши, рисовал на дне бассейна в окровавленной футболке и на парапете над серой водой. Рисовал, как они трахаются в закрытом туалете в спортклубе, наплевав на то, что кто-нибудь может застукать их. Как идут по тропинке между старых желтых сосен и смотрят на канатную дорогу, и как Зараки читает учебник, развалившись на его футоне. Блокноты приходилось покупать так часто, что в конце концов Бьякуя стал приобретать сразу несколько.
Зараки однажды спросил, не боится ли он, что в конце концов его попросят уйти, или даже выгонят со скандалом. Бьякуя ответил, что не боится и что его это волнует меньше всего.
***
Бьякуя не удивился, когда получил приказ от Президента Университета явиться для личного разговора. Письмо пришло по электронной почте, не на официальном бланке. Бьякуя решил, что затевать скандал Университет не собирается, а возможно, Президент уже давно наслышан обо всем и просто ждал конца учебного года. Потому что ни у кого никогда не может быть ничего своего, личного, только для себя. Все всегда знают все, про того, кто пытается оставить для себя немного пространства. Бьякуя стер сообщение и выключил компьютер. Он не чувствовал ничего, внутри было пусто и странно. Понимал, что его попросят уйти и придется уехать из города, завязать с преподаванием и искать другие способы зарабатывать. Что переезд — серьезный шаг, и его не возьмут никуда с таким послужным списком. Останется только вести консультации через интернет и драться, получая прибыль от ставок. Об этом он не жалел, он даже хотел так жить. Ему было невыносимо только одно, что теперь они с Зараки больше не смогут видеться так часто, как видятся сейчас. И в конце концов все закончится.
Бьякуя не хотел думать об этом, он хотел верить, что у них сложится иначе. Он отправится в другое место, придумает, как жить дальше, а Зараки всегда сможет найти его, если решится.
Бьякуя погасил в комнате свет, накинул куртку и спустился на улицу, где уже ждал Зараки.
***
— Молодость… — вздохнул Кераку Шунсуй, Президент Университета Хоккайдо. Он внимательно следил, как Бьякуя кланяется, как идет через просторный кабинет к столу, как садится в обитое мягкой кожей кресло — словно пытался заглянуть внутрь него и понять, почему Бьякуя поступал так, как поступал. Бьякуя молчал и ждал, что Кераку выдаст дальше.
— Хочется всего нового, необычного, — продолжал тот, постукивая пальцами по столу и улыбаясь. От этой улыбки хотелось закрыться, спрятаться поглубже и подальше, но Бьякуя смотрел ему в глаза, так и не произнеся ни слова.
— Не подумайте, что мы осуждаем. Ни в коем случае! — Кераку замахал руками, засмеялся. — Да и скандалы нам ни к чему, вашему знаменитому деду, думаю, тоже. Вы меня понимаете, Кучики?
— Да, господин Президент, — холодно отозвался Бьякуя. Кераку кивнул.
— Хорошо. Мы с вами живем в консервативном обществе, а уж университеты — самые что ни на есть ревностные хранители даже дурацких традиций. Не объясняйте ничего, не надо, — он перестал улыбаться и, откинувшись на спинку кресла, посмотрел Бьякуе в глаза.
— Просто мне кажется, преподавание — это не ваше. Согласны?
— Да, господин Президент, — отчеканил Бьякуя и положил на стол оформленное по всем правилам заявление. — Прошу вас подписать.
Кераку покачал головой, взял бумагу, долго читал, бегая взглядом по строчкам. Потом аккуратно опустил документ на обитую сукном столешницу.
— Хорошо, что вы не обиделись, — пробормотал с ухмылкой, вырисовывая подпись под строчками текста. Бьякуя отвернулся и посмотрел в окно, на черневшие сквозь клубы тумана склоны гор, на темную полосу леса на бледном снежном небе. И ему захотелось оказаться там, под тяжелыми лапами сосен, набрать в ладони снега и уткнуться в него лицом.
— Всего хорошего, Кучики. Передайте вашему деду, уважаемому господину Кучики Гинрею, что его работы до сих пор актуальны.
Бьякуя снова повернулся к нему и кивнул.
— Да, господин Президент. Я могу идти?
Тот кивнул и поклонился в ответ на поклон, когда Бьякуя встал.
***
Бьякуя оставался в Саппоро еще две недели, пока готовили документы. Зараки он ничего не сказал, не хотел отвлекать от учебы, которая только началась, а еще не хотел навязывать ему свое решение уехать. Иногда ему казалось, что надо было признаться, выложить все и ждать, как тот поступит. Но потом Бьякуя вспоминал слова Зараки про женщину, ту, что ему как мать и оплатила обучение, и что Зараки обещал ей доучиться, и продолжал молчать. У каждого из них были свои обещания. Бьякуя обещал себе уехать и начать все с нуля, в новом месте, в новом деле.
Вечером восьмого апреля он собрал вещи и выкатил чемодан на колесиках на террасу третьего этажа. Только-только начала цвести сакура и во дворе едва различимо пахло вишневым цветом. От запаха во рту горчило, Бьякуя вздохнул поглубже, еще несколько секунд полюбовался на розовые шапки деревьев, высаженных вдоль сорок пятой улицы, а потом покатил чемодан вниз. Уже смеркалось, сумерки опускались на город, и в призрачном свете ему почудилась темная высокая фигура у подъезда. Бьякуя тряхнул головой. Не надо мучить себя, лишние минуты ничего не изменят. Он довез чемодан до машины, швырнул в багажник, звякнул брелком. Двери открылись.
На заднем сидении развалился Зараки.
— Так и знал, что решишь свалить тайком, — хмыкнул он, выпрямляясь и потирая шею.
— Как машину вскрыл? — Бьякуя сел за руль, поглядел в зеркало заднего вида. На сидении рядом с Зараки стояла довольно грязная спортивная сумка. О том, как тот узнал об увольнении, спрашивать не стоило. И так ясно, что это сейчас обсуждал весь Университет.
— Вонючая у тебя отдушка… — проигнорировал вопрос Зараки.
— А как же та женщина, которая тебе как мать? — тут же снова спросил Бьякуя.
— Она поняла бы, — откликнулся Зараки, закинул руки за голову и закрыл глаза. — Я подремлю пока, идет?
На душе стало легко и чисто, Бьякуя улыбнулся отражению своего неожиданного пассажира.
— Ты даже не знаешь, куда я еду. Я и сам не знаю.
— Да и насрать. Погнали. И музыку включи.
Бьякуя кивнул и нажал на кнопку магнитолы. Под звуки старой песни про горы и дорогу машина тронулась с места. Солнце спряталось за верхушками, в темноту погрузились канатная дорога, лес, белая шапка Асахи и город Саппоро, начиналась безветренная и тихая ночь, по весеннему теплая, а завтра — прекрасное утро, которое им предстояло провести вместе.
Оставалось только одно, последнее дело. Бьякуя вспомнил о блокнотах, которых накопилось больше двадцати штук. Он решил, что пора выбросить их в ближайший контейнер. Они ему больше не нужны.
@темы: яой, фантворчетво: фанфикшен, рейтинг: NC-17
среда, 25 декабря 2013
С капитаном Зараки время летит незаметно
@темы: яой, фантворчетво: фанарт, рейтинг: PG-13
Зло. Просто Зло.
Название: То, что останется
Автор: CrazyJill
Беты: Umbridge, Пухоспинка
Тема: детектив/приключения/экшн
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, другие персонажи
Размер: миди (7,6 тыс. слов)
Жанр: детектив/романс
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: капитаны принадлежат Кубо Тайто
Предупреждение: ER
Саммари: Убит бывший лейтенант шестого отряда Широгане Гинжиро. Бьякуя ведет расследование
читать дальшеВ бледном утреннем свете она походила на студентку, которая вот-вот провалится на тяжелом экзамене: мяла широкие черные рукава побелевшими пальцами, кусала губы, отводила глаза, пряча слезы — скрывала горе изо всех сил. Бьякуя знал, что в этом отчасти виновато его присутствие: она просто старалась соответствовать своему капитану.
Лучше бы она плакала. После всего, что случилось с ним в прошлом году, после несостоявшейся казни, предательства, Уэко Мундо — после Ичиго Куросаки — Бьякуя это точно знал. Лучше бы она плакала.
Бьякуя знал — и все же кто-то другой положит ей руку на плечи и произнесет: «Плачь, Широгане Михане, когда убивают твоего отца — не стыдно». Это сделает кто-то другой — Бьякуя, уважая ее мужество, мог сказать только одно:
— Мы найдем убийцу, — не слишком хорошее утешение, но в свое время ему даже такого не досталось.
Вероятно, вышло слишком резко: Широгане испуганно вздрогнула и еще ниже опустила голову. Стоило дать ей прийти в себя, мужество и силы ей еще потребуются, когда нужно будет давать показания.
— Лейтенант Абарай выпишет вам увольнительную. Ступайте домой, офицер Широгане. Командующий наверняка прикажет начать расследование уже сегодня, нам придется осмотреть вещи вашего отца.
Бьякуя повернулся к Ренджи и кивнул, тот кивнул в ответ, взял Широгане за локоть и мягко подтолкнул к воротам. С Ренджи ей, видимо, было легче — до Бьякуи донесся прерывистый шёпот:
— У меня… дежурство…
— Да не думай, ты чего, какое дежурство, вон даже капитан отдыхать велел. Иди давай, Рикичи тебя проводит.
Ренджи похлопал ее по плечу, и она медленно пошла к воротам, ссутулившись и слегка прихрамывая, будто подбитая сойка. Бьякуя присмотрелся — один из ремешков на правой сандалии порвался. Должно быть, спешила сюда со всех ног. Через секунду ее нагнал Рикичи и зашагал рядом, потом к ним присоединились еще несколько шинигами — и Широгане стало не разглядеть за черными спинами.
Бьякуя отвернулся и опустился на корточки рядом с телом. Командующему Ямамото наверняка уже сообщили и скоро пришлют вызов. Расследование без сомнения поручат Бьякуе, раз убийство произошло на территории его отряда. Не помешает выяснить как можно больше для первого доклада.
Утренний туман, милосердно скрывший от Широгане неприглядные детали, уже растаял. День обещал быть жарким, вот еще одна причина поторопиться. Кровь почти полностью впиталась в рыхлую землю, только густая роса повисла багряными каплями на высокой траве у казармы. Брызги все еще ярко алели на беленой стене, лишь немного побурев по краям. Бьякуя дотронулся до скрюченных пальцев Гинжиро. Окоченели — не сожмешь. Не меньше трех часов мертв. Точнее скажут медики из Четвертого.
На плечи упала длинная тень и стекла вниз — Ренджи опустился на корточки рядом с Бьякуей.
— Здорово его раскроили, — кивнул он на развороченное плечо покойного и взмахнул ладонью в воздухе сверху вниз, изображая удар меча.
Бьякуя кивнул, соглашаясь. Насколько можно было разобрать без вскрытия, лезвие вошло вертикально, рассекло дельтовидную мышцу и шейную артерию и скользнуло по лопатке ниже. Похоже, он не успел даже развернуться к нападавшему. Бьякуя нахмурился: застать врасплох шинигами, пусть и бывшего, нелегко.
— Он вчера с вами?..
— Да, — Ренджи потер небритую щеку. — Полуночи еще не было, ушел. И ведь предлагали проводить. Сказал — сам.
— Кто еще был из чужих? — В голову не приходило, кто мог бы желать смерти Гинжиро Широгане. Кажется, он дружил со всеми, а с кем не дружил — подкупал солнечными очками из своего магазинчика.
— Да свои только.
— Из других отрядов?
— Только Шестой, — покачал головой Ренджи.
Только Шестой… Вчера вечером Бьякуя задержался в кабинете, ожидая, что Зараки, как обычно, зайдет. Нет, они не договаривались, но так сложилось в последние месяцы, что ночи, когда Шестой и Одиннадцатый не несли дежурства, Бьякуя и Зараки проводили вместе. Но Зараки не шел, минуты утекали вместе с каплями из клепсидры, и, прислушиваясь к доносившимся из соседней казармы звукам веселой гулянки, Бьякуя решил, что Зараки пьет вместе со всеми. Ошибся…
Укололо ревностью — не к месту и не вовремя. И к тому же напрасно, ведь он сам выбрал Зараки оттого, что отношения с ним ни к чему не обязывали: ни к любви, ни к нежности — ни к верности. А если не обязывали его, то, разумеется, не обязывали и Зараки. К тому же ревность — если это была она — означала, что Бьякуя вовсе не так равнодушен, как ему бы хотелось. Хотя, «равнодушие» — не совсем верное слово, учитывая, с какой скоростью кровь приливает к паху, стоит им оказаться наедине, но это просто постель, просто плотское желание. В конце концов, Бьякуя еще недостаточно стар, чтобы полностью отказаться от них.
Впрочем, сейчас не до рефлексий.
Он поднялся и обвел взглядом землю вокруг тела. Никаких следов, даже трава не примята нигде, невозможно сказать, где именно подкарауливал убийца.
— Веселье с утра пораньше? — вдруг раздалось от ворот. Зараки — стоило только подумать о нем.
Не оборачиваясь, Бьякуя бросил:
— Никакого веселья. Напротив.
— Кровь? Кто тут у вас? — Зараки неторопливо подошел и, склонив голову к плечу, уставился на тело. — Неслабо рубанули. Только хреново. Надо было ближе к шее брать.
Небрежные слова вызвали закономерное раздражение, хотя, возможно, Бьякую все еще царапала ревность.
— Что вы несете. Убили нашего товарища, проявите уважение.
Тот развел руками:
— Хреновый удар есть хреновый удар.
Спору не дала разгореться присланная Сасакибе адская бабочка.
«Отбрось невозможное и то, невероятное, что останется, и есть ответ», — Бьякуя захлопнул книгу. В кабинете у Широгане оказалась целая библиотека детективов. По большей части написанных тут, в Сейрейтее, но несколько книг принесены из Мира живых.
Оттуда же были и плакаты на стенах. «Люди в черном», «Матрица» — разобрал Бьякуя надписи на чужом языке. То ли реклама оружия, то ли солнцезащитных очков. Ящики рабочего стола были почти пусты — пара закладных и несколько счетов. В сейфе, спрятанном за плакатом с надписью «Терминатор», обнаружилось немного денег. Рикичи сообщил, что перевернули уже весь дом и что ни в спальнях наверху, ни в подвале, ни в кладовках тоже ничего не нашли. Оставалось только прощупать дом кидо — нет ли тайников.
— А ничё так, — Зараки похлопал ладонью по обтянутому пестрой тканью дивану, — денежки водились.
Стоя лицом к книжной полке, Бьякуя позволил себе поморщиться. Зараки увязался за ним сначала в приемную командующего, а теперь и в дом Широгане под предлогом «ну ты же нихуя не смыслишь в простых людях, Кучики». И аргумент «для этого у меня есть лейтенант Абарай» его не остановил.
Зараки не то чтобы мешал, но его присутствие временами отвлекало. Когда он подходил к Бьякуе слишком близко и его пальцы случайно задевали рукава, или же, когда он встряхивал головой и до Бьякуи доносился запах его волос — хвойный и медно-кровяной, — в голову приходили совершенно неуместные сейчас желания. И еще оставался вопрос. Бьякуя, разумеется, никогда бы не опустился до того, чтобы задать его вслух. Но все же грызло: где же был Зараки прошлой ночью? Совесть у Зараки, видимо, тоже была нечиста. По дороге сюда Бьякуе иногда казалось, что тот порывается что-то сказать. Чуть сбивается с шага, раздраженно кусает нижнюю губу, а потом бросает взгляд на идущего впереди Ренджи и молчит, не отпускает, как обычно, свои вульгарные шутки. Чувствует вину?
Вряд ли.
Покачав головой в такт своим мыслям, Бьякуя вытащил еще одну земную книгу с полки и раскрыл на середине, возвращаясь к своему заданию. «Убийца — мужчина огромной физической силы, он же мозгляк, он же женщина, он же левша и правша одновременно», — чушь какая, так не бывает.
— Я тебе так скажу. Кому деньги отходят, тот и укокошил Широгане, — снова отвлек его Зараки.
— Насколько мне известно, деньги отходят дочери покойного, — отмел его предположение Бьякуя.
— Ну значит, она и грохнула.
Бьякуя резко развернулся к нему.
— Думайте, о ком вы говорите, Зараки! Широгане Михане — офицер шестого отряда.
— Ха, по-твоему, получил нашивки на рукав и можно воздух жрать?
Бьякуя понимал, что отчасти сейчас в нем говорят чувства — ему не хотелось верить, что можно убить собственного отца, тем более из-за такого скромного наследства, каким был магазинчик. В знатных семействах, конечно, и не такое случалось, но там и ставки были другими. Но убить отца — отца! — ради жалких грошей? Но рисковать положением в отряде?
Видимо, мысли отразились на его лице, потому что Зараки снова повторил:
— Говорю тебе, в Руконгае всегда так — ищи, кому денежки или еще что отойдут.
— Не смейте равнять моего офицера с руконгайским ворьем, — Бьякуя снова повернулся к книгам, ставя точку в дискуссии.
Он провел пальцем по обтрепанным корешкам — один чуть выдавался из ровного ряда, и Бьякуя механически подтолкнул его — а то неаккуратно. Тот не поддался: за тонким томиком что-то стояло. Бьякуя потянул несколько корешков на себя, раздался глухой хлопок — на освободившееся место упала маленькая черная книжка.
Пропустили или посчитали, что так и должно быть? Бьякуя открыл кожаный переплет.
Судя по истрепанным краям и пожелтевшей бумаге, книжке было немало лет. Тушь первых записей истерлась так, что разобрать их стало почти невозможно. Бьякуя перевернул несколько страниц — ближе к середине иероглифы проступали четче. Какие-то имена и обрывки предложений — Бьякуе они ничего не говорили. Он перелистнул две пустые страницы и в глаза бросилось размытое, но вполне разборчивое: «Укитаке. Кучики. Договор». И год, месяц, день — ровно за неделю до смерти отца.
Он перечитал строчки несколько раз. Мысли разбежались, раскатились бусинами с порванной нитки. Не зная, что и думать, Бьякуя перевернул страницу дальше. Опять пошли незнакомые имена. Потом вдруг «Иемура. Кеиши. Харунобу был прав». И за этим с большим разрывом в датах «Омаэда. 10000. Гостиница "Золотой карп". Тошики» — шесть лет назад. И затем — опять незнакомцы. Покачав головой, Бьякуя пропустил еще несколько страниц, добираясь до последней записи. «Зараки. Ханджи. Харчевня Чики». Дата — месяц назад.
Бьякуя невольно обернулся. Зараки, похоже, наскучило разглядывать кабинет, и теперь он, раскинув руки вдоль спинки дивана, раздевал Бьякую глазами.
— Вам ни о чем не говорит дата «шестое июля» этого года?
Зараки прищурился.
— А должна?
— Шестое июля, некто по имени Ханджи, — терпеливо повторил Бьякуя.
Зараки поскреб затылок.
— Не, не помню.
— Чуть больше месяца прошло.
— Бля, Кучики, щас в ежедневник загляну или лучше это, у секретаря моего спроси. — Зараки посмотрел на него так, будто Бьякуя луну с неба просил.
Ладно, не помнит так не помнит. Омаэда, Иемура, Укитаке. Проще всего проверить Иемуру — тот служил в Четвертом отряде, а записи там не уничтожались никогда. Допросить Омаэду тоже несложно, достаточно надавить посильнее. Незнакомые имена — скорее всего из штатских, не шинигами, Ренджи может заняться ими, он найдет подход. Сложнее с Укитаке. Бьякуя представил, как приходит к нему и спрашивает как бы между прочим за чашкой чая: «О чем вы говорили с дедом за неделю до смерти моего отца?» Укитаке ведь и глазом не моргнет, улыбнется чуть рассеяно и недоуменно: «Прости, но это было так давно. Ты же понимаешь». А потом зайдется в кашле, содрогаясь всем телом, и сляжет на несколько недель с приступом. Даже если обсуждали они цветущие сливы в садах у северных врат.
— Капитан, — Ренджи заглянул в комнату, прервав его размышления, — она готова.
В отличие от кабинета гостиная была почти пустой, хотя кое-где на полу и стенах виднелись более яркие пятна. Убрали в знак траура сундуки и плакаты? Или чтобы было больше места для гостей? — мельком задумался Бьякуя.
Широгане выглядела еще хуже, чем утром. Хотя она больше не вздрагивала от сдерживаемых рыданий, глаза у нее припухли, а нос покраснел и некрасиво выделялся на бледном лице.
— Позвольте предложить вам чаю, — бесцветно произнесла она, поправляя поднос, когда Бьякуя и Зараки уселись на циновках.
— Благодарю. — Бьякуя взял предложенную чашку, пригубил и поставил на столик. Пить не хотелось, но отказываться в доме, где только что умер хозяин, было бы невежливо. — Мне придется задать вам несколько вопросов о вашем отце.
— Я понимаю, да. — Она выпрямила спину, отвела за ухо падающие на лицо короткие пряди, кинула взгляд на Зараки и тут же отвела, уставившись на поднос с чайником и нехитрыми угощениями.
— Я обязан спросить, оставил ли ваш отец завещание и кому отходит его имущество после смерти?
— Да, завещание есть. Все отходит мне, — Широгане виновато улыбнулась. — Но там совсем немного. — В ее голосе вдруг проскользнули презрительные нотки. — Не такие несметные богатства, чтобы убивать.
Вот как, а Бьякуе казалось, доход от магазинчика должен быть неплохим, раз из-за него Широгане-старший оставил должность лейтенанта в Шестом отряде.
— Отец был щедрым, постоянно дарил всем что-то, — добавила Широгане, видимо, поняв, как странно прозвучали ее слова. — Скидки давал.
— Понимаю. — Бьякуя посмотрел на Зараки, проверить, как тот отреагирует на это утверждение. Как бы ни раздражали его вульгарные замечания, дураком Зараки не был и в денежных делишках Руконгая разбирался лучше Бьякуи. Но ни кривой усмешки, ни ехидного замечания на этот раз не последовало. Ренджи тоже молчал, усердно записывая ответы. — Вы видели его вчера?
— Да. Перед тем как отец... ушел. Он сказал, чтобы я не ждала, он будет поздно.
— Как он выглядел? Вы не заметили ничего необычного?
— Нет, все как всегда было... перед.... Он веселый был, предвкушал, как посидит со старыми друзьями. Отец любил... разные истории рассказывать со времен службы. Я... — она сжала руки на коленях. — Я должна была с ним пойти. Но просто эти истории, каждый раз одни и те же... — Она немного помолчала и повторила отрешенно: — Я должна была с ним пойти.
Бьякуя дал ей несколько секунд оправиться и задал следующий вопрос:
— А если не вчера, а, скажем, в последний месяц. Вы ничего странного в его поведении не отмечали?
Широгане вдруг снова покосилась на Зараки и тут же опять уставилась на чайник. Взгляд был совсем короткий, ртутным катышком из-под ресниц, но у Бьякуи вдруг появилось неприятное предчувствие. Вспомнилась рана на плече Гинжиро — для такой нужны рост и сила…
Бьякуя отогнал ненужные сейчас мысли и сосредоточился на словах Широгане, та вновь заговорила:
— Нет, вроде бы ничего такого. Хотя... он иногда уходил вечером, уже в темноте, и не говорил куда. Это было странно. Отец ведь любил поболтать и обычно рассказывал по нескольку раз обо всех планах. А тут — молча. — Она сделала паузу и продолжила: — Да, наверное, месяц назад и началось или, может быть, больше, я могла не сразу обратить внимание.
— Вам не показалось, что он чего-нибудь боится?
— Нет. Но отец бы и виду не подал. — Она грустно покачала головой. — Не то чтобы он был бесстрашным, но он... — она коснулась внутреннего уголка глаза пальцем и неровно вздохнула. — Он умел прятаться за глупыми шутками...
Бьякуя задал еще несколько обязательных в таких расследованиях вопросов, но ничего нового не узнал. Широгане Гинжиро был балагуром и весельчаком и любил совать свой нос в чужие дела — это он и сам помнил.
Какой бы отвратительной ни казалась ему версия с наследством, долг требовал проверить и ее. Бьякуя поручил это Ренджи вместе с проверкой незнакомых имен с последних страниц книжки. Сам же он отправился в архивы Четвертого отряда, выяснять, что могла означать запись об Иемуре, Зараки вновь увязался за ним.
Два белых хаори напугали дежурного офицера так, что она без вопросов проводила Бьякую с Зараки в архив и показала полки с журналами за нужный день. Журналов оказалось целых пять, разбивка по офицерам отсутствовала, раненых, судя по всему, записывали по мере поступления. Надеясь, что «Кеиши» — имя пациента, Бьякуя разложил журналы на столе для чтения, открыл первую страницу и повел пальцем по ровным строчкам.
00:12 Таданори. Днз: ожог 2ст. Оф. Харунобу.
00:25 Шикане. Днз: вывих. Оф. Иемура.
00:53 Иккаку. Днз: ускоренное обновление волосяного покрова. Ошибка в заклинании. Оф. Харунобу.
Над ухом тихо рассмеялся Зараки:
— А, это Юмичика принес новое средство от облысения. На следующей странице он будет, мы его тоже приводили. От краски отмывать.
Бьякуя перевернул страницу. Действительно. Он невольно улыбнулся — чего только ни приключается в относительно мирные времена. Щеку обдало теплым дыханием, и он вдруг осознал, как близко они стоят с Зараки — плечом к плечу. Нехорошее предчувствие, не оставлявшее его всю дорогу до казарм Четвертого отряда, немного отступило.
— Вы все еще думаете, что это дочь?
— А? — Не ожидавший вопроса Зараки прищурился и хмыкнул: — Не знаю. Вроде натурально плакала. Да и слабовата она так рубануть. Роста не хватит. Надо повыше быть, как ты или я… — Он повернул голову, уставился Бьякуе прямо в глаза и вдруг замолчал.
Этажом выше скрипнули полы под чьими-то шагами.
Тепло просачивалось сквозь слои ткани там, где их бедра соприкасались. Бьякуя, поглаживая пальцами шершавую страницу журнала, разглядывал грубый шрам на лице Зараки и думал о том, что если наклониться совсем немного, их губы соприкоснутся, и о том, что вчера ночью он рассчитывал на визит Зараки. Хотел его, ждал его. Не случилось — и теперь тело, а, может, и не только тело, требовало свое.
Усилием воли Бьякуя заставил себя вернуться к записям.
4:30 Шиками. Днз: острое отравление. Оф. Иемура.
На поясницу легла рука и скользнула вниз. Зараки сжал его ягодицу и передвинулся за спину, прижался всем телом — край стола больно впился в бедра.
6:27 Аяно. Днз:
Зараки потянул его хаори с плеч и прикоснулся губами к шее под ухом.
Нечестно. Бьякуя закрыл глаза на секунду. Оттолкнулся от стола, намереваясь прекратить домогательства, уперся лопатками в твердую грудь, повернул голову — и растерял слова, наткнувшись на потемневший взгляд. Рука сама потянулась назад. Он положил ладонь Зараки на затылок, заставляя наклониться ниже, как всегда перед поцелуем лизнул рассеченный уголок губ. А потом язык проник в его рот, и перед глазами замелькали белые пятна, будто ветер поднял сливовые лепестки в воздух.
Не разрывая поцелуя, Зараки принялся развязывать пояс на его хакама, нетерпеливо дергая узел. Быстрей бы! Но помогать было бесполезно: его подрагивающие пальцы только сильнее бы все запутали. Наконец ткань скользнула по ногам и осела на полу, тяжелой кучей спутав лодыжки.
— Кучики, — прохрипел Зараки, прижимаясь лбом между лопаток. — Кучики.
Звуки перестали складываться в слова. От желания кружилась голова и не держали ноги. Вздрагивая всем телом, Бьякуя лег на стол грудью. Зараки сдвинул косоде выше, фундоши — в сторону, сухие губы прижались к анусу, язык обслюнявил вход.
Первые влажные прикосновения ощущались щекоткой. Слишком легковесно, слишком поверхностно — хотелось глубже и сильнее, и надо было переждать несколько вдохов до того момента, когда горячий язык толкнется внутрь и жесткие пальцы разведут ягодицы в стороны так, что станет больно.
Чем бы ни занимался прошлой ночью Зараки — сегодня он, похоже, был голоден не меньше Бьякуи. Ласкал нетерпеливо, жадно прикусывал натянутую кожу, и вскоре мир вокруг поплыл, рассеченный штрихами ресниц. Язык гладил, распирал изнутри, острые зубы царапали вход. Бьякуя подался назад, насаживаясь сильнее, и ласки вдруг кончились. Но не успел он поднять голову и обернуться, как его напряженные яички вдруг обдало теплом, и через секунду их накрыл жаркий рот. Бьякую словно молнией прошибло. Выгнуло дугой. Он едва не вскрикнул, только в последний момент вспомнив, где они находятся, и закусил руку сквозь рукав косоде.
— Какой же ты, Кучики… — Зараки тяжело навалился сверху, в его голосе слышалось то же нетерпение, что испытывал Бьякуя.
Хорошо, значит, он не будет ждать. Бьякуя вжался ягодицами в его пах, кожей чувствуя жесткие волосы и толстый горячий член.
— Бля, я бы сейчас кончил… — Скользкая головка коснулась ануса.
— Не двигайтесь, — попросил Бьякуя почти угрожающе, уперся ладонями в столешницу, сильнее прогнулся в пояснице и медленно насадился на член. До упора. Так, чтобы почувствовать, как кожу задевает тяжелая мошонка. Бьякуя никогда не считал себя большим любителем контролировать партнеров во время секса, но понимание, насколько точно мог Зараки держать в узде свою непомерную силу, и его готовность делать это для Бьякуи, заводили неимоверно. — Теперь.
На секунду показалось, что Зараки сдернул повязку с глаза. Бьякую оглушило, словно выбило землю из-под ног. После короткого слова «теперь», Зараки отпустил себя, сразу взяв жесткий высокий темп. Бьякуя, наверное, не смог бы удержаться, снова упал бы на стол, если бы жилистые руки не перехватывали его поперек груди.
Член ходил внутри, раздирая задний проход, в нос бил острый запах свежего пота и похоти. Кровь шумела в ушах так, что если бы кто-то в эту секунду вздумал спуститься в архивы, Бьякуя бы не услышал шагов, но сейчас ему было плевать. Он чуть сжал мышцы, чтобы сильнее прочувствовать наполняющую его плоть, Зараки захрипел и впился зубами ему в плечо.
— Кучи…
Внутренности обожгло. Зараки застыл, сдавливая его грудь так, что невозможно было вздохнуть. Потом руки разжались, и Зараки развернул его спиной к столу, тяжело дыша, уткнулся в плечо.
— Сейчас, бля… Ну ты… Сейчас… — пробормотал он, переводя дыхание.
Он несколько раз глубоко вдохнул и опустился на колени. Тяжелый взгляд снизу вверх — и Зараки полностью взял член в рот, начал сосать жадно и нетерпеливо, будто и не кончил только что, будто всегда приходящая после оргазма слабость не имела над ним никакой власти.
Опершись на его плечи, Бьякуя запрокинул голову и закрыл глаза, сосредотачиваясь на ощущениях. На том, как жесткие губы быстро двигаются по члену, как мозолистые ладони оглаживают внутреннюю сторону бедер и сразу два пальца с хлюпаньем входят в растянутый анус, касаются ровно там, где надо, и так, как надо.
Кончив, он еще некоторое время не открывал глаза, не двигался. Зараки упирался лбом в живот — Бьякуя кожей чувствовал шрам и край повязки. Жесткие волосы щекотали бедро, сознание возвращалось постепенно. Где они, кто они, зачем сюда пришли?
— Тами-кун, ты мой вчерашний отчет не убирал еще? — раздалось сверху.
Зашелестела ткань — Зараки пошевелился у его ног и встал: волна тепла скользнула от пола к плечам. Бьякуя разлепил веки. Косоде Зараки разошлось, открывая покрасневшую грудь. Небрежно сброшенные хаори валялись на полу рядом с их спущенными хакама, и пара журналов из разъехавшейся стопки готовы были вот-вот рухнуть вниз со стола. Вытянув руку, Бьякуя аккуратно вернул их на место.
— Я думал, ты меня пошлешь подальше, — хмыкнул Зараки, наклоняясь за одеждой.
Бьякуя, промолчав, покачал головой и снова посмотрел на него. Послать бы стоило, но если бы он только мог это сделать. Наблюдая, как тот подтягивает пояс хакама и пытается свести полы косоде вместе, Бьякуя чувствовал — мало. Желание затягивало его, словно трясина, достаточно было, оставшись наедине, хоть на секунду дольше необходимого задержать взгляд на длинных узловатых пальцах или спутанной гриве волос, на грубом шраме через все лицо или узких, кривящихся в ухмылке губах. Обычно Бьякуя мог справиться с этим притяжением — разве что только в самый первый раз, полгода назад, когда после хорошей драки мутившая мысли похоть толкнула их в постель, его силы воли не хватило. Понимание, что впереди вся ночь, а за ней будет следующая, несколько снижало остроту, но сейчас, из-за того что было нельзя и некогда, казалось — одно неверное движение — и вязкие, как смола, черные волны снова сомкнутся над головой.
Видимо, почувствовав его сомнения, Зараки отпустил одежду и коснулся ладонью его груди. Бьякуя не шелохнулся, и пальцы Зараки скрючились, сжались в кулак, царапнув по коже ногтями.
— Нет, так нельзя, — потряс он головой. — Но твою ж мать.
Бьякуя согласно усмехнулся.
— Полагаю, вы тоже понимаете, что нам стоит расстаться до вечера.
— Эт точно. Мать твою… как в тринадцать лет.
Приняв решение, одевались они, не глядя друг на друга, быстро, будто поднятые по команде кадеты в Академии. Зараки оглянулся только один раз, когда уходил, уже стоя на верхней ступеньке лестницы. Он коротко кивнул Бьякуе, обернувшемуся ровно в тот же момент: вечером приду.
Через несколько секунд под быстрыми шагами заскрипели полы верхнего этажа и донеслось громкое:
— Не, капитан Кучики еще почитает.
Ни вопроса, ни ответа дежурного слышно не было.
Раздражение из-за грубых манер Зараки было настолько привычным, что Бьякуя теперь едва его замечал — притерпелся, к тому же это было частью Зараки, а Бьякуя всегда был сторонником мнения, что человека стоит принимать таким, какой он есть, не пытаясь переделать и подогнать под себя. Тем более, они же просто спят, даже… «трахаются» — перекатил Бьякуя на языке подхваченное слово. Впрочем, пора было возвращаться к расследованию.
Имя Кеиши отыскалось в третьем по счету журнале — судя по записям, в тот день случилось нападение Пустых, раненые поступали один за другим, с короткими интервалами между группами.
17:37 Кеиши. Днз: проникающее ранение в живот. Оф. Иемура. Асс. Харунобу.
Запись шла сразу следом за записью о ранении Широгане. Рядом стояла приписка уже другим почерком — «21:14 Скончался». Врачебная ошибка? Обычно, если уж Четвертый отряд успевал на помощь раненым, смерти удавалось избежать. Харунобу и Иемура… Судя по рассказам Ренджи, особой любви между ними не было: Иемура боялся за свою должность и — если верить расхожим шуткам — завидовал успеху у дам.
Торопливые шаги на лестнице раздались, когда Бьякуя уже убирал журналы на полку. Иемура слетел вниз и остановился перед Бьякуей, открывая и закрывая рот, будто краснощекий карась в пруду. Должно быть, показывавшая ему журналы дежурная успела передать Иемуре сообщение.
— Вы что-то хотели?
— В чем меня обвиняют?! — с наигранным возмущением выпалил Иемура.
— Обвиняют? Кто?
— Этот подлец! Харунобу!
Харунобу? Иемура предположил, что тот обвинил его в смерти Широгане? Или же за ним не один грешок?
— Обвинений пока никому не предъявляли, ведется расследование. — Бьякуя снова снял с полки тот самый журнал и раскрыл на нужной странице. Иемура приподнялся на цыпочках и даже шею вытянул, чтобы разглядеть, что там. — Кеиши, проникающее ранение в живот.
Видимо, ошибался Иемура все-таки не очень часто — он лишь на мгновение недоуменно нахмурился и тут же вспыхнул:
— Это дело давно уже закрыто! Капитан Унохана сказала… — Он запнулся, резко выдохнул и вдруг успокоился. Поправил очки и уже ровно повторил: — То дело закрыто, капитан Кучики.
Похоже, ошибка действительно была, и Иемуре каким-то образом удалось выкрутиться перед капитаном Уноханой. Ее Иемура очевидно боялся — если подробности выйдут за пределы Четвертого отряда, отвечать придется ей.
Шантаж? Или Широгане просто знал что-то неположенное? Бьякуя смерил Иемуру взглядом. Пожалуй, роста и силы хватило бы для того удара.
— Что вы делали вчера ночью от половины двенадцатого до половины первого? — спросил Бьякуя.
Иемура либо был хорошим актером, либо действительно не ожидал этого вопроса.
— Спал, — растеряно проговорил он.
— Кто-нибудь может это подтвердить?
Иемура дернулся и кисло скривился:
— Нет, я был дома один.
— А когда вы в последний раз видели Широгане?
— С неделю назад, она плечо потянула… — Кажется, и этот вопрос оказался для Иемуры неожиданным.
— Я имею в виду ее отца, — уточнил Бьякуя.
— Э… Гинжиро? Когда очки покупал, наверное, месяца два уже прошло… Простите, капитан Кучики, я не совсем понимаю…
— Широгане Гинжиро был найден мертвым сегодня утром.
У Иемуры вытянулось лицо.
— Но… Но, капитан Кучики, я… какое отношение к этому могу иметь я? — Бьякуя почти был готов поверить в искренность его изумления.
— Этого я пока не могу вам рассказать. Благодарю за ответы, — Бьякуя коротко кивнул и положил журнал на полку. — Вероятно, чуть позже мне придется задать вам еще несколько вопросов. Хорошего дня.
Если Иемура и хотел спросить что-то еще, то Бьякуя не дал ему такой возможности — просто прошел мимо него к лестнице и начал подниматься. В конце концов, если уж и тратить время впустую, то не отвечая на бессмысленные вопросы. Существовал гораздо более приятный способ.
У выхода из архива Бьякуя задержался, раздумывая. Если Широгане промышлял шантажом, то загадочным записям в его книжечке находилось довольно простое объяснение, как и убийству. Когда выплывшая наружу правда грозит пошатнуть положение, можно пойти на многое.
Десять тысяч Омаэде — наверняка взятка. Укитаке и его дед… Бьякуя едва не скрипнул зубами. Дорого бы он дал, чтобы узнать, о чем они говорили. К сожалению, проще воскресить Широгане, чем выведать тайну у капитана Укитаке. Зараки… Отступившее было нехорошее предчувствие вернулось. Накатило острое желание сорваться в шунпо в Руконгай, отыскать харчевню Чики и этого самого Ханджи. Нет уж. Не годится второй раз в день отрываться от работы ради любовника. Бьякуя взял себя в руки. В Руконгай можно и отправить кого-нибудь, а вот с Омаэдой поговорить — только лично. Он решил, что заглянет в казармы своего отряда по дороге во Второй, но уже у ворот передумал, он и сам не понимал почему.
Омаэда сидел на перилах веранды, подставив лицо жаркому солнцу. Всю правую щеку от уголка глаза до подбородка пересекала яркая широкая царапина.
— А, капитан Кучики, доброго вам дня! — Когда Бьякуя остановился в шаге от него, тот пошевелился, делая вид, что собирается подняться с перил. Потом поморщился и жалостливо сказал: — Позвольте мне не вставать, — он показал на царапину. — Был ранен в схватке.
В любой другой день Бьякуя решил бы, что схватка была где-нибудь на кухне и полоснули Омаэду острым ногтем, и прошел бы мимо, не удостоив ответом. Но сегодня был повод присмотреться.
— Позвольте взглянуть. — Он наклонился ближе к щеке. Нет, на ноготь не похоже, слишком ровная полоса осталась. Скорее след от самого кончика занпакто. — И с кем вы сражались?
Омаэда выпрямил спину и упер кулак в бедро.
— Этого я не могу вам рассказать. Тут замешана дама. Такие люди, как мы с вами, — он чуть подался вперед, — понимаем, когда лучше сохранить все в тайне.
Бьякуя едва не улыбнулся, настолько комично это прозвучало. «Такие люди, как мы с вами» — ну надо же, на такую нелепость даже оскорбляться смешно.
— Под солнцем шрам не заживет быстрее. Лучше воспользуйтесь кидо, — посоветовал он.
Кинув взгляд по сторонам, Омаэда доверительно сказал:
— Я хочу, чтобы он немного побыл, только чтоб казался светлее по сравнению с кожей. Дамы любят, когда в мужской красоте есть крохотный изъян. — Он снова подставил лицо под солнечные лучи и добавил уже обычным тоном: — А капитана Сой Фонг нет, и до завтра не будет.
— Мне это известно, — кивнул Бьякуя. Сой Фонг отправилась в Мир живых по приказу командующего. — Мне нужны именно вы. Я все-таки хотел бы узнать, что вы делали сегодня в районе полуночи. И полагаю, нам лучше поговорить об этом в вашем кабинете.
Омаэда мгновенно подобрался, свел брови на переносице. Прищурился.
— Это вы про Широгане хотите спросить, капитан Кучики?
Вот как. Новости до Второго отряда добираются гораздо быстрее, чем до Четвертого? Или Омаэда сообразительнее Иемуры? А может…
— Ничего об этом не знаю! У меня алиби!
Похоже, обвинение в убийстве было достаточно веским доводом не хранить тайну прекрасной дамы. Бьякуя усмехнулся про себя.
— Я был в доме красных фонарей в Третьем районе!
— И с кем же вы там сражались? — Бьякуя кивнул на его шрам.
Омаэда схватился за щеку. Отвел взгляд.
— Ни с кем, чертова гарпия не хотела мне вина наливать. Я там золота оставил — можно улицу замостить, а она ни в какую.
Бьякуя не был уверен, что можно доверять словам куртизанок, особенно если их заработок зависит от Омаэды. А судя по слухам, скупым с женщинами он не был.
— И вообще, с чего бы мне его убивать? У меня мотива нет, — Омаэда снова надулся, придумав себе оправдание.
— «Золотой карп», Тошики, десять тысяч, — зачитал Бьякуя, достав книжку. На самом деле, записи он запомнил наизусть, но ему хотелось посмотреть, как Омаэда отреагирует на ее появление.
Сама книжка внимания Омаэды не привлекла, но вот слова заставили побледнеть так, что тонкий красный шрам показался еще ярче. Омаэда слез с перил и отступил в тень у стены.
— Не понимаю, о чем вы, капитан Кучики, — заявил он оттуда.
— Откат? — бросил Бьякуя наугад, вспомнив услышанное у Ренджи словечко.
— Откуда вы взяли? Это клевета!
Бьякуя многозначительно промолчал, надеясь, что Омаэда сам себя выдаст. И это молчание, похоже, еще сильнее напугало Омаэду. Он прижался к стене и вытер вспотевший лоб рукавом.
Да, такой страх мог толкнуть на убийство. И рост, и сила удара тоже вполне подходили.
— Широгане… — начал Бьякуя, но Омаэда не дал ему договорить.
— Я приведу пять! Нет! Семь свидетелей, которые скажут, что я всю ночь никуда не выходил!
Наблюдать страх крупного сильного мужчины было неприятно. Бьякуя поморщился.
— Запишите имена ваших свидетелей и пришлите лейтенанту Абараю, — сказал он, прежде чем покинуть территорию второго отряда. — Ваши махинации меня интересуют мало, но если обнаружится, что свидетели подкуплены, я, пожалуй, покажу эти записи капитану Сой Фон.
Ренджи ожидал его в харчевне в двух кварталах от дома Широгане. Названия у харчевни не было, да и толковой вывески тоже, только на стене справа от двери была нарисована женщина с кудрявыми черными волосами. Художник не слишком верно изобразил поднятые руки. Казалось, их переломили в локтях. А вот взметнувшаяся красная юбка ему вполне удалась.
От Ренджи, сидевшего за столиком у стойки, ощутимо несло дешевым рисовым вином.
— Ты что-нибудь ел? — спросил Бьякуя, заметив его чересчур розовое лицо. Он не собирался упрекать Ренджи. Без должного количества выпивки расспрашивать местных о слухах и подозрениях бесполезно.
Ренджи приподнял плошку, стоявшую перед ним, по дну перекатилась пара сухариков.
— Адская штука. Выжигает все живое, но оторваться невозможно. Хозяйка сыпет красный перец во все подряд, только ни у кого язык не повернется ей сказать, что надо бы поменьше.
Бьякуя кинул взгляд за стойку. Хозяйкой оказалась уже немолодая женщина. Очевидно, когда-то она была красива, но тяжелая жизнь измотала ее, и остатков былой красоты было явно недостаточно для такой жертвы со стороны посетителей — в зале за столами сидело человек десять, и, судя по красным лицам и слезящимся глазам, немногие из них наслаждались едой. Хотя пахло тут вкусно, да и чисто было, но это неудивительно для заведения в торговых рядах.
Бьякуя вопросительно поднял бровь.
— У нее две дочери, а муж пропал с месяц назад, вроде убили, родни нету, вот и вертится. Помочь ей хотели, а денег так просто она не берет. Гордая. Только жалко ее соседям, вот и ходят есть постоянно, пусть хоть так заработает. Ну и, конечно, слова плохого не скажут про готовку, чтоб не обидеть.
Ренджи закинул в рот сухарик и захрустел, розовея еще сильнее. Бьякуя вспомнил, что еще не обедал, а время уже шло к пяти. Он решил попробовать, а если понравится — заказать полноценный обед.
Перца хозяйка действительно не жалела, во всяком случае, Бьякуя если бы и добавил, то совсем немного.
— Неплохо, — сказал он удивленно смотревшему на него Ренджи. — Я бы поел.
Ренджи покачал головой:
— Ну вы даете, капитан. — Он обернулся к хозяйке и позвал: — Чика! Принеси господину капитану что у тебя самое острое! — И продолжил рассказывать: — Так вот про мужа интересно. Все молчат, как воды в рот набрали. При том, что про Широгане мне выложили все: от его долгов с точностью до гроша до цвета нижней юкаты его двоюродной бабушки. Только и говорят, что последней сволочью был этот Хаджин или как его там.
Ханджи — едва не поправил его Бьякуя. К счастью, в этот момент хозяйка принесла заказ. Ханджи и харчевня у Чики. Совпадение несколько ошеломило его, и он был благодарен хозяйке, что та, расставляя тарелки, закрыла его на несколько секунд от Ренджи.
Он внимательнее присмотрелся к хозяйке, Чике. Край подвязанного рукава почти скрывал серую повязку на руке. Видимо, денег не хватало даже на траурную юкату, если не знать, куда смотреть, то можно и не заметить.
Сорока девяти дней не прошло еще, значит.
— Так вот, про Широгане, — стоило хозяйке отойти подальше, продолжил Ренджи, не замечая его замешательства. — По слухам, он года два назад пристрастился к игре. Два-три раза в неделю ходил, в чет-и-нечет спускал деньги. В долги влезал, но отдавал, когда быстро, когда нет. То ли выигрывал по-крупному, то ли еще где перезанимал. Говорят, то месяцами без гроша сидел, вся выручка от лавки на отдачу шла, то вдруг появлялась у него сразу большая сумма. Так что Михане была права — наследовать там особенно нечего.
Бьякуя рассеянно жевал мясо, макая горячие пышные лепешки в соус, слушая Ренджи. Тот рассказывал, что ему удалось узнать о людях из списка. У нескольких из них обнаружились довольно неприятные секреты, выплывшие наружу, о других ничего не было слышно, разве что какие-нибудь мелкие слухи, которые всегда ходят в торговых кварталах.
Чем дальше Ренджи говорил, тем больше Бьякуя уверялся: дело в шантаже. И самые вероятные подозреваемые — шинигами. Конечно, кто-то из соседей мог нанять убийцу, но проникнуть в Сейрейтей на территорию Шестого отряда ровно в нужный момент довольно сложно. В этом случае Широгане скорее бы подстерегали в Руконгае.
Иемура, Омаэда, Зараки, Укитаке. Зараки. Еда потеряла вкус.
Не из-за этого ли Зараки так настаивал на денежном мотиве? И не потому ли он не пришел ночью?
Но больше всего беспокоило другое. Собственное нежелание никому — даже Ренджи — сообщать о своих подозрениях. О том, что Зараки мог бы…
Нет. Бьякуя покачал головой, возражая собственным мыслям. Дело не в Зараки. Просто не хочется бросать тень подозрения на своих сослуживцев, пока нет полной уверенности. Надо поговорить с Зараки, а завтра утром — с Укитаке. Тогда и только тогда он сможет сделать выводы. И тогда же расскажет о шантаже.
Ренджи тем временем выложил все, что узнал, и теперь вопросительно смотрел на него.
— Что думаете, капитан?
— Не будем торопиться. Мне надо еще кое-что проверить.
Предупреждать Ренджи, что надо держать язык за зубами, не было нужды. Тот и сам знал, когда стоит молчать.
После разговора с Ренджи он пытался еще посмотреть счета из магазина Широгане, вдруг крупные суммы можно было объяснить продажей большой партии, но понял, что не может сосредоточиться. Мысли перескакивали на Зараки — а если тот виновен? Перескакивали и тут же разбегались, — не ухватишь.
Промучившись почти час, Бьякуя направился в поместье и долго сидел на западной веранде, наблюдая, как удлиняются тени от бамбуковой изгороди в саду и солнце медленно опускается за пышную крону старой сливы. Книжка Широгане лежала рядом, и взгляд иногда соскальзывал к ней. Затем, когда сумерки наползли на сад, Бьякуя поднялся, зажег лампы, растер палочку туши — размеренные движения всегда помогали ему собраться — и принялся записывать события дня. Сцену у стены казармы, разговор с Широгане, с Иемурой и Омаэдой. Рассказанное Ренджи.
Постепенно, будто следуя за ровными колонками иероглифов, мысли тоже выстроились.
Больше всего беспокоило то, что Бьякуя до сих пор никому не показал книжку Широгане. Его сегодняшние действия с того момента, как он увидел имя Зараки на пожелтевших страницах, были сплошной нелепицей. Он мог сколько угодно говорить себе, что просто рано и он хочет быть уверенным в своих подозрениях, но все равно это больше всего походило на сокрытие улики. Однако такого не делают ради любовника.
Мысли, что между ними большее, чем просто постель, Бьякуя не допускал. Его сердце уже умерло дважды. Один раз — вместе с Хисаной, истощенной долгой болезнью. Во второй раз Бьякуя казнил его своими руками, отправляя Рукию на холм Согиоку.
Он больше не мог любить. И не хотел.
Мысли снова смешались. Наверное, прежде всего остального стоило поговорить с Зараки, выяснить, виновен тот или нет. Найдется алиби — прекрасно. Бьякуя просто сможет выкинуть его из головы. Если же нет… Бьякуя составит полный список подозреваемых и утром же отправит командующему. Таков его долг.
Зараки ввалился, когда уже стемнело, принес в прохладу и тишину дома пыльный зной августовской улицы. Звериное чутье его потрясало: вместо того, чтобы по обыкновению набросится на Бьякую, он застыл посреди комнаты. Крылья его длинного носа дрогнули. Он прищурился.
— Чего еще не так?
Прямой вопрос сбил Бьякую с мысли. Он предполагал, что разговор будет непростым, но не думал, что растеряется. С Зараки он никогда не ходил вокруг да около, да это было и невозможно — тот просто отметал ворох бессмысленных вежливых фраз, сразу переходя к сути.
— Где вы были вчера ночью? — как бы отвратительно ни звучал вопрос, такое начало показалось Бьякуе наиболее безобидным.
Зараки хмыкнул.
— Ревнуешь?
— Вы меня плохо знаете, Зараки?
Тот покачал головой.
— Нет уж, меня этим, — он помахал ладонью перед лицом, — не проведешь. Я знаю, как ты дерешься и как ты трахаешься, — его губы растянулись в улыбке. — Совсем не как ледышка, какую изображаешь.
Общение с Зараки действительно было значительным испытанием для его выдержки. Иногда Бьякуе хотелось, чтобы все их разговоры происходили на тренировочной площадке. Там он мог бы вложить все свои чувства в удар меча.
— Не принимайте желаемое за действительное. И не уходите от ответа. Мне нужно знать, где вы были. Для расследования.
— Нахуя? — Зараки, кажется, искренне изумился.
Бьякуя заставил себя посмотреть Зараки прямо в глаза и сказал:
— Я думаю, вы убили человека.
Произнести это вслух было непросто, будто облеченное в слова и звуки подозрение становилось реальным обвинением, вынесенным судьей, и за ним неизбежно должно было последовать наказание.
Зараки поднял бровь.
— И не одного. Тоже мне новости.
— Шестого июля, торговец по имени Ханджи…
— Слушай, ты же меня об этом утром спрашивал, сказал же, не знаю такого, — перебил его Зараки.
— Дайте мне договорить! Шестого июля в харчевне в двух кварталах от дома Широгане, — там, на стене, танцующая женщина нарисована — вы убили мужа хозяйки…
— Ты про Чику, что ли? Бля, да откуда мне знать, как ее мудака-мужа звали.
— Зараки! — Бьякуя выругался про себя, не выдержал и повысил голос. — И я подозреваю, что вы могли убить Широгане…
— Хера се, уже два трупака на мне… На хрена мне это?
— Широгане знал об убийстве Ханджи и, я подозреваю, шантажировал вас этим.
Зараки застыл на мгновение. И тут же зло ощерился:
— Слушай, это ты меня плохо знаешь. Шантажировать? Да я хоть с холма Согиоку об этом крикнуть могу. Этой суке жена старой показалась, так он на ее девчонок перекинуться хотел.
— Просто скажите, где вы были. Я хочу знать, что у вас есть алиби!
Зараки отступил на шаг, удивленно его разглядывая, и все-таки признался:
— У Укитаке.
Подумать только, какое совпадение. Бьякуе на мгновение представилось, как Зараки и Укитаке поджидают Широгане в тенях у казармы. Нет. Этого не может быть. Это просто абсурд. Он помотал головой и обессилено опустился на пол на краю веранды.
Немного постояв над ним, Зараки опустился следом. Уселся, скрестив ноги, упер локоть в колено и положил подбородок на ладонь.
— Значит, трахаться мы сегодня не будем? — спросил он задумчиво после долго молчания.
Изумленный, Бьякуя поднял на него взгляд.
— Ну а че?.. Мы ж по-другому не можем, — сказал он неожиданно серьезно.
Бьякуя опустил глаза. Кенпачи фыркнул и завозился, укладываясь на пол. Колокольчик задел колено, едва слышно звякнув.
«Мы не можем…» — Бьякуя повторил про себя. Мы.
Он подвинулся ближе.
— Я просто хочу знать, что вы этого не делали. Что мне не придется опять выбирать между правилами и… важным для меня человеком.
Зараки обернулся, несколько секунд разглядывал, ничего не говоря, потом положил голову ему на колени и прикрыл глаза.
— Я не убивал Широгане.
Колокольчики снова тихо звякнули.
Помедлив, Бьякуя вытащил ладонь, неудобно зажатую между его бедром и плечом Зараки, и осторожно провел пальцем вдоль тонкого рваного шрама.
«Мы по-другому не можем…» Сердце щемило.
Ткань рукава топорщили торчащие пряди. Бьякуя осторожно стянул один колокольчик и скатил с ладони, будто мраморный шарик в детской игре. Пригладил жесткие волосы. Пожалуй, Зараки бы больше пошло, если бы они просто сбегали распущенной гривой. Не дождавшись возражений, Бьякуя принялся высвобождать следующую прядь.
Постепенно снятые колокольчики раскатились по полу веранды. Из-за крыши дома на небо выползла луна. Зараки, прищурившись, наблюдал за ее движением, а Бьякуя перебирал его волосы — сегодня все было по-другому — и думал о том, что никогда не считал Зараки способным на подлость, на удар в спину. Зараки всегда радовался драке, и тайные убийства никогда не были в его характере. И еще о том, что, если отбросить всю чушь, в которой он напрасно себя убеждал последние полгода, то останется правда, какой бы невероятной она ни была: сердце его снова живет, но научилось бояться боли.
Бедро немело под тяжестью головы Зараки, но Бьякуя и не думал менять позу, только сдвинул длинные жесткие волосы назад, открывая шею и плечо. Провел ладонью по коже, там, где пряталась артерия. Если правильно ударить вот сюда — пальцы остановились — то человека уже не спасти: истечет кровью в считанные секунды. Такое уязвимое место, но Зараки даже не вздрогнул. Что ж, он тоже сегодня — по-другому…
Успокоившиеся мысли плавно перетекли на события сегодняшнего дня.
Когда начало светать, Бьякуя тронул Зараки за плечо.
— Идемте, — сказал он.
— Куда?
— Ставить… следственный эксперимент. Я знаю, кто убийца, мне нужно проверить последние детали.
Все было в точности как вчера: солнце поднималось над горизонтом, утренний туман накрывал Сейрейтей. Бьякуя встал у казармы в том месте, где по его расчетам должен был стоять Широгане.
— Встаньте сзади и нанесите удар, вы видели как, — велел он Зараки.
Тот хмыкнул, заходя ему за спину:
— А если я сейчас и тебя укокошу? Книжечку себе и концы в воду?
— Можете считать это оригинальным способом самоубийства. Я потерял голову от неразделенной любви к вам и решил, что нет ничего романтичнее, — он оборвал себя. — Прекратите нести чушь. Бейте.
Меч со свистом рассек воздух — и замер в волоске от шеи. Бьякуя покосился на лезвие.
— Видите разницу?
Зараки переместил меч так, как он должен был бы войти в плечо Широгане — на три пальца дальше от шеи и перпендикулярно земле.
— Наклон другой, — хмыкнул Зараки. — На волос, но другой. Как только догадался?
— Отбросил все невозможное, — задумчиво сказал Бьякуя.
Тогда, на веранде, разглядывая шею Зараки, он поочередно попытался представить Укитаке, Омаэду и Иемуру в тенях у казарм. Укитаке… это не его стиль. Омаэда — скорее всего просто бы откупился. Иемура — тоже нет, у Четвертого отряда были свои способы незаметно избавиться от ненужного человека. Затем Бьякуя представил на месте убийцы самого себя. Вот он ждет, прячась в тенях, позволяет Широгане пройти мимо, поднимает меч — и бьет. Представилось живо, но что-то не совпадало, какие-то мелочи, с тем, что Бьякуя видел утром. Что-то кроме удара. Он огляделся. Вот оно.
— Иногда отсутствие чего-либо — гораздо более важная улика, — сказал Бьякуя.
— Ты о чем?
Бьякуя показал на высокую траву у стены.
— И?
— Широгане не успел даже обернуться. Конечно, мирная жизнь могла расслабить его, но не настолько. Убийца должен был поджидать его — там. Туда не попадает свет фонарей. Но трава не примята нисколько. Значит… — Бьякуя поднял голову к крыше, — били, спрыгивая оттуда, оттого и удар строго вертикально вниз, без наклона, который получился у вас.
На крышу они запрыгнули одновременно. Бьякуя подошел к краю, рассматривая черепицу. Одна была чуть сдвинута. Он наклонился, заметив светлую полоску.
— Смотрите, — показал он Зараки сплетенные соломинки.
— Ремешок от сандалии?
Бьякуя кивнул.
— У Широгане сегодня утром был порван.
Зараки посмотрел с крыши вниз.
— Вот тебе и рост, и силенки.
Арест оставил горькое послевкусие. Широгане недолго запиралась.
«Он собирался дом заложить! И магазин! И так уже продал все ценное! — разрыдалась она под строгим взглядом Бьякуи. — Я не хотела! Я не собиралась! Сколько просила его: хватит играть! Он обещал, а потом снова шел! Что… Что я могла сделать?! Дом ведь — мамино наследство, она мне оставила!».
День прошел за составлением рапортов, получением ордеров и описанием улик.
А вечером на закате Бьякуя снова обнаружил себя сидящим на веранде. Перед ним стояла жаровня с тлеющими углями. Пахло горелой бумагой и паленой кожей. Зараки сидел рядом, время от времени бросая на него косые взгляды.
— Чего это ты палишь? — кивнул Зараки на жаровню.
Бьякуя не торопился отвечать. В конце дня, покончив с бумагами, он подошел к Укитаке, показал запись в книжке. Тот, вздохнув, закашлялся, но все-таки пригласил его на чай. Разговор вышел долгий и не очень приятный — Укитаке, стараясь смягчить слова, ходил вокруг да около. Оказалось, отец нарушил приказ: вместо того, чтобы держать позицию вместе со своим отрядом, бросился защищать жену и не успел, был тяжело ранен и скончался через неделю после нее. Дед, Укитаке и тогдашние лейтенанты договорились сказать, что Кучики Соджун погиб в бою.
— Праздное любопытство, — сказал наконец Бьякуя и добавил, чтобы сменить тему: — Послушайте, Зараки. Предположим, только предположим, я вас ревную. Что вы делали у Укитаке?
— Да не ревнуешь ты. Тебе просто до смерти любопытно. — Зараки вздохнул, сунул руку за пазуху и вытащил стопку потрепанных листков. — Стихи, бля, учился писать. С кем поведешься… — Он вытащил один лист и протянул Бьякуе.
«В чаще мелькнет косоде
Цвета вишневых соцветий,
Сердце пропустит удар.
Выйди, луна, из-за туч,
Спляшем под песню клинков».
— Сорок раз переписал… Ну почему нельзя просто сказать то, что хочешь сказать? Обязательно все вывернуть? — ворчал Зараки, пока Бьякуя читал.
— Могу я увидеть, как это выглядело изначально? — спросил он, дойдя до последней строки.
Зараки вытащил другой лист.
«Хватит дурить
и изображать
из себя недотрогу
тебя я люблю
давай подеремся».
— Вы определенно алмаз, который не стоит гранить.
— Не больно-то и хотелось, — кажется, он надеялся на другую оценку.
— Это я оставлю себе. — Бьякуя сложил второй листок.
— Да-да, ты еще все ошибки там разбери.
Бьякуя усмехнулся и сказал, поднимаясь:
— Стали заслышав звон, снова вишня цветет в засохшем саду. В дальних покоях луна мою постель серебрит.
Видимо, что-то из наставлений Укитаке о метафорах все-таки отложилось в его голове, потому что Зараки мгновенно вскочил на ноги.
— Ну наконец-то! — И поспешил за Бьякуей в спальню.
Автор: CrazyJill
Беты: Umbridge, Пухоспинка
Тема: детектив/приключения/экшн
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, другие персонажи
Размер: миди (7,6 тыс. слов)
Жанр: детектив/романс
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: капитаны принадлежат Кубо Тайто
Предупреждение: ER
Саммари: Убит бывший лейтенант шестого отряда Широгане Гинжиро. Бьякуя ведет расследование
читать дальшеВ бледном утреннем свете она походила на студентку, которая вот-вот провалится на тяжелом экзамене: мяла широкие черные рукава побелевшими пальцами, кусала губы, отводила глаза, пряча слезы — скрывала горе изо всех сил. Бьякуя знал, что в этом отчасти виновато его присутствие: она просто старалась соответствовать своему капитану.
Лучше бы она плакала. После всего, что случилось с ним в прошлом году, после несостоявшейся казни, предательства, Уэко Мундо — после Ичиго Куросаки — Бьякуя это точно знал. Лучше бы она плакала.
Бьякуя знал — и все же кто-то другой положит ей руку на плечи и произнесет: «Плачь, Широгане Михане, когда убивают твоего отца — не стыдно». Это сделает кто-то другой — Бьякуя, уважая ее мужество, мог сказать только одно:
— Мы найдем убийцу, — не слишком хорошее утешение, но в свое время ему даже такого не досталось.
Вероятно, вышло слишком резко: Широгане испуганно вздрогнула и еще ниже опустила голову. Стоило дать ей прийти в себя, мужество и силы ей еще потребуются, когда нужно будет давать показания.
— Лейтенант Абарай выпишет вам увольнительную. Ступайте домой, офицер Широгане. Командующий наверняка прикажет начать расследование уже сегодня, нам придется осмотреть вещи вашего отца.
Бьякуя повернулся к Ренджи и кивнул, тот кивнул в ответ, взял Широгане за локоть и мягко подтолкнул к воротам. С Ренджи ей, видимо, было легче — до Бьякуи донесся прерывистый шёпот:
— У меня… дежурство…
— Да не думай, ты чего, какое дежурство, вон даже капитан отдыхать велел. Иди давай, Рикичи тебя проводит.
Ренджи похлопал ее по плечу, и она медленно пошла к воротам, ссутулившись и слегка прихрамывая, будто подбитая сойка. Бьякуя присмотрелся — один из ремешков на правой сандалии порвался. Должно быть, спешила сюда со всех ног. Через секунду ее нагнал Рикичи и зашагал рядом, потом к ним присоединились еще несколько шинигами — и Широгане стало не разглядеть за черными спинами.
Бьякуя отвернулся и опустился на корточки рядом с телом. Командующему Ямамото наверняка уже сообщили и скоро пришлют вызов. Расследование без сомнения поручат Бьякуе, раз убийство произошло на территории его отряда. Не помешает выяснить как можно больше для первого доклада.
Утренний туман, милосердно скрывший от Широгане неприглядные детали, уже растаял. День обещал быть жарким, вот еще одна причина поторопиться. Кровь почти полностью впиталась в рыхлую землю, только густая роса повисла багряными каплями на высокой траве у казармы. Брызги все еще ярко алели на беленой стене, лишь немного побурев по краям. Бьякуя дотронулся до скрюченных пальцев Гинжиро. Окоченели — не сожмешь. Не меньше трех часов мертв. Точнее скажут медики из Четвертого.
На плечи упала длинная тень и стекла вниз — Ренджи опустился на корточки рядом с Бьякуей.
— Здорово его раскроили, — кивнул он на развороченное плечо покойного и взмахнул ладонью в воздухе сверху вниз, изображая удар меча.
Бьякуя кивнул, соглашаясь. Насколько можно было разобрать без вскрытия, лезвие вошло вертикально, рассекло дельтовидную мышцу и шейную артерию и скользнуло по лопатке ниже. Похоже, он не успел даже развернуться к нападавшему. Бьякуя нахмурился: застать врасплох шинигами, пусть и бывшего, нелегко.
— Он вчера с вами?..
— Да, — Ренджи потер небритую щеку. — Полуночи еще не было, ушел. И ведь предлагали проводить. Сказал — сам.
— Кто еще был из чужих? — В голову не приходило, кто мог бы желать смерти Гинжиро Широгане. Кажется, он дружил со всеми, а с кем не дружил — подкупал солнечными очками из своего магазинчика.
— Да свои только.
— Из других отрядов?
— Только Шестой, — покачал головой Ренджи.
Только Шестой… Вчера вечером Бьякуя задержался в кабинете, ожидая, что Зараки, как обычно, зайдет. Нет, они не договаривались, но так сложилось в последние месяцы, что ночи, когда Шестой и Одиннадцатый не несли дежурства, Бьякуя и Зараки проводили вместе. Но Зараки не шел, минуты утекали вместе с каплями из клепсидры, и, прислушиваясь к доносившимся из соседней казармы звукам веселой гулянки, Бьякуя решил, что Зараки пьет вместе со всеми. Ошибся…
Укололо ревностью — не к месту и не вовремя. И к тому же напрасно, ведь он сам выбрал Зараки оттого, что отношения с ним ни к чему не обязывали: ни к любви, ни к нежности — ни к верности. А если не обязывали его, то, разумеется, не обязывали и Зараки. К тому же ревность — если это была она — означала, что Бьякуя вовсе не так равнодушен, как ему бы хотелось. Хотя, «равнодушие» — не совсем верное слово, учитывая, с какой скоростью кровь приливает к паху, стоит им оказаться наедине, но это просто постель, просто плотское желание. В конце концов, Бьякуя еще недостаточно стар, чтобы полностью отказаться от них.
Впрочем, сейчас не до рефлексий.
Он поднялся и обвел взглядом землю вокруг тела. Никаких следов, даже трава не примята нигде, невозможно сказать, где именно подкарауливал убийца.
— Веселье с утра пораньше? — вдруг раздалось от ворот. Зараки — стоило только подумать о нем.
Не оборачиваясь, Бьякуя бросил:
— Никакого веселья. Напротив.
— Кровь? Кто тут у вас? — Зараки неторопливо подошел и, склонив голову к плечу, уставился на тело. — Неслабо рубанули. Только хреново. Надо было ближе к шее брать.
Небрежные слова вызвали закономерное раздражение, хотя, возможно, Бьякую все еще царапала ревность.
— Что вы несете. Убили нашего товарища, проявите уважение.
Тот развел руками:
— Хреновый удар есть хреновый удар.
Спору не дала разгореться присланная Сасакибе адская бабочка.
***
«Отбрось невозможное и то, невероятное, что останется, и есть ответ», — Бьякуя захлопнул книгу. В кабинете у Широгане оказалась целая библиотека детективов. По большей части написанных тут, в Сейрейтее, но несколько книг принесены из Мира живых.
Оттуда же были и плакаты на стенах. «Люди в черном», «Матрица» — разобрал Бьякуя надписи на чужом языке. То ли реклама оружия, то ли солнцезащитных очков. Ящики рабочего стола были почти пусты — пара закладных и несколько счетов. В сейфе, спрятанном за плакатом с надписью «Терминатор», обнаружилось немного денег. Рикичи сообщил, что перевернули уже весь дом и что ни в спальнях наверху, ни в подвале, ни в кладовках тоже ничего не нашли. Оставалось только прощупать дом кидо — нет ли тайников.
— А ничё так, — Зараки похлопал ладонью по обтянутому пестрой тканью дивану, — денежки водились.
Стоя лицом к книжной полке, Бьякуя позволил себе поморщиться. Зараки увязался за ним сначала в приемную командующего, а теперь и в дом Широгане под предлогом «ну ты же нихуя не смыслишь в простых людях, Кучики». И аргумент «для этого у меня есть лейтенант Абарай» его не остановил.
Зараки не то чтобы мешал, но его присутствие временами отвлекало. Когда он подходил к Бьякуе слишком близко и его пальцы случайно задевали рукава, или же, когда он встряхивал головой и до Бьякуи доносился запах его волос — хвойный и медно-кровяной, — в голову приходили совершенно неуместные сейчас желания. И еще оставался вопрос. Бьякуя, разумеется, никогда бы не опустился до того, чтобы задать его вслух. Но все же грызло: где же был Зараки прошлой ночью? Совесть у Зараки, видимо, тоже была нечиста. По дороге сюда Бьякуе иногда казалось, что тот порывается что-то сказать. Чуть сбивается с шага, раздраженно кусает нижнюю губу, а потом бросает взгляд на идущего впереди Ренджи и молчит, не отпускает, как обычно, свои вульгарные шутки. Чувствует вину?
Вряд ли.
Покачав головой в такт своим мыслям, Бьякуя вытащил еще одну земную книгу с полки и раскрыл на середине, возвращаясь к своему заданию. «Убийца — мужчина огромной физической силы, он же мозгляк, он же женщина, он же левша и правша одновременно», — чушь какая, так не бывает.
— Я тебе так скажу. Кому деньги отходят, тот и укокошил Широгане, — снова отвлек его Зараки.
— Насколько мне известно, деньги отходят дочери покойного, — отмел его предположение Бьякуя.
— Ну значит, она и грохнула.
Бьякуя резко развернулся к нему.
— Думайте, о ком вы говорите, Зараки! Широгане Михане — офицер шестого отряда.
— Ха, по-твоему, получил нашивки на рукав и можно воздух жрать?
Бьякуя понимал, что отчасти сейчас в нем говорят чувства — ему не хотелось верить, что можно убить собственного отца, тем более из-за такого скромного наследства, каким был магазинчик. В знатных семействах, конечно, и не такое случалось, но там и ставки были другими. Но убить отца — отца! — ради жалких грошей? Но рисковать положением в отряде?
Видимо, мысли отразились на его лице, потому что Зараки снова повторил:
— Говорю тебе, в Руконгае всегда так — ищи, кому денежки или еще что отойдут.
— Не смейте равнять моего офицера с руконгайским ворьем, — Бьякуя снова повернулся к книгам, ставя точку в дискуссии.
Он провел пальцем по обтрепанным корешкам — один чуть выдавался из ровного ряда, и Бьякуя механически подтолкнул его — а то неаккуратно. Тот не поддался: за тонким томиком что-то стояло. Бьякуя потянул несколько корешков на себя, раздался глухой хлопок — на освободившееся место упала маленькая черная книжка.
Пропустили или посчитали, что так и должно быть? Бьякуя открыл кожаный переплет.
Судя по истрепанным краям и пожелтевшей бумаге, книжке было немало лет. Тушь первых записей истерлась так, что разобрать их стало почти невозможно. Бьякуя перевернул несколько страниц — ближе к середине иероглифы проступали четче. Какие-то имена и обрывки предложений — Бьякуе они ничего не говорили. Он перелистнул две пустые страницы и в глаза бросилось размытое, но вполне разборчивое: «Укитаке. Кучики. Договор». И год, месяц, день — ровно за неделю до смерти отца.
Он перечитал строчки несколько раз. Мысли разбежались, раскатились бусинами с порванной нитки. Не зная, что и думать, Бьякуя перевернул страницу дальше. Опять пошли незнакомые имена. Потом вдруг «Иемура. Кеиши. Харунобу был прав». И за этим с большим разрывом в датах «Омаэда. 10000. Гостиница "Золотой карп". Тошики» — шесть лет назад. И затем — опять незнакомцы. Покачав головой, Бьякуя пропустил еще несколько страниц, добираясь до последней записи. «Зараки. Ханджи. Харчевня Чики». Дата — месяц назад.
Бьякуя невольно обернулся. Зараки, похоже, наскучило разглядывать кабинет, и теперь он, раскинув руки вдоль спинки дивана, раздевал Бьякую глазами.
— Вам ни о чем не говорит дата «шестое июля» этого года?
Зараки прищурился.
— А должна?
— Шестое июля, некто по имени Ханджи, — терпеливо повторил Бьякуя.
Зараки поскреб затылок.
— Не, не помню.
— Чуть больше месяца прошло.
— Бля, Кучики, щас в ежедневник загляну или лучше это, у секретаря моего спроси. — Зараки посмотрел на него так, будто Бьякуя луну с неба просил.
Ладно, не помнит так не помнит. Омаэда, Иемура, Укитаке. Проще всего проверить Иемуру — тот служил в Четвертом отряде, а записи там не уничтожались никогда. Допросить Омаэду тоже несложно, достаточно надавить посильнее. Незнакомые имена — скорее всего из штатских, не шинигами, Ренджи может заняться ими, он найдет подход. Сложнее с Укитаке. Бьякуя представил, как приходит к нему и спрашивает как бы между прочим за чашкой чая: «О чем вы говорили с дедом за неделю до смерти моего отца?» Укитаке ведь и глазом не моргнет, улыбнется чуть рассеяно и недоуменно: «Прости, но это было так давно. Ты же понимаешь». А потом зайдется в кашле, содрогаясь всем телом, и сляжет на несколько недель с приступом. Даже если обсуждали они цветущие сливы в садах у северных врат.
— Капитан, — Ренджи заглянул в комнату, прервав его размышления, — она готова.
В отличие от кабинета гостиная была почти пустой, хотя кое-где на полу и стенах виднелись более яркие пятна. Убрали в знак траура сундуки и плакаты? Или чтобы было больше места для гостей? — мельком задумался Бьякуя.
Широгане выглядела еще хуже, чем утром. Хотя она больше не вздрагивала от сдерживаемых рыданий, глаза у нее припухли, а нос покраснел и некрасиво выделялся на бледном лице.
— Позвольте предложить вам чаю, — бесцветно произнесла она, поправляя поднос, когда Бьякуя и Зараки уселись на циновках.
— Благодарю. — Бьякуя взял предложенную чашку, пригубил и поставил на столик. Пить не хотелось, но отказываться в доме, где только что умер хозяин, было бы невежливо. — Мне придется задать вам несколько вопросов о вашем отце.
— Я понимаю, да. — Она выпрямила спину, отвела за ухо падающие на лицо короткие пряди, кинула взгляд на Зараки и тут же отвела, уставившись на поднос с чайником и нехитрыми угощениями.
— Я обязан спросить, оставил ли ваш отец завещание и кому отходит его имущество после смерти?
— Да, завещание есть. Все отходит мне, — Широгане виновато улыбнулась. — Но там совсем немного. — В ее голосе вдруг проскользнули презрительные нотки. — Не такие несметные богатства, чтобы убивать.
Вот как, а Бьякуе казалось, доход от магазинчика должен быть неплохим, раз из-за него Широгане-старший оставил должность лейтенанта в Шестом отряде.
— Отец был щедрым, постоянно дарил всем что-то, — добавила Широгане, видимо, поняв, как странно прозвучали ее слова. — Скидки давал.
— Понимаю. — Бьякуя посмотрел на Зараки, проверить, как тот отреагирует на это утверждение. Как бы ни раздражали его вульгарные замечания, дураком Зараки не был и в денежных делишках Руконгая разбирался лучше Бьякуи. Но ни кривой усмешки, ни ехидного замечания на этот раз не последовало. Ренджи тоже молчал, усердно записывая ответы. — Вы видели его вчера?
— Да. Перед тем как отец... ушел. Он сказал, чтобы я не ждала, он будет поздно.
— Как он выглядел? Вы не заметили ничего необычного?
— Нет, все как всегда было... перед.... Он веселый был, предвкушал, как посидит со старыми друзьями. Отец любил... разные истории рассказывать со времен службы. Я... — она сжала руки на коленях. — Я должна была с ним пойти. Но просто эти истории, каждый раз одни и те же... — Она немного помолчала и повторила отрешенно: — Я должна была с ним пойти.
Бьякуя дал ей несколько секунд оправиться и задал следующий вопрос:
— А если не вчера, а, скажем, в последний месяц. Вы ничего странного в его поведении не отмечали?
Широгане вдруг снова покосилась на Зараки и тут же опять уставилась на чайник. Взгляд был совсем короткий, ртутным катышком из-под ресниц, но у Бьякуи вдруг появилось неприятное предчувствие. Вспомнилась рана на плече Гинжиро — для такой нужны рост и сила…
Бьякуя отогнал ненужные сейчас мысли и сосредоточился на словах Широгане, та вновь заговорила:
— Нет, вроде бы ничего такого. Хотя... он иногда уходил вечером, уже в темноте, и не говорил куда. Это было странно. Отец ведь любил поболтать и обычно рассказывал по нескольку раз обо всех планах. А тут — молча. — Она сделала паузу и продолжила: — Да, наверное, месяц назад и началось или, может быть, больше, я могла не сразу обратить внимание.
— Вам не показалось, что он чего-нибудь боится?
— Нет. Но отец бы и виду не подал. — Она грустно покачала головой. — Не то чтобы он был бесстрашным, но он... — она коснулась внутреннего уголка глаза пальцем и неровно вздохнула. — Он умел прятаться за глупыми шутками...
Бьякуя задал еще несколько обязательных в таких расследованиях вопросов, но ничего нового не узнал. Широгане Гинжиро был балагуром и весельчаком и любил совать свой нос в чужие дела — это он и сам помнил.
Какой бы отвратительной ни казалась ему версия с наследством, долг требовал проверить и ее. Бьякуя поручил это Ренджи вместе с проверкой незнакомых имен с последних страниц книжки. Сам же он отправился в архивы Четвертого отряда, выяснять, что могла означать запись об Иемуре, Зараки вновь увязался за ним.
***
Два белых хаори напугали дежурного офицера так, что она без вопросов проводила Бьякую с Зараки в архив и показала полки с журналами за нужный день. Журналов оказалось целых пять, разбивка по офицерам отсутствовала, раненых, судя по всему, записывали по мере поступления. Надеясь, что «Кеиши» — имя пациента, Бьякуя разложил журналы на столе для чтения, открыл первую страницу и повел пальцем по ровным строчкам.
00:12 Таданори. Днз: ожог 2ст. Оф. Харунобу.
00:25 Шикане. Днз: вывих. Оф. Иемура.
00:53 Иккаку. Днз: ускоренное обновление волосяного покрова. Ошибка в заклинании. Оф. Харунобу.
Над ухом тихо рассмеялся Зараки:
— А, это Юмичика принес новое средство от облысения. На следующей странице он будет, мы его тоже приводили. От краски отмывать.
Бьякуя перевернул страницу. Действительно. Он невольно улыбнулся — чего только ни приключается в относительно мирные времена. Щеку обдало теплым дыханием, и он вдруг осознал, как близко они стоят с Зараки — плечом к плечу. Нехорошее предчувствие, не оставлявшее его всю дорогу до казарм Четвертого отряда, немного отступило.
— Вы все еще думаете, что это дочь?
— А? — Не ожидавший вопроса Зараки прищурился и хмыкнул: — Не знаю. Вроде натурально плакала. Да и слабовата она так рубануть. Роста не хватит. Надо повыше быть, как ты или я… — Он повернул голову, уставился Бьякуе прямо в глаза и вдруг замолчал.
Этажом выше скрипнули полы под чьими-то шагами.
Тепло просачивалось сквозь слои ткани там, где их бедра соприкасались. Бьякуя, поглаживая пальцами шершавую страницу журнала, разглядывал грубый шрам на лице Зараки и думал о том, что если наклониться совсем немного, их губы соприкоснутся, и о том, что вчера ночью он рассчитывал на визит Зараки. Хотел его, ждал его. Не случилось — и теперь тело, а, может, и не только тело, требовало свое.
Усилием воли Бьякуя заставил себя вернуться к записям.
4:30 Шиками. Днз: острое отравление. Оф. Иемура.
На поясницу легла рука и скользнула вниз. Зараки сжал его ягодицу и передвинулся за спину, прижался всем телом — край стола больно впился в бедра.
6:27 Аяно. Днз:
Зараки потянул его хаори с плеч и прикоснулся губами к шее под ухом.
Нечестно. Бьякуя закрыл глаза на секунду. Оттолкнулся от стола, намереваясь прекратить домогательства, уперся лопатками в твердую грудь, повернул голову — и растерял слова, наткнувшись на потемневший взгляд. Рука сама потянулась назад. Он положил ладонь Зараки на затылок, заставляя наклониться ниже, как всегда перед поцелуем лизнул рассеченный уголок губ. А потом язык проник в его рот, и перед глазами замелькали белые пятна, будто ветер поднял сливовые лепестки в воздух.
Не разрывая поцелуя, Зараки принялся развязывать пояс на его хакама, нетерпеливо дергая узел. Быстрей бы! Но помогать было бесполезно: его подрагивающие пальцы только сильнее бы все запутали. Наконец ткань скользнула по ногам и осела на полу, тяжелой кучей спутав лодыжки.
— Кучики, — прохрипел Зараки, прижимаясь лбом между лопаток. — Кучики.
Звуки перестали складываться в слова. От желания кружилась голова и не держали ноги. Вздрагивая всем телом, Бьякуя лег на стол грудью. Зараки сдвинул косоде выше, фундоши — в сторону, сухие губы прижались к анусу, язык обслюнявил вход.
Первые влажные прикосновения ощущались щекоткой. Слишком легковесно, слишком поверхностно — хотелось глубже и сильнее, и надо было переждать несколько вдохов до того момента, когда горячий язык толкнется внутрь и жесткие пальцы разведут ягодицы в стороны так, что станет больно.
Чем бы ни занимался прошлой ночью Зараки — сегодня он, похоже, был голоден не меньше Бьякуи. Ласкал нетерпеливо, жадно прикусывал натянутую кожу, и вскоре мир вокруг поплыл, рассеченный штрихами ресниц. Язык гладил, распирал изнутри, острые зубы царапали вход. Бьякуя подался назад, насаживаясь сильнее, и ласки вдруг кончились. Но не успел он поднять голову и обернуться, как его напряженные яички вдруг обдало теплом, и через секунду их накрыл жаркий рот. Бьякую словно молнией прошибло. Выгнуло дугой. Он едва не вскрикнул, только в последний момент вспомнив, где они находятся, и закусил руку сквозь рукав косоде.
— Какой же ты, Кучики… — Зараки тяжело навалился сверху, в его голосе слышалось то же нетерпение, что испытывал Бьякуя.
Хорошо, значит, он не будет ждать. Бьякуя вжался ягодицами в его пах, кожей чувствуя жесткие волосы и толстый горячий член.
— Бля, я бы сейчас кончил… — Скользкая головка коснулась ануса.
— Не двигайтесь, — попросил Бьякуя почти угрожающе, уперся ладонями в столешницу, сильнее прогнулся в пояснице и медленно насадился на член. До упора. Так, чтобы почувствовать, как кожу задевает тяжелая мошонка. Бьякуя никогда не считал себя большим любителем контролировать партнеров во время секса, но понимание, насколько точно мог Зараки держать в узде свою непомерную силу, и его готовность делать это для Бьякуи, заводили неимоверно. — Теперь.
На секунду показалось, что Зараки сдернул повязку с глаза. Бьякую оглушило, словно выбило землю из-под ног. После короткого слова «теперь», Зараки отпустил себя, сразу взяв жесткий высокий темп. Бьякуя, наверное, не смог бы удержаться, снова упал бы на стол, если бы жилистые руки не перехватывали его поперек груди.
Член ходил внутри, раздирая задний проход, в нос бил острый запах свежего пота и похоти. Кровь шумела в ушах так, что если бы кто-то в эту секунду вздумал спуститься в архивы, Бьякуя бы не услышал шагов, но сейчас ему было плевать. Он чуть сжал мышцы, чтобы сильнее прочувствовать наполняющую его плоть, Зараки захрипел и впился зубами ему в плечо.
— Кучи…
Внутренности обожгло. Зараки застыл, сдавливая его грудь так, что невозможно было вздохнуть. Потом руки разжались, и Зараки развернул его спиной к столу, тяжело дыша, уткнулся в плечо.
— Сейчас, бля… Ну ты… Сейчас… — пробормотал он, переводя дыхание.
Он несколько раз глубоко вдохнул и опустился на колени. Тяжелый взгляд снизу вверх — и Зараки полностью взял член в рот, начал сосать жадно и нетерпеливо, будто и не кончил только что, будто всегда приходящая после оргазма слабость не имела над ним никакой власти.
Опершись на его плечи, Бьякуя запрокинул голову и закрыл глаза, сосредотачиваясь на ощущениях. На том, как жесткие губы быстро двигаются по члену, как мозолистые ладони оглаживают внутреннюю сторону бедер и сразу два пальца с хлюпаньем входят в растянутый анус, касаются ровно там, где надо, и так, как надо.
Кончив, он еще некоторое время не открывал глаза, не двигался. Зараки упирался лбом в живот — Бьякуя кожей чувствовал шрам и край повязки. Жесткие волосы щекотали бедро, сознание возвращалось постепенно. Где они, кто они, зачем сюда пришли?
— Тами-кун, ты мой вчерашний отчет не убирал еще? — раздалось сверху.
Зашелестела ткань — Зараки пошевелился у его ног и встал: волна тепла скользнула от пола к плечам. Бьякуя разлепил веки. Косоде Зараки разошлось, открывая покрасневшую грудь. Небрежно сброшенные хаори валялись на полу рядом с их спущенными хакама, и пара журналов из разъехавшейся стопки готовы были вот-вот рухнуть вниз со стола. Вытянув руку, Бьякуя аккуратно вернул их на место.
— Я думал, ты меня пошлешь подальше, — хмыкнул Зараки, наклоняясь за одеждой.
Бьякуя, промолчав, покачал головой и снова посмотрел на него. Послать бы стоило, но если бы он только мог это сделать. Наблюдая, как тот подтягивает пояс хакама и пытается свести полы косоде вместе, Бьякуя чувствовал — мало. Желание затягивало его, словно трясина, достаточно было, оставшись наедине, хоть на секунду дольше необходимого задержать взгляд на длинных узловатых пальцах или спутанной гриве волос, на грубом шраме через все лицо или узких, кривящихся в ухмылке губах. Обычно Бьякуя мог справиться с этим притяжением — разве что только в самый первый раз, полгода назад, когда после хорошей драки мутившая мысли похоть толкнула их в постель, его силы воли не хватило. Понимание, что впереди вся ночь, а за ней будет следующая, несколько снижало остроту, но сейчас, из-за того что было нельзя и некогда, казалось — одно неверное движение — и вязкие, как смола, черные волны снова сомкнутся над головой.
Видимо, почувствовав его сомнения, Зараки отпустил одежду и коснулся ладонью его груди. Бьякуя не шелохнулся, и пальцы Зараки скрючились, сжались в кулак, царапнув по коже ногтями.
— Нет, так нельзя, — потряс он головой. — Но твою ж мать.
Бьякуя согласно усмехнулся.
— Полагаю, вы тоже понимаете, что нам стоит расстаться до вечера.
— Эт точно. Мать твою… как в тринадцать лет.
Приняв решение, одевались они, не глядя друг на друга, быстро, будто поднятые по команде кадеты в Академии. Зараки оглянулся только один раз, когда уходил, уже стоя на верхней ступеньке лестницы. Он коротко кивнул Бьякуе, обернувшемуся ровно в тот же момент: вечером приду.
Через несколько секунд под быстрыми шагами заскрипели полы верхнего этажа и донеслось громкое:
— Не, капитан Кучики еще почитает.
Ни вопроса, ни ответа дежурного слышно не было.
Раздражение из-за грубых манер Зараки было настолько привычным, что Бьякуя теперь едва его замечал — притерпелся, к тому же это было частью Зараки, а Бьякуя всегда был сторонником мнения, что человека стоит принимать таким, какой он есть, не пытаясь переделать и подогнать под себя. Тем более, они же просто спят, даже… «трахаются» — перекатил Бьякуя на языке подхваченное слово. Впрочем, пора было возвращаться к расследованию.
Имя Кеиши отыскалось в третьем по счету журнале — судя по записям, в тот день случилось нападение Пустых, раненые поступали один за другим, с короткими интервалами между группами.
17:37 Кеиши. Днз: проникающее ранение в живот. Оф. Иемура. Асс. Харунобу.
Запись шла сразу следом за записью о ранении Широгане. Рядом стояла приписка уже другим почерком — «21:14 Скончался». Врачебная ошибка? Обычно, если уж Четвертый отряд успевал на помощь раненым, смерти удавалось избежать. Харунобу и Иемура… Судя по рассказам Ренджи, особой любви между ними не было: Иемура боялся за свою должность и — если верить расхожим шуткам — завидовал успеху у дам.
Торопливые шаги на лестнице раздались, когда Бьякуя уже убирал журналы на полку. Иемура слетел вниз и остановился перед Бьякуей, открывая и закрывая рот, будто краснощекий карась в пруду. Должно быть, показывавшая ему журналы дежурная успела передать Иемуре сообщение.
— Вы что-то хотели?
— В чем меня обвиняют?! — с наигранным возмущением выпалил Иемура.
— Обвиняют? Кто?
— Этот подлец! Харунобу!
Харунобу? Иемура предположил, что тот обвинил его в смерти Широгане? Или же за ним не один грешок?
— Обвинений пока никому не предъявляли, ведется расследование. — Бьякуя снова снял с полки тот самый журнал и раскрыл на нужной странице. Иемура приподнялся на цыпочках и даже шею вытянул, чтобы разглядеть, что там. — Кеиши, проникающее ранение в живот.
Видимо, ошибался Иемура все-таки не очень часто — он лишь на мгновение недоуменно нахмурился и тут же вспыхнул:
— Это дело давно уже закрыто! Капитан Унохана сказала… — Он запнулся, резко выдохнул и вдруг успокоился. Поправил очки и уже ровно повторил: — То дело закрыто, капитан Кучики.
Похоже, ошибка действительно была, и Иемуре каким-то образом удалось выкрутиться перед капитаном Уноханой. Ее Иемура очевидно боялся — если подробности выйдут за пределы Четвертого отряда, отвечать придется ей.
Шантаж? Или Широгане просто знал что-то неположенное? Бьякуя смерил Иемуру взглядом. Пожалуй, роста и силы хватило бы для того удара.
— Что вы делали вчера ночью от половины двенадцатого до половины первого? — спросил Бьякуя.
Иемура либо был хорошим актером, либо действительно не ожидал этого вопроса.
— Спал, — растеряно проговорил он.
— Кто-нибудь может это подтвердить?
Иемура дернулся и кисло скривился:
— Нет, я был дома один.
— А когда вы в последний раз видели Широгане?
— С неделю назад, она плечо потянула… — Кажется, и этот вопрос оказался для Иемуры неожиданным.
— Я имею в виду ее отца, — уточнил Бьякуя.
— Э… Гинжиро? Когда очки покупал, наверное, месяца два уже прошло… Простите, капитан Кучики, я не совсем понимаю…
— Широгане Гинжиро был найден мертвым сегодня утром.
У Иемуры вытянулось лицо.
— Но… Но, капитан Кучики, я… какое отношение к этому могу иметь я? — Бьякуя почти был готов поверить в искренность его изумления.
— Этого я пока не могу вам рассказать. Благодарю за ответы, — Бьякуя коротко кивнул и положил журнал на полку. — Вероятно, чуть позже мне придется задать вам еще несколько вопросов. Хорошего дня.
Если Иемура и хотел спросить что-то еще, то Бьякуя не дал ему такой возможности — просто прошел мимо него к лестнице и начал подниматься. В конце концов, если уж и тратить время впустую, то не отвечая на бессмысленные вопросы. Существовал гораздо более приятный способ.
У выхода из архива Бьякуя задержался, раздумывая. Если Широгане промышлял шантажом, то загадочным записям в его книжечке находилось довольно простое объяснение, как и убийству. Когда выплывшая наружу правда грозит пошатнуть положение, можно пойти на многое.
Десять тысяч Омаэде — наверняка взятка. Укитаке и его дед… Бьякуя едва не скрипнул зубами. Дорого бы он дал, чтобы узнать, о чем они говорили. К сожалению, проще воскресить Широгане, чем выведать тайну у капитана Укитаке. Зараки… Отступившее было нехорошее предчувствие вернулось. Накатило острое желание сорваться в шунпо в Руконгай, отыскать харчевню Чики и этого самого Ханджи. Нет уж. Не годится второй раз в день отрываться от работы ради любовника. Бьякуя взял себя в руки. В Руконгай можно и отправить кого-нибудь, а вот с Омаэдой поговорить — только лично. Он решил, что заглянет в казармы своего отряда по дороге во Второй, но уже у ворот передумал, он и сам не понимал почему.
***
Омаэда сидел на перилах веранды, подставив лицо жаркому солнцу. Всю правую щеку от уголка глаза до подбородка пересекала яркая широкая царапина.
— А, капитан Кучики, доброго вам дня! — Когда Бьякуя остановился в шаге от него, тот пошевелился, делая вид, что собирается подняться с перил. Потом поморщился и жалостливо сказал: — Позвольте мне не вставать, — он показал на царапину. — Был ранен в схватке.
В любой другой день Бьякуя решил бы, что схватка была где-нибудь на кухне и полоснули Омаэду острым ногтем, и прошел бы мимо, не удостоив ответом. Но сегодня был повод присмотреться.
— Позвольте взглянуть. — Он наклонился ближе к щеке. Нет, на ноготь не похоже, слишком ровная полоса осталась. Скорее след от самого кончика занпакто. — И с кем вы сражались?
Омаэда выпрямил спину и упер кулак в бедро.
— Этого я не могу вам рассказать. Тут замешана дама. Такие люди, как мы с вами, — он чуть подался вперед, — понимаем, когда лучше сохранить все в тайне.
Бьякуя едва не улыбнулся, настолько комично это прозвучало. «Такие люди, как мы с вами» — ну надо же, на такую нелепость даже оскорбляться смешно.
— Под солнцем шрам не заживет быстрее. Лучше воспользуйтесь кидо, — посоветовал он.
Кинув взгляд по сторонам, Омаэда доверительно сказал:
— Я хочу, чтобы он немного побыл, только чтоб казался светлее по сравнению с кожей. Дамы любят, когда в мужской красоте есть крохотный изъян. — Он снова подставил лицо под солнечные лучи и добавил уже обычным тоном: — А капитана Сой Фонг нет, и до завтра не будет.
— Мне это известно, — кивнул Бьякуя. Сой Фонг отправилась в Мир живых по приказу командующего. — Мне нужны именно вы. Я все-таки хотел бы узнать, что вы делали сегодня в районе полуночи. И полагаю, нам лучше поговорить об этом в вашем кабинете.
Омаэда мгновенно подобрался, свел брови на переносице. Прищурился.
— Это вы про Широгане хотите спросить, капитан Кучики?
Вот как. Новости до Второго отряда добираются гораздо быстрее, чем до Четвертого? Или Омаэда сообразительнее Иемуры? А может…
— Ничего об этом не знаю! У меня алиби!
Похоже, обвинение в убийстве было достаточно веским доводом не хранить тайну прекрасной дамы. Бьякуя усмехнулся про себя.
— Я был в доме красных фонарей в Третьем районе!
— И с кем же вы там сражались? — Бьякуя кивнул на его шрам.
Омаэда схватился за щеку. Отвел взгляд.
— Ни с кем, чертова гарпия не хотела мне вина наливать. Я там золота оставил — можно улицу замостить, а она ни в какую.
Бьякуя не был уверен, что можно доверять словам куртизанок, особенно если их заработок зависит от Омаэды. А судя по слухам, скупым с женщинами он не был.
— И вообще, с чего бы мне его убивать? У меня мотива нет, — Омаэда снова надулся, придумав себе оправдание.
— «Золотой карп», Тошики, десять тысяч, — зачитал Бьякуя, достав книжку. На самом деле, записи он запомнил наизусть, но ему хотелось посмотреть, как Омаэда отреагирует на ее появление.
Сама книжка внимания Омаэды не привлекла, но вот слова заставили побледнеть так, что тонкий красный шрам показался еще ярче. Омаэда слез с перил и отступил в тень у стены.
— Не понимаю, о чем вы, капитан Кучики, — заявил он оттуда.
— Откат? — бросил Бьякуя наугад, вспомнив услышанное у Ренджи словечко.
— Откуда вы взяли? Это клевета!
Бьякуя многозначительно промолчал, надеясь, что Омаэда сам себя выдаст. И это молчание, похоже, еще сильнее напугало Омаэду. Он прижался к стене и вытер вспотевший лоб рукавом.
Да, такой страх мог толкнуть на убийство. И рост, и сила удара тоже вполне подходили.
— Широгане… — начал Бьякуя, но Омаэда не дал ему договорить.
— Я приведу пять! Нет! Семь свидетелей, которые скажут, что я всю ночь никуда не выходил!
Наблюдать страх крупного сильного мужчины было неприятно. Бьякуя поморщился.
— Запишите имена ваших свидетелей и пришлите лейтенанту Абараю, — сказал он, прежде чем покинуть территорию второго отряда. — Ваши махинации меня интересуют мало, но если обнаружится, что свидетели подкуплены, я, пожалуй, покажу эти записи капитану Сой Фон.
***
Ренджи ожидал его в харчевне в двух кварталах от дома Широгане. Названия у харчевни не было, да и толковой вывески тоже, только на стене справа от двери была нарисована женщина с кудрявыми черными волосами. Художник не слишком верно изобразил поднятые руки. Казалось, их переломили в локтях. А вот взметнувшаяся красная юбка ему вполне удалась.
От Ренджи, сидевшего за столиком у стойки, ощутимо несло дешевым рисовым вином.
— Ты что-нибудь ел? — спросил Бьякуя, заметив его чересчур розовое лицо. Он не собирался упрекать Ренджи. Без должного количества выпивки расспрашивать местных о слухах и подозрениях бесполезно.
Ренджи приподнял плошку, стоявшую перед ним, по дну перекатилась пара сухариков.
— Адская штука. Выжигает все живое, но оторваться невозможно. Хозяйка сыпет красный перец во все подряд, только ни у кого язык не повернется ей сказать, что надо бы поменьше.
Бьякуя кинул взгляд за стойку. Хозяйкой оказалась уже немолодая женщина. Очевидно, когда-то она была красива, но тяжелая жизнь измотала ее, и остатков былой красоты было явно недостаточно для такой жертвы со стороны посетителей — в зале за столами сидело человек десять, и, судя по красным лицам и слезящимся глазам, немногие из них наслаждались едой. Хотя пахло тут вкусно, да и чисто было, но это неудивительно для заведения в торговых рядах.
Бьякуя вопросительно поднял бровь.
— У нее две дочери, а муж пропал с месяц назад, вроде убили, родни нету, вот и вертится. Помочь ей хотели, а денег так просто она не берет. Гордая. Только жалко ее соседям, вот и ходят есть постоянно, пусть хоть так заработает. Ну и, конечно, слова плохого не скажут про готовку, чтоб не обидеть.
Ренджи закинул в рот сухарик и захрустел, розовея еще сильнее. Бьякуя вспомнил, что еще не обедал, а время уже шло к пяти. Он решил попробовать, а если понравится — заказать полноценный обед.
Перца хозяйка действительно не жалела, во всяком случае, Бьякуя если бы и добавил, то совсем немного.
— Неплохо, — сказал он удивленно смотревшему на него Ренджи. — Я бы поел.
Ренджи покачал головой:
— Ну вы даете, капитан. — Он обернулся к хозяйке и позвал: — Чика! Принеси господину капитану что у тебя самое острое! — И продолжил рассказывать: — Так вот про мужа интересно. Все молчат, как воды в рот набрали. При том, что про Широгане мне выложили все: от его долгов с точностью до гроша до цвета нижней юкаты его двоюродной бабушки. Только и говорят, что последней сволочью был этот Хаджин или как его там.
Ханджи — едва не поправил его Бьякуя. К счастью, в этот момент хозяйка принесла заказ. Ханджи и харчевня у Чики. Совпадение несколько ошеломило его, и он был благодарен хозяйке, что та, расставляя тарелки, закрыла его на несколько секунд от Ренджи.
Он внимательнее присмотрелся к хозяйке, Чике. Край подвязанного рукава почти скрывал серую повязку на руке. Видимо, денег не хватало даже на траурную юкату, если не знать, куда смотреть, то можно и не заметить.
Сорока девяти дней не прошло еще, значит.
— Так вот, про Широгане, — стоило хозяйке отойти подальше, продолжил Ренджи, не замечая его замешательства. — По слухам, он года два назад пристрастился к игре. Два-три раза в неделю ходил, в чет-и-нечет спускал деньги. В долги влезал, но отдавал, когда быстро, когда нет. То ли выигрывал по-крупному, то ли еще где перезанимал. Говорят, то месяцами без гроша сидел, вся выручка от лавки на отдачу шла, то вдруг появлялась у него сразу большая сумма. Так что Михане была права — наследовать там особенно нечего.
Бьякуя рассеянно жевал мясо, макая горячие пышные лепешки в соус, слушая Ренджи. Тот рассказывал, что ему удалось узнать о людях из списка. У нескольких из них обнаружились довольно неприятные секреты, выплывшие наружу, о других ничего не было слышно, разве что какие-нибудь мелкие слухи, которые всегда ходят в торговых кварталах.
Чем дальше Ренджи говорил, тем больше Бьякуя уверялся: дело в шантаже. И самые вероятные подозреваемые — шинигами. Конечно, кто-то из соседей мог нанять убийцу, но проникнуть в Сейрейтей на территорию Шестого отряда ровно в нужный момент довольно сложно. В этом случае Широгане скорее бы подстерегали в Руконгае.
Иемура, Омаэда, Зараки, Укитаке. Зараки. Еда потеряла вкус.
Не из-за этого ли Зараки так настаивал на денежном мотиве? И не потому ли он не пришел ночью?
Но больше всего беспокоило другое. Собственное нежелание никому — даже Ренджи — сообщать о своих подозрениях. О том, что Зараки мог бы…
Нет. Бьякуя покачал головой, возражая собственным мыслям. Дело не в Зараки. Просто не хочется бросать тень подозрения на своих сослуживцев, пока нет полной уверенности. Надо поговорить с Зараки, а завтра утром — с Укитаке. Тогда и только тогда он сможет сделать выводы. И тогда же расскажет о шантаже.
Ренджи тем временем выложил все, что узнал, и теперь вопросительно смотрел на него.
— Что думаете, капитан?
— Не будем торопиться. Мне надо еще кое-что проверить.
Предупреждать Ренджи, что надо держать язык за зубами, не было нужды. Тот и сам знал, когда стоит молчать.
***
После разговора с Ренджи он пытался еще посмотреть счета из магазина Широгане, вдруг крупные суммы можно было объяснить продажей большой партии, но понял, что не может сосредоточиться. Мысли перескакивали на Зараки — а если тот виновен? Перескакивали и тут же разбегались, — не ухватишь.
Промучившись почти час, Бьякуя направился в поместье и долго сидел на западной веранде, наблюдая, как удлиняются тени от бамбуковой изгороди в саду и солнце медленно опускается за пышную крону старой сливы. Книжка Широгане лежала рядом, и взгляд иногда соскальзывал к ней. Затем, когда сумерки наползли на сад, Бьякуя поднялся, зажег лампы, растер палочку туши — размеренные движения всегда помогали ему собраться — и принялся записывать события дня. Сцену у стены казармы, разговор с Широгане, с Иемурой и Омаэдой. Рассказанное Ренджи.
Постепенно, будто следуя за ровными колонками иероглифов, мысли тоже выстроились.
Больше всего беспокоило то, что Бьякуя до сих пор никому не показал книжку Широгане. Его сегодняшние действия с того момента, как он увидел имя Зараки на пожелтевших страницах, были сплошной нелепицей. Он мог сколько угодно говорить себе, что просто рано и он хочет быть уверенным в своих подозрениях, но все равно это больше всего походило на сокрытие улики. Однако такого не делают ради любовника.
Мысли, что между ними большее, чем просто постель, Бьякуя не допускал. Его сердце уже умерло дважды. Один раз — вместе с Хисаной, истощенной долгой болезнью. Во второй раз Бьякуя казнил его своими руками, отправляя Рукию на холм Согиоку.
Он больше не мог любить. И не хотел.
Мысли снова смешались. Наверное, прежде всего остального стоило поговорить с Зараки, выяснить, виновен тот или нет. Найдется алиби — прекрасно. Бьякуя просто сможет выкинуть его из головы. Если же нет… Бьякуя составит полный список подозреваемых и утром же отправит командующему. Таков его долг.
Зараки ввалился, когда уже стемнело, принес в прохладу и тишину дома пыльный зной августовской улицы. Звериное чутье его потрясало: вместо того, чтобы по обыкновению набросится на Бьякую, он застыл посреди комнаты. Крылья его длинного носа дрогнули. Он прищурился.
— Чего еще не так?
Прямой вопрос сбил Бьякую с мысли. Он предполагал, что разговор будет непростым, но не думал, что растеряется. С Зараки он никогда не ходил вокруг да около, да это было и невозможно — тот просто отметал ворох бессмысленных вежливых фраз, сразу переходя к сути.
— Где вы были вчера ночью? — как бы отвратительно ни звучал вопрос, такое начало показалось Бьякуе наиболее безобидным.
Зараки хмыкнул.
— Ревнуешь?
— Вы меня плохо знаете, Зараки?
Тот покачал головой.
— Нет уж, меня этим, — он помахал ладонью перед лицом, — не проведешь. Я знаю, как ты дерешься и как ты трахаешься, — его губы растянулись в улыбке. — Совсем не как ледышка, какую изображаешь.
Общение с Зараки действительно было значительным испытанием для его выдержки. Иногда Бьякуе хотелось, чтобы все их разговоры происходили на тренировочной площадке. Там он мог бы вложить все свои чувства в удар меча.
— Не принимайте желаемое за действительное. И не уходите от ответа. Мне нужно знать, где вы были. Для расследования.
— Нахуя? — Зараки, кажется, искренне изумился.
Бьякуя заставил себя посмотреть Зараки прямо в глаза и сказал:
— Я думаю, вы убили человека.
Произнести это вслух было непросто, будто облеченное в слова и звуки подозрение становилось реальным обвинением, вынесенным судьей, и за ним неизбежно должно было последовать наказание.
Зараки поднял бровь.
— И не одного. Тоже мне новости.
— Шестого июля, торговец по имени Ханджи…
— Слушай, ты же меня об этом утром спрашивал, сказал же, не знаю такого, — перебил его Зараки.
— Дайте мне договорить! Шестого июля в харчевне в двух кварталах от дома Широгане, — там, на стене, танцующая женщина нарисована — вы убили мужа хозяйки…
— Ты про Чику, что ли? Бля, да откуда мне знать, как ее мудака-мужа звали.
— Зараки! — Бьякуя выругался про себя, не выдержал и повысил голос. — И я подозреваю, что вы могли убить Широгане…
— Хера се, уже два трупака на мне… На хрена мне это?
— Широгане знал об убийстве Ханджи и, я подозреваю, шантажировал вас этим.
Зараки застыл на мгновение. И тут же зло ощерился:
— Слушай, это ты меня плохо знаешь. Шантажировать? Да я хоть с холма Согиоку об этом крикнуть могу. Этой суке жена старой показалась, так он на ее девчонок перекинуться хотел.
— Просто скажите, где вы были. Я хочу знать, что у вас есть алиби!
Зараки отступил на шаг, удивленно его разглядывая, и все-таки признался:
— У Укитаке.
Подумать только, какое совпадение. Бьякуе на мгновение представилось, как Зараки и Укитаке поджидают Широгане в тенях у казармы. Нет. Этого не может быть. Это просто абсурд. Он помотал головой и обессилено опустился на пол на краю веранды.
Немного постояв над ним, Зараки опустился следом. Уселся, скрестив ноги, упер локоть в колено и положил подбородок на ладонь.
— Значит, трахаться мы сегодня не будем? — спросил он задумчиво после долго молчания.
Изумленный, Бьякуя поднял на него взгляд.
— Ну а че?.. Мы ж по-другому не можем, — сказал он неожиданно серьезно.
Бьякуя опустил глаза. Кенпачи фыркнул и завозился, укладываясь на пол. Колокольчик задел колено, едва слышно звякнув.
«Мы не можем…» — Бьякуя повторил про себя. Мы.
Он подвинулся ближе.
— Я просто хочу знать, что вы этого не делали. Что мне не придется опять выбирать между правилами и… важным для меня человеком.
Зараки обернулся, несколько секунд разглядывал, ничего не говоря, потом положил голову ему на колени и прикрыл глаза.
— Я не убивал Широгане.
Колокольчики снова тихо звякнули.
Помедлив, Бьякуя вытащил ладонь, неудобно зажатую между его бедром и плечом Зараки, и осторожно провел пальцем вдоль тонкого рваного шрама.
«Мы по-другому не можем…» Сердце щемило.
Ткань рукава топорщили торчащие пряди. Бьякуя осторожно стянул один колокольчик и скатил с ладони, будто мраморный шарик в детской игре. Пригладил жесткие волосы. Пожалуй, Зараки бы больше пошло, если бы они просто сбегали распущенной гривой. Не дождавшись возражений, Бьякуя принялся высвобождать следующую прядь.
Постепенно снятые колокольчики раскатились по полу веранды. Из-за крыши дома на небо выползла луна. Зараки, прищурившись, наблюдал за ее движением, а Бьякуя перебирал его волосы — сегодня все было по-другому — и думал о том, что никогда не считал Зараки способным на подлость, на удар в спину. Зараки всегда радовался драке, и тайные убийства никогда не были в его характере. И еще о том, что, если отбросить всю чушь, в которой он напрасно себя убеждал последние полгода, то останется правда, какой бы невероятной она ни была: сердце его снова живет, но научилось бояться боли.
Бедро немело под тяжестью головы Зараки, но Бьякуя и не думал менять позу, только сдвинул длинные жесткие волосы назад, открывая шею и плечо. Провел ладонью по коже, там, где пряталась артерия. Если правильно ударить вот сюда — пальцы остановились — то человека уже не спасти: истечет кровью в считанные секунды. Такое уязвимое место, но Зараки даже не вздрогнул. Что ж, он тоже сегодня — по-другому…
Успокоившиеся мысли плавно перетекли на события сегодняшнего дня.
Когда начало светать, Бьякуя тронул Зараки за плечо.
— Идемте, — сказал он.
— Куда?
— Ставить… следственный эксперимент. Я знаю, кто убийца, мне нужно проверить последние детали.
Все было в точности как вчера: солнце поднималось над горизонтом, утренний туман накрывал Сейрейтей. Бьякуя встал у казармы в том месте, где по его расчетам должен был стоять Широгане.
— Встаньте сзади и нанесите удар, вы видели как, — велел он Зараки.
Тот хмыкнул, заходя ему за спину:
— А если я сейчас и тебя укокошу? Книжечку себе и концы в воду?
— Можете считать это оригинальным способом самоубийства. Я потерял голову от неразделенной любви к вам и решил, что нет ничего романтичнее, — он оборвал себя. — Прекратите нести чушь. Бейте.
Меч со свистом рассек воздух — и замер в волоске от шеи. Бьякуя покосился на лезвие.
— Видите разницу?
Зараки переместил меч так, как он должен был бы войти в плечо Широгане — на три пальца дальше от шеи и перпендикулярно земле.
— Наклон другой, — хмыкнул Зараки. — На волос, но другой. Как только догадался?
— Отбросил все невозможное, — задумчиво сказал Бьякуя.
Тогда, на веранде, разглядывая шею Зараки, он поочередно попытался представить Укитаке, Омаэду и Иемуру в тенях у казарм. Укитаке… это не его стиль. Омаэда — скорее всего просто бы откупился. Иемура — тоже нет, у Четвертого отряда были свои способы незаметно избавиться от ненужного человека. Затем Бьякуя представил на месте убийцы самого себя. Вот он ждет, прячась в тенях, позволяет Широгане пройти мимо, поднимает меч — и бьет. Представилось живо, но что-то не совпадало, какие-то мелочи, с тем, что Бьякуя видел утром. Что-то кроме удара. Он огляделся. Вот оно.
— Иногда отсутствие чего-либо — гораздо более важная улика, — сказал Бьякуя.
— Ты о чем?
Бьякуя показал на высокую траву у стены.
— И?
— Широгане не успел даже обернуться. Конечно, мирная жизнь могла расслабить его, но не настолько. Убийца должен был поджидать его — там. Туда не попадает свет фонарей. Но трава не примята нисколько. Значит… — Бьякуя поднял голову к крыше, — били, спрыгивая оттуда, оттого и удар строго вертикально вниз, без наклона, который получился у вас.
На крышу они запрыгнули одновременно. Бьякуя подошел к краю, рассматривая черепицу. Одна была чуть сдвинута. Он наклонился, заметив светлую полоску.
— Смотрите, — показал он Зараки сплетенные соломинки.
— Ремешок от сандалии?
Бьякуя кивнул.
— У Широгане сегодня утром был порван.
Зараки посмотрел с крыши вниз.
— Вот тебе и рост, и силенки.
***
Арест оставил горькое послевкусие. Широгане недолго запиралась.
«Он собирался дом заложить! И магазин! И так уже продал все ценное! — разрыдалась она под строгим взглядом Бьякуи. — Я не хотела! Я не собиралась! Сколько просила его: хватит играть! Он обещал, а потом снова шел! Что… Что я могла сделать?! Дом ведь — мамино наследство, она мне оставила!».
День прошел за составлением рапортов, получением ордеров и описанием улик.
А вечером на закате Бьякуя снова обнаружил себя сидящим на веранде. Перед ним стояла жаровня с тлеющими углями. Пахло горелой бумагой и паленой кожей. Зараки сидел рядом, время от времени бросая на него косые взгляды.
— Чего это ты палишь? — кивнул Зараки на жаровню.
Бьякуя не торопился отвечать. В конце дня, покончив с бумагами, он подошел к Укитаке, показал запись в книжке. Тот, вздохнув, закашлялся, но все-таки пригласил его на чай. Разговор вышел долгий и не очень приятный — Укитаке, стараясь смягчить слова, ходил вокруг да около. Оказалось, отец нарушил приказ: вместо того, чтобы держать позицию вместе со своим отрядом, бросился защищать жену и не успел, был тяжело ранен и скончался через неделю после нее. Дед, Укитаке и тогдашние лейтенанты договорились сказать, что Кучики Соджун погиб в бою.
— Праздное любопытство, — сказал наконец Бьякуя и добавил, чтобы сменить тему: — Послушайте, Зараки. Предположим, только предположим, я вас ревную. Что вы делали у Укитаке?
— Да не ревнуешь ты. Тебе просто до смерти любопытно. — Зараки вздохнул, сунул руку за пазуху и вытащил стопку потрепанных листков. — Стихи, бля, учился писать. С кем поведешься… — Он вытащил один лист и протянул Бьякуе.
«В чаще мелькнет косоде
Цвета вишневых соцветий,
Сердце пропустит удар.
Выйди, луна, из-за туч,
Спляшем под песню клинков».
— Сорок раз переписал… Ну почему нельзя просто сказать то, что хочешь сказать? Обязательно все вывернуть? — ворчал Зараки, пока Бьякуя читал.
— Могу я увидеть, как это выглядело изначально? — спросил он, дойдя до последней строки.
Зараки вытащил другой лист.
«Хватит дурить
и изображать
из себя недотрогу
тебя я люблю
давай подеремся».
— Вы определенно алмаз, который не стоит гранить.
— Не больно-то и хотелось, — кажется, он надеялся на другую оценку.
— Это я оставлю себе. — Бьякуя сложил второй листок.
— Да-да, ты еще все ошибки там разбери.
Бьякуя усмехнулся и сказал, поднимаясь:
— Стали заслышав звон, снова вишня цветет в засохшем саду. В дальних покоях луна мою постель серебрит.
Видимо, что-то из наставлений Укитаке о метафорах все-таки отложилось в его голове, потому что Зараки мгновенно вскочил на ноги.
— Ну наконец-то! — И поспешил за Бьякуей в спальню.
@темы: яой, фантворчетво: фанфикшен, рейтинг: NC-17
понедельник, 23 декабря 2013
С капитаном Зараки время летит незаметно
Приглашаем читать, комментировать, болеть и голосовать за команду 
Сегодня - последний день голосования за любимый пейринг
Тема №1: Юмор/стеб. Страшная сказка, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, PG-13, юмор, романс, приключения, слэш, миди (7,3 тыс. слов)
Голосование здесь.
Тема №2: AU. Повесть о сосне и мяте, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, NC-17, драма/романс, слэш, омегаверс, МПРЕГ, даб-кон, ООС, упоминание смерти младенца, миди (20,3 тыс. слов)
Голосование здесь.
Арт/клип/коллаж №1: PWP. Надлом, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, PG-13, романс, слэш, рисунок
Голосование здесь.
Тема №3: PWP. Простой способ жить, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, NC-17, PWP/романс, слэш, модерн!АУ, миди (7,4 тыс. слов)
Голосование здесь.
Тема №4: Мистика/психодел/хоррор. Безымянные мечи, Зараки Кенпачи, Кучики Бьякуя, Кусаджиши Ячиру, Кучики Рукия, R, мистика, приключения, хоррор, джен, АУ от канона, миди (19,3 тыс. слов)
Голосование здесь.
Тема №5: Детектив/приключения/экшн. То, что останется, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, другие персонажи, NC-17, детектив/романс, слэш, ER, миди (7,6 тыс. слов)
Голосование здесь.
Арт/клип/коллаж №2: романс/флафф. Весна и лето, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, PG-13, романс, слэш, рисунок
Голосование здесь.
Тема №6: Ангст/драма. Так лучше, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, R, драма/ангст, слэш, смерть персонажей, ER, миди (6,3 тыс. слов) New
Голосование здесь.
Тема №7: Романс/флафф. В конце романа — многоточие, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, NC-17, романс, слэш, модерн!АУ, миди (14,1 тыс. слов) New
Голосование здесь.
Правила голосования указаны в соответствующих постах.
Внеконкурс
6/11, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, G, романс, слэш, коллаж (обои на рабочий стол)
Сегодня - последний день голосования за любимый пейринг
Тема №1: Юмор/стеб. Страшная сказка, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, PG-13, юмор, романс, приключения, слэш, миди (7,3 тыс. слов)
Голосование здесь.
Тема №2: AU. Повесть о сосне и мяте, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, NC-17, драма/романс, слэш, омегаверс, МПРЕГ, даб-кон, ООС, упоминание смерти младенца, миди (20,3 тыс. слов)
Голосование здесь.
Арт/клип/коллаж №1: PWP. Надлом, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, PG-13, романс, слэш, рисунок
Голосование здесь.
Тема №3: PWP. Простой способ жить, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, NC-17, PWP/романс, слэш, модерн!АУ, миди (7,4 тыс. слов)
Голосование здесь.
Тема №4: Мистика/психодел/хоррор. Безымянные мечи, Зараки Кенпачи, Кучики Бьякуя, Кусаджиши Ячиру, Кучики Рукия, R, мистика, приключения, хоррор, джен, АУ от канона, миди (19,3 тыс. слов)
Голосование здесь.
Тема №5: Детектив/приключения/экшн. То, что останется, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, другие персонажи, NC-17, детектив/романс, слэш, ER, миди (7,6 тыс. слов)
Голосование здесь.
Арт/клип/коллаж №2: романс/флафф. Весна и лето, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, PG-13, романс, слэш, рисунок
Голосование здесь.
Тема №6: Ангст/драма. Так лучше, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, R, драма/ангст, слэш, смерть персонажей, ER, миди (6,3 тыс. слов) New
Голосование здесь.
Тема №7: Романс/флафф. В конце романа — многоточие, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, NC-17, романс, слэш, модерн!АУ, миди (14,1 тыс. слов) New
Голосование здесь.
Правила голосования указаны в соответствующих постах.
Внеконкурс
6/11, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, G, романс, слэш, коллаж (обои на рабочий стол)
четверг, 31 октября 2013
С капитаном Зараки время летит незаметно
Название: Случайная связь
Автор: Пухоспинка
Беты: Becky Thatcher, Emberstone
Размер: миди, 12 200 слов
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, упоминаются другие пейринги
Категория: слэш
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: из-за стечения обстоятельств Бьякуя вынужден продать себя Зараки Кенпачи
Предупреждения: слэйв, ООС, порка, даб-кон, харт/комфорт, капитаны бы никогда, свадьба в конце порнофильма (с)
Ссылка для скачивания: .doc
Читать дальшеГлава 1
Бьякуя задумчиво смотрел на испещренный иероглифами лист простой рисовой бумаги.
Последние месяцы оказались трудными. Внутриклановая борьба вышла на уровень, о котором Бьякуя еще год назад не мог помыслить. Он всегда считал, что держит в поле зрения всех возможных смутьянов и контролирует семейный бизнес.
Во время четко спланированного покушения выяснилось, как Бьякуя ошибался — погибло с десяток слуг, под угрозой оказалась жизнь Рукии. О себе он не думал, лишь досадовал, что нападающие в чем-то правы: будь он достаточно силен, до попытки переворота дело бы никогда не дошло.
Теперь, когда заговорщики отправились в Улей, в клане был наведен порядок, а недовольных не осталось, лежащий перед Бьякуей лист оставался последней проблемой.
Снова и снова перебирая в памяти детали рассказа Рукии, Бьякуя не мог не признать, что она действовала хоть и импульсивно, но в целом — верно. Жизнь тридцати детей в обмен на себя и свою свободу — хорошая сделка. Бьякуя не был уверен, что в аналогичной ситуации поступил бы так же, однако Рукия всегда была рассудительнее и спокойнее, чем он.
Теперь Бьякуя смотрел на бумагу, от которой за милю несло запрещенными искусствами, и задавался вопросом: что дальше?
Лидер банды, организовавший нападение на поместье, тот, у кого Рукия обменяла свою свободу на детей, откупился рабским контрактом от настигшего это Зараки. За это тот позволил отбросу бежать, и гнев рвал Бьякую в клочья. В то же время он признавал, что все могло обернуться намного хуже. Например, преступника нагнал бы кто-нибудь другой, закладная могла очутиться неизвестно где и неизвестно в каких руках. А лидера он все равно потом уничтожил.
Зараки же был достаточно благороден, чтобы сообщить Бьякуе о своей добыче. Он не шантажировал, просто сказал: «Я не хочу, чтобы ты узнал об этом от черт знает кого, — Зараки смотрел тяжело, и от всплесков его реяцу потрескивали стены. — Твоя сестра меня устраивает, обижать не буду». И ушел.
Бьякуя в гневе сжал пальцы и почувствовал, что задыхается. Рукия давно стала взрослой, она была готова отвечать за свои поступки и хорошо представляла, что ее может ждать из-за этого контракта. Помимо рабства как такового, в случае огласки она окажется в Улье — за причастность к использованию запрещенного кидо. Но она ни минуты не жалела.
«Их тридцать человек, дорогой брат, — она смотрела в пол, но выглядела решительно, — некоторые совсем маленькие, эти шинигами, родившиеся в Сейрейтее. Как я могу сожалеть? Но мне грустно, что я огорчила вас».
Пришлось унизиться до того, чтобы догнать Кенпачи. Прежде чем начинать переговоры, Бьякуя должен был точно узнать, что тот потребует от Рукии. И как собирается ею воспользоваться. Вариантов была масса. Один из них — женитьба. Таким образом Зараки становился единственным наследником мужского пола и обретал влияние столь же большое, каким обладал сам Бьякуя. Второй вариант — выгодная продажа. Двенадцатый отряд заплатил бы половину своего годового бюджета, чтобы иметь возможность ставить опыты над шинигами уровня лейтенанта. Но у Бьякуи много денег, чем кто-либо мог дать, он всегда предложит больше.
Однако стоило догадаться, что все это чересчур сложно для Зараки. Тот слишком животное и слишком глуп, чтобы задумываться о выгоде. Ему лишь нужно было…
— Что? — Бьякуе казалось, что он ослышался.
— Я собираюсь ее иногда ебать, — пожал плечами Зараки. — Обычные души мрут, трахаясь со мной, а шинигами послабже заболевают. Твоя сестра сильная, я знаю, я с ней дрался.
Бьякуя судорожно стискивал пальцы, пытаясь унять ярость.
— Я готов заплатить столько, что тебе хватит купить любую женщину с любой духовной силой.
— Зачем мне эти коты в мешках? У меня уже есть такая женщина, твоя сестра. И не дергайся, я буду бережен. Я вообще не обижаю женщин. — Кенпачи вдруг посмотрел с любопытством. — А ты готов подложить под меня любую, лишь бы убрать Рукию подальше, да?
— Моя сестра будет обесчещена. Ты мог бы жениться на ней. Тебе даже не обязательно селиться в поместье…
— Кучики, не держи меня за идиота. Мне нахер не нужен твой клан, я хочу убивать от одной мысли, что придется заниматься какими-то делами и ходить хоть на одну церемонию в год. Мне наплевать на честь твоей сестры, мне просто нужна дырка.
Наверное, дедушка был прав, когда говорил, что Бьякуе нужно избавиться от своей импульсивности. С другой стороны, Бьякуя не видел иного пути.
— Если тебе нужна просто, как ты выразился, дырка, я предлагаю себя. Как минимум одна у меня есть. И меня точно не разорвет твоя реяцу, со мной ты тоже сражался.
Кенпачи молчал и только глядел, прищурившись, а потом изрек:
— Посмотрим.
И вот сейчас Бьякуя сидел, изучал лист закладной и ждал решения Кенпачи. О себе он больше не думал — решение принято. Точка. Осталось смириться с его последствиями.
То, что Бьякуя попытается выкупить свою сестру, Кенпачи ожидал. Он слишком трясся над Рукией, чтобы все так и оставить. И Кенпачи хотел поскорее провести этот неприятный разговор, потому что Бьякуе, по сути, нечего было предложить. Место в клане? Если понадобится, он возьмет его силой. Деньги? У Кенпачи их было столько, что он не знал, куда их тратить.
Чего Кенпачи не ожидал, так того, что Бьякуя предложит взамен Рукии себя. Наверное, это был единственный логичный и разумный ход, но он настолько не вязался с капитаном Кучики Бьякуей, что Кенпачи даже не пришло в голову размышлять о чем-то подобном.
Он не ответил сразу, потому что хотел обдумать плюсы и минусы предложения. Оставляя Рукию у себя, он обзаводился несколькими врагами. Заменяя ее на Бьякую, Кенпачи обзаводился всего лишь одним — самим Бьякуей, и это его как раз волновало мало. Однако Рукией можно было управлять, а Бьякуя — бочка с меносами, готовая взорваться в любой момент. Но сидя с трубкой на веранде и глядя на жемчужно-пестрый закат, Кенпачи уже знал, что согласится. В конце концов, девчонке так действительно будет лучше, дырка — это дырка, а секс с Бьякуей всегда можно обменять на хорошую драку.
Он вызвал адскую бабочку и сказал одно слово: «Согласен». Бабочка взмахнула крыльями и, взлетев, пропала из виду. Кенпачи не докурил трубку и до середины, как от Бьякуи вернулся ответ: «Когда мне приступать к своим обязанностям?»
— А можешь прямо сейчас, — выдохнул Кенпачи дым на бабочку, и та исчезла.
Бьякуя появился через час. Принес с собой письменные принадлежности, контракт Рукии и требовательно посмотрел на Кенпачи.
— Делай, что считаешь нужным, — махнул он рукой. — Мне это неинтересно.
— У меня почти все готово.
Кенпачи лениво прочитал новый контракт. Условие — пожизненное рабство с согласия будущего раба — осталось прежним. Изменилось только имя. Бьякуя взял Кенпачи за руку и надрезал тыльную сторону его ладони, сцеживая кровь на бумажный лист. Потом полоснул по руке себя, и их кровь смешалась. Лист вспыхнул ядовито-зеленым светом запретного кидо.
— Все.
Бьякуя стоял перед ним, опустив руки вдоль тела, и смотрел в пол.
— И долго ты собираешься изображать жертву?
— Вы должны объявить условия.
— Да ты просто королева драмы, Кучики, — усмехнулся Кенпачи. — Значит, слушай условия.
Кенпачи тяжело поднялся, прошел вглубь дома и поманил за собой Бьякую. В личную спальню Кенпачи хода не было никому — кроме Ячиру. Но и та уважала право Кенпачи на уединение.
— Трахаться будем здесь, так что если зову — можешь тащить свою задницу прямо сюда. Это понятно?
— Вполне.
— Кроме ебли мне от тебя ничего не нужно, но ебля будет разной, все время одна поза — это скучно.
— Разумеется.
— Приходишь, когда зову. Если не можешь — то пишешь мне, что не можешь, говоришь, когда освободишься и придешь. Это тоже ясно?
— Да, это приемлемо.
— Вместо секса ты можешь предложить мне подраться. Скорее всего, я соглашусь, но, может, и нет. Или наоборот — я могу предложить. Ясно?
— Да.
— За несоблюдение моих правил и моих приказов тебя будет ждать наказание, а за хорошее поведение — поощрение. Наказание и поощрение я буду выбирать сам. Согласен?
— Да.
Закладная вспыхнула, зеленый свет изменился на красный, в комнате сначала похолодало, потом так же резко потеплело. А через миг затихло.
— Отлично, — Кенпачи потянулся и сбросил косоде. — Сунь мой экземпляр на полку и скидывай с себя шмотки.
Бьякуя аккуратно сложил письменные принадлежности, свою копию контракта опустил во внутренний карман и принялся раздеваться. Кенпачи не хотел трахаться прямо сейчас, на мужиков у него вставало крайне редко, под очень большое настроение, но интересно было посмотреть, что он в итоге приобрел — кроме обычных закидонов Бьякуи, конечно.
А тот уже развязывал пояс и снимал хакама, двигаясь сосредоточенно и неторопливо. Кенпачи запер дверь — на всякий случай, приглушил лампы и расположился на кровати. В их слабых лучах кожа Бьякуи словно светилась, лицо он прятал за прядями волос.
Одежду он аккуратно сложил на полу, сверху на стопку кинул кенсейкан. Потом выпрямился, встал перед Кенпачи и глянул скучающе.
А Кенпачи рассматривал Бьякую. Длинный мягкий член, аккуратно выстриженная мошонка, голый лобок — Бьякуя следил за собой. Кенпачи мог бы поклясться, что задница у него была тоже бритая и гладкая.
— Подойди ближе и повернись.
Когда Бьякуя подчинился, Кенпачи приподнялся, оттянул одну ягодицу, чувствуя, как самообладание Бьякуи идет трещинами и он дергается.
Ну точно. Гладкий, как девица. Кенпачи почувствовал, что возбуждается. Он потер судорожно сжавшуюся дырку, подушечки пальцев защекотали складки, а Бьякуя судорожно втянул в себя воздух.
— Эй, — негромко сказал Кенпачи, — не трясись. Это же я.
— Я могу попросить заменить секс дракой?
— Сейчас — нет.
Бьякуя судорожно вздохнул и склонил голову, принимая ответ.
— Ты не сможешь откладывать начало вечно. Чем раньше ты привыкнешь, тем лучше.
— Это разумно.
Кенпачи видел, как плечи Бьякуи медленно расслабляются.
— Я готов, — сказал он, и Кенпачи продолжил трогать его дырку.
Изредка по телу Бьякуи прокатывалась дрожь. Кенпачи было интересно, от чего она зависит. Он обнаружил, что если не давить грубо, а легко касаться ягодиц вокруг отверстия, Бьякуя дрожит сильнее.
— Может, надо было начать с минета? — задумался Кенпачи вслух.
— Не могу гарантировать, что меня не вырвет, — сдержанно ответил Бьякуя.
— Тогда терпи.
Дырка понемногу раскрывалась, теплая и влажная от пота, Бьякуя грациозно переступал с ноги на ногу, и от движения ягодиц перед глазами у Кенпачи встал так, что закружилась голова. Но он продолжал поглаживать Бьякую, неглубоко толкался в него пальцем и слушал загнанное дыхание.
Когда Кенпачи зашуршал тканью, развязывая пояс, Бьякуя так резко дернулся, что отстранился. Но через миг взял себя в руки и снова расслабился.
Фундоши спереди стали влажными от смазки, и Кенпачи просто сдвинул ткань в сторону, высвобождая член. Провел неторопливо кулаком сверху вниз и начал быстро дрочить, второй рукой теребя задний проход Бьякуи.
При мысли, что он совсем скоро вставит в эту дырку, Кенпачи кончил с хриплым криком. Сперма брызнула на поджавшиеся ягодицы Бьякуи и потекла по промежности густыми каплями.
Бьякуя застыл, и Кенпачи оглушительно шлепнул его заднице.
— Свободен.
Бьякуя повернулся, и сквозь каменную маску проступило недоумение. Он старательно отводил взгляд от паха Кенпачи.
— Значит, на сегодня все? — голос звучал ровно. Почти. И почти как обычно. Но Кенпачи слышал в нем надлом и чувствовал едва заметную дрожь.
— Да. Жди вызова.
Бьякуя склонил голову и начал одеваться. Вытираться он не стал, где ванная, тоже не поинтересовался.
После того как захлопнулась дверь, Кенпачи откинулся на подушки и закрыл глаза. Бьякуя оказался очень скучным, но дело было сделано. Если не выгорит с сексом, будут драться.
Глава 2
Бьякуя думал, что ничего страшного не произойдет? Правильно думал. Ничего страшного действительно не произошло, Зараки Кенпачи оказался, во имя всех богов, деликатным и даже чутким. И от этого ситуация была еще более тошнотворной. Если бы Кенпачи молча его отымел, было бы, как ни странно, легче. Проявление участия делало Бьякую совсем жалким. В довершение всего Кенпачи, кончая, так полыхнул реяцу, что любой другой своими силами оттуда бы не ушел, да и Бьякуя еще долго переводил дыхание.
Бьякуя отправился прямиком к источникам, погрузился по самый подбородок и постарался расслабиться. К горлу подкатывала тошнота, а к ягодицам он не мог прикоснуться — все время казалось, что кожу жжет сперма Кенпачи.
Бьякуя представил его возбужденное лицо и огромный член с красной натертой головкой — сколько Бьякуя ни отводил взгляд, все равно хорошо рассмотрел его среди складок полуспущенных хакама. Скоро этот член окажется в его прямой кишке. Бьякую снова затошнило.
Единственная мысль приносила облегчение — Рукии через все это проходить не придется.
«Почему ты думаешь, что ей было бы так же плохо?»
Голос Сенбонзакуры отразился от шершавых стволов.
«Прекрати».
«Женщины мыслят иначе. Капитан Зараки — привлекательный мужчина».
«Нет. Нет, — Бьякуя закрыл глаза, глубже погружаясь в себя. — Мой собственный занпакто считает Зараки привлекательным».
«Я просто более объективен, — усмехнулся Сенбонзакура. — Рукии могло бы понравиться».
«Если ей понравится Зараки. Или Хицугая. Или Ичиго — кто угодно — я не буду чинить препятствий. Она взрослая и сама может решить, с кем спать. — Бьякуя вздохнул. — Но не так. Только не так».
«Ты слишком напряжен, — Сенбонзакура зашелестел, обнимая его водоворотом мягких душистых лепестков. — Расслабься и попробуй об этом не думать. Завтра ты посмотришь на ситуацию иначе. Кстати, ей нравится Ренджи».
Бьякуя вспомнил о разговоре, когда проснулся рано утром от пения птиц. На душе было слишком легко, и он принялся перебирать события вчерашнего дня. Последний из заговорщиков отправлен за решетку, а Рукия оказалась свободна. Свободна!
Худшее, чего боялся Бьякуя, не произошло. Контракт оказался у него в руках. Конечно, пришлось заплатить, но сейчас цена представлялась ему, как минимум, соразмерной. Бьякуя верил, что сможет справиться с Кенпачи. Главное, что сейчас в клане и душе воцарилось спокойствие.
Утром Рукия попросила о встрече, и Бьякуя догадывался, о чем пойдет разговор. Так и оказалось.
— Дорогой брат, — сестра сидела, склонив голову, и крутила в пальцах край рукава, — могу я узнать, что произошло с контрактом?
— Я выкупил его, — ответил Бьякуя, отпивая немного чая. Если Рукия будет расспрашивать о цене, придется как-то выкручиваться.
— Я готова посвятить свою жизнь клану, чтобы возместить расходы, которые он понес из-за моего решения.
Бьякуя отставил чашку и накрыл ладонь Рукии своей.
— Твое решение было правильным, мне не в чем упрекнуть тебя. И траты не имеют значения по сравнению с твоим счастьем и безопасностью. Большие возможности позволяют защищать семью, для того они и существуют.
Рукия вскинула голову и улыбнулась так радостно, что у Бьякуи защемило сердце.
— Я хочу, чтобы ты была счастлива, — Бьякуя легонько сжал маленькую ладонь и убрал руку.
И тут Рукия повисла на нем, крепко обнимая.
— Спасибо, дорогой брат! Спасибо, спасибо. — Бьякуя чувствовал, как на шею капают ее слезы. — Для меня это было очень важно.
Бьякуя обнял ее в ответ и замер на несколько секунд, наслаждаясь редким чувством единения.
— Ты можешь быть свободна.
— Спасибо! — Рукия вскочила, быстро чмокнула Бьякую в щеку и умчалась.
— Ну, — Сенбонзакура материализовался на месте, где совсем недавно сидела Рукия. — Я же говорил — сегодня ты все воспримешь иначе.
— Ты прав. Рукия — она важнее всего.
— Даже важнее твоей задницы, — с усмешкой подтвердил Сенбонзакура.
— Ты слишком много времени проводишь с Забимару,— заметил Бьякуя. — Он плохо на тебя влияет.
Сенбонзакура только качнул головой — волосы, собранные в хвост, растеклись по плечам — и пропал.
Тем же вечером Бьякуя послал слугу в магазин интимных услуг — приобрести несколько эротических наборов и необходимую литературу. К следующему появлению у Зараки он обязательно подготовится.
Вечером, смазывая задний проход и вставляя пробку, Бьякуя морщился от саднящей боли. Это оказалось и вполовину не так неприятно, как он думал.
Ложась спать, Бьякуя никак не мог устроиться на жестком футоне. Наконец, боль прошла и Бьякуя задремал. А когда повернулся, чтобы размять затекшие ноги, тело прошила волна острого сильного наслаждения. Задний проход горел, пробка при каждом движении терлась о стенки прямой кишки, доводя до исступления.
Бьякуя обхватил член, застонал и начал дрочить, сжимаясь вокруг пробки и ерзая. Было так хорошо и порочно, что на глазах выступили слезы. Бьякуя кончил, кажется, всем телом — извиваясь и вскрикивая.
Обессиленный, распластался по футону и закрыл глаза, успокаивая дыхание. Руки и ноги дрожали, но пробка все еще распирала задний проход. Удалять ее не хотелось, было слишком хорошо и томно.
О Бьякуе Кенпачи вспомнил через неделю, на общем собрании у старика. Последние дни выдались суматошными, и о делах отряда даже думать не хотелось. Из Академии прибыло шумное пополнение, Кенпачи был занят проверкой новичков на вшивость. Слабаков подбросил Унохане, сделав вид, что он тут ни при чем, а оставшихся каждый вечер вбивал в стены тренировочного зала. Зато сегодня он мог сказать Ямамото, что его приказ закончить укомплектовывать отряд выполнен — и пусть уже отъебется от Одиннадцатого.
Бьякуя выглядел собранным и холодным, Кенпачи задумчиво следил, как меняется выражение его лица в зависимости от того, кто брал слово. Решался вопрос о восстановлении в должностях вайзардов, и Кенпачи в кои-то веки было интересно происходящее.
Когда Бьякуя выступил вперед и заговорил, Кенпачи слушал звук его голоса, смотрел, как двигаются губы, и думал, что сегодня можно расслабиться. Он очнулся, когда Бьякуя закончил речь и вернулся на свое место. Еще бы вспомнить хоть слово.
Расходились капитаны медленно — переговаривались, продолжая обсуждение; мерно журчали голоса. Бьякуя остался рядом с Ямамото и Укитаке, внимательно слушая, и Кенпачи пошел прочь. За дверью своих капитанов дожидались Абарай и Рукия. На плечо Кенпачи прыгнула Ячиру и обняла за шею.
— Капитан Зараки! — широко улыбнулся Абарай.
Рукия просто коротко поклонилась, открыла рот, потом закрыла, потом снова открыла.
— Говори уже, — лениво сказал Кенпачи.
— Я всего лишь хотела поблагодарить вас за ваше великодушие.
Кенпачи хмыкнул. Значит, Бьякуя не сказал сестре, что обменял ее свободу на свою задницу.
— Не благодари, это была просто сделка.
— Я понимаю, — тихо сказала Рукия, — но мое благополучие важно для брата. И он признателен вам за содействие.
— И не только он, капитан Зараки, — хрипло сказал Абарай, стискивая плечо Рукии. А та даже руку сбрасывать не стала, только придвинулась чуть ближе — совсем немного. Кенпачи присвистнул про себя. И правда — удачно получилось.
Бьякуя вышел в сопровождении Укитаке, скользнул по Кенпачи непроницаемым взглядом и обратился к Абараю:
— Ренджи, я хочу, чтобы ты договорился с подрядчиком прямо сейчас. Все бумаги у меня в кабинете, отнеси их ему и, — он кинул взгляд на Рукию, — можешь быть свободен.
— Да, капитан! — гаркнул Ренджи и умчался.
Рукия и Укитаке ушли неторопливо, и Бьякуя повернулся к Кенпачи, глядя потемневшими глазами.
— Жду тебя через час, — сказал Кенпачи и потянулся.
Бьякуя застыл, потом церемонно кивнул:
— Капитан Зараки, лейтенант Кусаджиши, прошу меня простить, — он развернулся и пошел прочь.
Кенпачи смотрел на прямую спину и представлял, как под слоями ткани двигаются мышцы.
— Что это с Бьякусиком?
Кенпачи перехватил Ячиру, взяв за шкирку, и внимательно посмотрел ей в глаза:
— Про Кучики ни слова. Чтобы никто не знал. Уговор?
Ячиру с напускной важностью сложила руки на груди и заявила:
— Я хочу за это конфет.
— У тебя же полно конфет? — удивился Кенпачи.
— Не могу же я согласиться, не торгуясь, — лукаво улыбнулась она.
— Засранка, — Кенпачи посадил ее на спину и побежал в сторону казарм Одиннадцатого. — Будут тебе конфеты.
Дома, в душе, Кенпачи пытался понять, почему Ячиру не стала, по обыкновению, ехидничать. Деликатностью она не отличалась, сообразить, что к чему, должна была сразу — про Рукию она знала и даже немного ревновала.
Натянув чистые хакама и оставляя мокрые следы на теплых досках пола, Кенпачи пошел на поиски.
— Слышь, мелкая, — Ячиру оторвалась от разрисовывания белых листов разноцветными кругами, — больше ничего не хочешь сказать?
Ячиру усердно вела ярко-розовую линию, даже высунула язык. Кенпачи терпеливо ждал. Наконец, она закончила — получился кривоватый круг с квадратами-глазами — и отложила фломастер.
— Мне нравится Бьякусик, — пожала она плечами и улыбнулась. — А у Кенпачика должно быть самое лучшее.
— Охренеть, — Кенпачи рассматривал творчество.
— Я придумываю новую обложку для специального выпуска альманаха ЖАШ, — гордо сказала Ячиру.
— Не хватает сисек, — раскритиковал Кенпачи.
— Это потом, — отмахнулась Ячиру, — сначала идея.
По мнению Кенпачи, сиськи были тоже ничего так идеей, но спорить он не стал. Приближалась знакомая реяцу, и Кенпачи пошел к себе. Не самый подходящий момент думать о том, что Ячиру повзрослела. И о том, почему она на самом деле не возражает против Бьякуи. «У Кенпачика должно быть самое лучшее?» Чушь. Осталось выяснить, чего она за это хочет. Кроме конфет, конечно.
Бьякуя его уже ждал. Он казался намного спокойнее, чем в прошлый раз. Стоял расслабленно, полуприкрыв глаза и осторожно осматривался. Без кенсейкана, шарфа и хаори, в простом шихакушо, Бьякуя и сам казался проще. А еще — моложе. Кенпачи как-то не задумывался о его возрасте, но сейчас казалось, что Бьякуя совсем щенок. Кенпачи почесал живот — может, в этот раз все будет не так сложно.
— Ложись на бок, хакама спусти до колен, — он ткнул пальцем в сторону кровати.
Бьякуя посмотрел изумленно, но подчинился. Кенпачи не хотелось объяснять, его достала эта неделя, кажется, за нее он говорил больше, чем за последние полгода. Все, что ему хотелось, — трахнуться.
Бьякуя укладывался неторопливо, так же неторопливо приспустил хакама и затих. Челка закрывала глаза, и это было к лучшему.
Кенпачи подошел и отодвинул в сторону ткань фундоши. Дырка казалась расслабленной, припухшие края покраснели. Кенпачи толкнулся пальцем внутрь. Тугие мышцы обхватили палец, но в этот раз он прошел без особых усилий.
— Растягивал себя? — хрипло спросил Кенпачи.
Возбуждение опускалось вдоль позвоночника спиралью, и он сунул руку в вырез хакама, трогая себя между ног.
— Да.
— Хорошо.
Кенпачи вытащил полувозбужденный член, обнажил головку и провел вдоль расщелины Бьякуи. Тот напрягся, но тут же постарался расслабиться — Кенпачи видел, как сжалась, а потом приоткрылась дырка.
Кенпачи продолжил массировать ее членом, чувствуя, как он все больше твердеет. Чуть нажимая, он погружал головку в Бьякую, и тот каменел всем телом, тяжело выдыхая. Жар головокружительного возбуждения накатил неожиданно, и Кенпачи отстранился, оглядываясь в поисках смазки. Дернул какой-то ящик, нашел стеклянный флакон. Смазку в свое время покупал Юмичика, и Кенпачи почти ждал какого-нибудь душного цветочного запаха, но она ничем не пахла.
Налив в горсть, Кенпачи быстрым движением смазал себя и подошел к Бьякуе. Тот лежал в прежней позе, и Кенпачи больше не церемонился. Прижал головку к дырке, немного надавил, а потом толкнулся бедрами, вонзаясь в горячую плоть.
Мышцы сжали член с такой силой, что Кенпачи чуть не кончил, а Бьякуя выгнулся с хриплым придушенным стоном, отчаянно сжал ноги и вцепился в покрывало. Кенпачи взялся за бедра, толкнулся глубже, вставая поудобнее. И задвигался широко и размашисто, выходя из Бьякуи наполовину при каждом толчке, а потом засаживая ему до самого конца.
Глава 3
Ягодицы, задний проход, мошонка — все свело от чудовищной боли. Бьякуя вцепился зубами в подушку, чтобы не заорать, но слез сдержать не смог. Они текли из зажмуренных глаз, а Кенпачи каждым движением добавлял боли. От инородного тела внутри прямую кишку тянуло, до тошноты хотелось опорожниться, и Бьякуя отчаянно сжимал мышцы.
Кенпачи задергался сильнее, яйца прижались к промежности тугим мешочком, и Бьякуя почувствовал, что Кенпачи сейчас кончит. Член словно стал больше, Кенпачи хрипло зарычал, удушающая волна реяцу прижала к кровати — а потом задний проход начал заполняться теплой жидкостью. Она текла по саднящей промежности, хлюпала при каждом движении, и Бьякуя понял, что его трясет — все сильнее и сильнее.
Кенпачи коротко рыкнул, толкаясь до самого нутра, и навалился на Бьякую, дыша ему в шею горячо и загнанно. Бьякуя должен был остановить свою истерику. Должен успокоиться до того, как Кенпачи придет в себя. Он цеплялся за всплывающие в памяти обрывки знаний по технике медитации, пытался думать о благополучии Рукии и срочных отрядных делах, о том, что в его жизни случались вещи и пострашнее, но ничего не мог поделать.
Когда Кенпачи отстранился, а член выскользнул из растерзанного заднего прохода, Бьякуя сжал мышцы. Но по промежности все равно сочилась влага, спазмы и желание испражниться скручивали тело, и Бьякуя забился, срываясь в стон и расслабляя мышцы. Между ягодиц потекло — тепло, обильно и унизительно. Бьякуя рванулся и тут же оказался стиснут железной хваткой.
Кенпачи навалился на него, сгреб руками и ногами, прижал к себе и закрыл рот ладонью.
— Ори, — приказал он, и Бьякуя отчаянно замотал головой, вырываясь. — Ори, я сказал!
И Бьякуя закричал. Ладонь глушила почти все звуки, и Бьякуя кричал, пока не сорвал горло. Хватка Кенпачи ослабла, он слез с Бьякуи и улегся рядом, продолжая обнимать.
— Успокоился? — тихо спросил он.
Бьякуя ничего не видел из-за слез, все тело болело, а еще он лежал в луже собственных выделений. Его снова затрясло.
— Да мать же твою!
Кенпачи вскочил, сгребая Бьякую, перехватил занесенную для удара руку и поволок, матерясь сквозь зубы. Ногой открыл дверь в ванную; прямо так, в одежде, сунул под душ и встал сам.
В лицо ударили мелкие острые струи, Бьякуя поднял руки, защищаясь и мотая головой. Вода вдруг стало обжигающе холодной, дыхание перехватило, и Бьякуя вскинулся, отталкивая от себя Кенпачи.
— Раздевайся! — рявкнул тот и начал срывать с него косоде. Хакама, не поддерживаемые поясом, давно сползли на пол, фундоши намокли и неприятно липли к телу.
— Да пошел ты! — Бьякуя размахнулся, впечатывая Кенпачи в стену, ударил его коленом между ног — Кенпачи крякнул, складываясь пополам. А потом врезал по животу, и у Бьякуи посыпались искры из глаз.
Заломив ему руку, Кенпачи одним движением сорвал фундоши. Бьякуя застыл, переводя дыхание, и тут же почувствовал, что его отпустило. Ледяная вода, оказывается, пробирала до костей, он застучал зубами.
Кенпачи пошарил где-то рукой, и вода сразу потеплела. Потом грубо развернул Бьякую лицом к стене и сунул руку между ягодиц, промывая расщелину. Там все болело, кожу щипало, но позывы кишечника прекратились, и Бьякуя растерянно выдохнул.
Слезы мешались с потоками воды, и теперь Бьякуя просто стоял, не двигаясь, пока Кенпачи ополаскивал его ниже пояса. Потом он отстранился, и Бьякуя развернулся к нему лицом. Кенпачи мыл себя. Намыливал толстый член, натягивая кожицу на нем и обнажая покрасневшую головку, елозил широкой ладонью по мошонке, чуть проседая.
Смывая с себя мыло, Кенпачи искоса посматривал на Бьякую.
— Теперь-то все?
— Да, — разомкнул рот Бьякуя. — Я раньше никогда… У меня не было опыта. Благодарю.
— Не благодари, за эту хрень ты будешь наказан. — Кенпачи включил воду сильнее и запрокинул голову, подставляя лицо потоку. — Не сегодня, сейчас толку не будет. Послезавтра. Понял?
— Да, — Бьякуя ухватился за скользкую от воды стену.
— Сейчас валишь отсюда в мою кровать и там лежишь, пока не перестанет кровоточить жопа. С тряпьем что-нибудь придумаем. Принесешь, что ли, запас одежды сюда…
Бьякуя вышел из ванной, прикрыв за собой дверь. Идти было больно, в заднем проходе словно засел толстый штырь. Подошел к кровати, посмотрел на темное пятно, принюхался. Сперма. Никаких испражнений. От облегчения подкосились ноги, и он, сдвинув покрывало, рухнул на кровать. Прямую кишку все еще тянуло, но сейчас Бьякуя легко справлялся с этими позывами. Кенпачи что-то там говорил про кровь…
Он сунул руку себе в промежность, толкнул себе в задний проход, а потом поднес пальцы к глазам. Подушечки окрасились в алое.
Бьякуя сосредоточился на лечебном кидо и прижал ладонь к ягодицам. В прямую кишку потекло тепло, приглушая боль. Через несколько минут он решил, что ему достаточно. Если остались разрывы, он займется ими дома.
Кенпачи хлопнул дверью душа, заходил по комнате, но Бьякую охватило безразличие и оцепенение. В него прилетели какие-то тряпки — похоже, шихакушо Кенпачи. Бьякуя приподнялся на локте, смерил Кенпачи раздраженным взглядом и сбросил все на пол.
— Подними и подай нормально, — сухо сказал Бьякуя. — Я позволяю трахать себя, а не вытирать об меня ноги.
Кенпачи стоял, оторопело таращась, и удивленное выражение лица было донельзя комичным. Потом он наклонился, поднял вещи и начал их аккуратно складывать. Положив стопку одежды в ногах у Бьякуи, Кенпачи присел на кровать и сказал:
— Извини. Если хочешь, можешь идти.
Бьякуя поднялся и едва сдержался, чтобы не поморщиться. Боль не ушла, а, оказывается, спряталась в глубине тела. Ходить было все еще неприятно.
— Что-то в моем поведении намекает, что я могу захотеть остаться?
Хакама пришлось подвернуть на талии, в косоде он едва не утонул, но это была одежда, а в шунпо на Бьякую никто не обратит внимания.
— Не забудь про наказание, — сказал Кенпачи на прощание.
Бьякуя кинул на него еще один долгий взгляд — Кенпачи, голый, развалился на кровати и щурился, словно хищник.
Бьякуя ушел в шунпо прямо из комнаты.
Дома было тихо и прохладно, присутствия Рукии не ощущалось, и Бьякуя сбросил чужую одежду. Позже слуги сожгут это. После долгой ванны — словно он стремился отскрести с себя сегодняшнее — Бьякуя лег спать, но до самого утра смотрел в потолок с дрожащими росчерками теней.
После ухода Бьякуи Кенпачи не смог уснуть. Лежал без единой мысли в голове, пялился в стену. Мышцы после секса приятно тянуло, но на душе было погано. Проворочавшись до утра, он встал в дурном расположении духа и до обеда гонял отряд. Гонял бы дольше, но бойцы легли пластом, за исключением Иккаку и Юмичики, да и те держались на честном слове.
После обеда Кенпачи пришел в кабинет, взял бумагу, кисти с тушью и, провожаемый изумленным взглядом Юмичики, пошел к себе.
Долго смотрел на лист, думая, как половчее высказаться, но в итоге просто написал: «Я расторгаю контракт». Это показалось лучшим решением. Не то чтобы Кенпачи смущала моральная сторона дела — но с Бьякуей оказалось слишком много проблем. Кенпачи не хотел задумываться, насколько хреново Бьякуе будет после траха, еще меньше хотел вытирать ему сопли. Но намного больше его раздражала собственная реакция на Бьякую — оказывается, Кенпачи смутно желал, чтобы тому нравилось. Трах с кем-то, кто мучается так, как Бьякуя, вызывал отвращение. Перед началом всей этой канители дело представлялось исключительно незатейливым — они ебутся, иногда, может, дерутся, драться, к слову, намного больнее. Все просто, как медный кан. Но нет же, Бьякуя и здесь поставил все с ног на голову.
Отправив сообщение с дежурным рядовым, Кенпачи довольно зевнул и завалился на веранде. Солнце пригревало, и, проваливаясь в сон, Кенпачи чувствовал, как возвращается хорошее настроение.
Он проснулся, когда солнце ушло за крыши казарм, а тени протянулись через весь двор. Зевнул, оглядываясь, и к нему тут же подскочил рядовой, держа на весу бумажку.
— Отдай Юмичике, — отмахнулся Кенпачи, — я не собираюсь этим заниматься.
— Но, — рядовой переступил с ноги на ногу и втянул голову в плечи, — это ответ на вашу записку, капитан.
— Какую еще…
Кенпачи выхватил из рук сложенный листок, глянул на рядового так, что тот немедленно испарился, и развернул послание.
«Отказываюсь» — изящные штрихи иероглифов будто издевались над каракулями Кенпачи. Потом он вдумался в смысл. Отказывается? Хорошее настроение как рукой сняло. Какого хрена?
Кенпачи сунул записку за пояс и мрачно пошел к выходу. Пожалуй, кое с кем нужно потолковать.
Бьякуя диктовал Абараю зубодробительные числа, а тот водил линейкой по длиннющему бумажному полотну, когда Кенпачи открыл дверь.
— Кучики, что это за нахер?
Бьякуя поднял голову, покрутил шеей и сказал:
— Ренджи, выйди, пожалуйста, нам с капитаном Зараки нужно кое-что обсудить.
Ренджи настороженно переводил взгляд с Бьякуи на Кенпачи, потом поклонился и выскользнул из кабинета, тихо притворив дверь.
Бьякуя поставил локти на стол и сомкнул пальцы.
Кенпачи вытащил листок и встряхнул его.
— Какого хера это значит?
— Капитан Зараки, мне хотелось бы понять, чем вызван ваш отказ от… — Бьякуя споткнулся, — от сотрудничества.
— Тем, что мне это нахер не надо? — предположил Кенпачи. — Вытирать за тобой сопли и утешать после истерики?
Бьякуя прикрыл глаза и склонил голову.
— То есть, вы отказываетесь от сделки из жалости ко мне? — ровно спросил Бьякуя и посмотрел на Кенпачи в упор.
— Э-э-э…
— Я отказываюсь, капитан Зараки. Всего хорошего.
— Слушай, Кучики…
— Мне нечего добавить. Когда будете уходить, скажите, пожалуйста, лейтенанту Абараю, чтобы он возвращался.
Бьякуя потер переносицу и снова склонился над бумагами. Кенпачи тихо вышел, мотнул головой в сторону двери для Абарая и задумался, что он, мать вашу, опять сделал не так.
В казармах царила мертвая тишина. Встретившийся Кенпачи Юмичика сказал, что разогнал бойцов по онсенам и купальням, восстанавливаться, и Кенпачи рассеянно кивнул.
— Слушай, Аясегава…
— Да, капитан.
— Представь, что ты кому-то должен…
— Сколько? — деловито уточнил Юмичика.
— Дохера. Просто дохера.
— Угу, а кому?
— Знакомому. Так, не слишком близкому.
— Ага. И что?
— Он решил простить тебе долг. Что бы ты решил?
Юмичика задумался. Провел пальцем вдоль брови, трогая перышко, потом нахмурился.
— Знаете, капитан, я был бы недоволен. И, наверное, отказался бы.
— Почему?
— Сложно объяснить. Понимаете, когда я должен, я точно знаю, сколько, кому и за что. Все определенно и понятно. Но если мне прощают долг, я все равно чувствую себя обязанным. А еще меня лишили возможности от этой обязанности избавиться.
— Ясно. Свободен.
— Не за что, капитан, — улыбнулся Юмичика.
Мда.
На следующий день Кенпачи напомнил Бьякуе об ожидающем его наказании и подумал, что после, пожалуй, можно еще раз поговорить. А пока стоит приготовиться.
Бьякуя появился после заката — в руках стопка вещей, волосы аккуратно завязаны в хвост. Он вздернул бровь, взглянув на Кенпачи, и тот усмехнулся — одинаковые прически, это и правда смешно.
— Раздевайся, — сказал Кенпачи. — Одежду складывай в шкаф.
Бьякуя кивнул, положил вещи и начал разоблачаться. Голый, он прямо стоял перед Кенпачи, и тот погасил начинающееся возбуждение. Не сейчас.
— Объяснять, за что, не надо?
Кенпачи обошел Бьякую, у того поджалась мошонка.
— Нет.
— Хорошо, — он взял с кровати приготовленный заранее хлыст.
Глаза Бьякуи чуть расширились, но в остальном он остался невозмутим.
— А ты чего ждал? — развеселился Кенпачи, протягивая себя хлыстом вдоль бедра. Больно.
Бьякуя долго молчал и, наконец, ответил:
— Какого-нибудь секса.
— От секса я, Кучики, получаю удовольствие. Но мысль хорошая, подумаю. Разворачивайся, наклонись и обопрись руками о спинку кровати.
Кенпачи взмахнул хлыстом, и тот со свистом рассек воздух. Бьякуя безразлично наклонился, цепляясь руками, как было сказано, и выдохнул.
Кенпачи встал позади, посмотрел.
— Ноги шире.
Бьякуя послушно расставил ноги, в промежности качнулась мошонка. Стал виден вход, еще красный и растянутый, но не настолько, как ожидал Кенпачи.
— Кучики, запомни. Я буду тебя наказывать, а не играть в эротические игры.
— Заткнись и начинай уже.
— Это я так, чтобы ты знал. А то в ваших дорогих борделях еще и не такое предлагают.
Бьякуя ничего не ответил, только переступил с ноги на ногу. Кенпачи приложил хлыст к белым ягодицам, примерился и нанес первый удар. Бьякуя дернулся, но устоял. Кенпачи ударил еще раз, а потом еще, пытаясь почувствовать хлыст и найти удобный ритм. Бьякуя только молча вздрагивал.
Пятьдесят раз — прикинул для себя Кенпачи, перехватил хлыст поудобнее и начал пороть. Он клал удары ровно, по всей поверхности ягодиц, с силой опуская хлыст. По телу Бьякуи проходила дрожь, мышцы на руках вздулись венами, а пальцы побелели от напряжения.
Тридцать. Кенпачи поменял руку и продолжил бить. Розовые следы слились, потемнели до почти фиолетовой красноты, Бьякуя теперь прогибался, едва слышно всхлипывая, а от ягодиц тянуло жаром.
Сорок пять. Бьякуя что-то шептал. Кенпачи прислушался — тот считал удары.
— Ты сбился, — он снова ударил, — осталось три.
Раз. Бьякуя сжал ягодицы и хрипло выдохнул.
Два. Хлыст прошелся по набухшему рубцу, и по телу Бьякуи прокатилась сильная дрожь.
Три. Бьякуя застыл, а Кенпачи отошел и спрятал хлыст.
— Я закончил, можешь лечь.
Бьякуя с трудом выпрямился, растирая затекшие руки. Лицо у него было мокрое от пота, капли стекали на грудь, влажные пряди прилипли к вискам. Ягодицы были сплошь ярко-алого цвета и казались опухшими. Кенпачи погрузил полотенце в миску с холодной водой.
— Я отправлюсь домой.
— Поговорить надо.
Бьякуя, подошедший уже к шкафу, замер.
— Хорошо, — склонил он голову. — Я останусь.
Кенпачи смотрел, как он осторожно идет к кровати. Когда Бьякуя улегся, Кенпачи отжал полотенце и накрыл им пылающие ягодицы. Бьякуя с облегчением вздохнул и расслабился.
Глава 4
Иногда для блаженства нужно не столь много — например, прохладный компресс и немного тишины. Кенпачи подарил и то, и другое, за что Бьякуя был благодарен. Готовясь к наказанию, он действительно ожидал секса — чего-нибудь достаточно оскорбительного и неприятного. И опять ошибся. Следовало запомнить, что Зараки всегда имеет в виду то, о чем говорит. Если он говорит — «я накажу тебя», это означает просто «накажу», а не «получу удовольствие, наказывая тебя».
Бьякуя с трудом повернул голову, посмотрев на Кенпачи — тот возвышался над ним, скрестив руки на груди.
— Очухался?
На самом деле, нет — Бьякуя бы еще полежал, собираясь с мыслями, но это была непозволительная роскошь.
— Да.
— Хорошо.
Он присел на кровать, подвинув Бьякую — бедро согрело чужое тепло.
— Рассказывай, какого хрена ты учудил.
— Не понимаю, о чем ты.
— Прекращай, все ты понимаешь. Я про твой отказ расторгать контракт. Ну хочешь, я подарю его твоей сестре?
— Прекрати, — Бьякуя почувствовал гнев.
— Тогда объясни, какого хрена — так, чтобы я понял, что это за блажь.
Бьякуя глубоко вздохнул, стараясь обуздать раздражение. Ему давно не приходилось никому и ничего объяснять. Пожалуй, в последний раз он пытался облечь свои чувства в слова, когда разговаривал с Ичиго во время несостоявшейся казни Рукии. Ичиго его понял, может быть, потому что вообще обладал способность понимать без слов то, что было на душе.
Он собрался с мыслями.
— Твое предложение — великая милость.
— Да заткнись, просто…
— Сам заткнись, — Бьякуя облизал губы. — Существуют границы, которые просто есть. И согласие принять твой дар означает их разрушение. Я могу принять такой дар от кого-то очень близкого — от Рукии, от Ренджи, от Куросаки Ичиго. Но не от тебя. Ты никто и никогда не станешь «кем-то». Я останусь обязанным, и эта тяжесть отразится на мне сильнее, чем мелкие физиологические неудобства…
Бьякуя понимал, что у него не получается описать тот барьер, который не позволяет согласиться с Кенпачи. Не получается объяснить, почему он оказался так оскорблен предложением, которое подразумевает отношения на равных. Никогда Зараки Кенпачи не встать рядом. И все, о чем Бьякуя говорит, наверняка покажется ему бессмысленным и глупым. Но принять предложение Кенпачи — все равно что изнасиловать свою гордость.
Тот вдруг хмыкнул.
— Хочешь сказать, что не пристало от такого говна, как я, получать подарки.
Бьякуя почувствовал, что улыбается — горько.
— Если говорить примитивно, то да.
— Да куда мне, это ты у нас охренеть какой сложный. Ладно, — Кенпачи встал, и тепло бедра исчезло, — ладно, сам виноват. Знал же, что ты сплошная головная боль.
— Тогда почему…
— Да интересно было.
Послышалось журчание воды, а потом влажную согревшуюся тряпку сменила свежая и прохладная.
— Двигайся.
— Что?
— Двигайся, я сказал, собираюсь спать. Надоест лежать — найдешь выход.
Бьякуя перебрался на другой край кровати, всем телом чувствуя, как Кенпачи заваливается на кровать и устраивается поудобнее. Медленно текли минуты, а Бьякуя лениво размышлял, что так и не понял, было ли «ладно» Кенпачи отказом от своего щедрого предложения, или он просто решил изменить подход. С него бы сталось.
Бьякуя поднялся, когда жжение почти прекратилось, а ягодицы онемели. Правда, движения вызвали волну неприятных ощущений. Он замешкался, стоя рядом с кроватью и глядя на Кенпачи — во сне его лицо казалось мягче, чем обычно, жесткая линия рта сгладилась, темные пряди разметались по подушке. Бьякуя перевел взгляд ниже и отвернулся, пытаясь избавиться от неловкости — Кенпачи был возбужден.
Пальцы сомкнулись вокруг запястья, и Бьякуя вздрогнул. Кенпачи проснулся и смотрел вопросительно. Большой палец поглаживал основание ладони.
— Как руки?
— Они не пострадали.
Бьякуя мягко высвободился и пошел за одеждой. Если Кенпачи понадобится секс, он скажет. Бьякуя прятал смущение за неторопливыми сборами. Почему-то внушительный бугор на хакама казался ему более интимным, чем все, что происходило раньше.
Одеваясь, Бьякуя время от времени кидал взгляды на Кенпачи. И видел, что тот внимательно следит за ним, перевернувшись на бок и полуприкрыв глаза.
Кенпачи встал, когда Бьякуя собрался. Подошел вплотную, и Бьякуя мог почувствовать тепло, идущее от треугольника голой кожи на груди.
— Иди-ка сюда.
Бьякуя не двигался, лишь смотрел на Кенпачи, на его возбуждение.
— Это приказ?
— Нет.
Кенпачи сам качнулся навстречу, вплетая пальцы в волосы и распуская растрепанный хвост. Бьякуя подавил дрожь удовольствия. Это был запрещенный прием, главное, чтобы Кенпачи не догадался, как ему нравится. А тот продолжал разбирать спутавшиеся, еще влажные от пота пряди, и по коже Бьякуи бежали мурашки удовольствия.
Если Кенпачи не идиот — а он, все-таки, к сожалению, не идиот — он все поймет.
Тихий смешок разорвал тишину. Кенпачи взял Бьякую за плечи, повернул к себе спиной и прижался, одной рукой обнимая через грудь. Бьякуя застыл, почувствовал, как между саднящих ягодиц упирается твердый член. А Кенпачи снова запустил руки ему в волосы и принялся легко перебирать пряди.
Какую цель он преследовал? Член давил все сильнее, и Бьякуя тяжело задышал, пытаясь побороть панику. Может, он все-таки решил…
— Тише, тише…
Кенпачи немного отстранился, продолжая обнимать и ерошить волосы, член теперь не давил, лишь слегка касался ягодиц. Широкая ладонь жестко провела по шее, и Бьякуя задрожал.
— Прекрати, — вывернуться из объятий оказалось неожиданно легко, — мне пора.
Уходя в шунпо, Бьякуя не оглядывался и старался не думать, что больше всего его уход напоминает бегство.
Разговор с Бьякуей не дал ничего нового. Тот что-то нес про гордость и прочую чепуху, которая была от Кенпачи так же далека, как способность его занпакто разговаривать. Но стало понятно главное — Бьякуя скорее наложит на себя руки, чем откажется от контракта. Дубина. От всех этих заморочек начинала болеть голова.
Ладно, Кенпачи согласен потратить на Бьякую еще немного времени — и попробовать приручать к себе постепенно. Все равно в Готее чертовски скучно. Но для начала они подерутся. Может быть, это прочистит Бьякуе мозги. А может быть и нет.
Кенпачи решил начать на следующий день. Бабочку посылать не стал, просто завалился в кабинет к Бьякуе и предложил пройтись до полигона. Тот, побелев от злости, взял занпакто и любезно сообщил, что готов потратить время на животное, которому давно не указывали на его место. Кенпачи только расхохотался — похоже, Бьякуя действительно был в бешенстве. Могла выйти хорошая драка.
Дальний полигон, принадлежавший Второму отряду, пустовал. Вполне возможно потому, что именно его облюбовал Одиннадцатый для тренировок. Красноватые глыбы камня громоздились тут и там, словно великан рассыпал свои игрушки. Половину полигона занимало бывшее болото, сейчас представлявшее собой потрескавшуюся равнину с редкими пучками пожухлой травы. Слишком много реяцу — так сказал однажды Маюри.
Бьякуя сбросил хаори первым, хаори Кенпачи спланировало рядом. Сдерживая рвущееся наружу предвкушение, Кенпачи широко оскалился. Бьякуя словно светился и пульсировал — силой, злостью, яростью. Пальцы уверенно сжимали рукоять занпакто, кисть вращалась легко и расслабленно. Он нанес первый удар, и Кенпачи заблокировал его, чувствуя дрожь скрещенных клинков.
— И это все, Кучики?
И тут же уклонился, атакованный сзади. Меч Бьякуи распорол косоде, оцарапав кожу, и Кенпачи захохотал, атакуя в ответ. От столкновения двух реяцу ближайшие скалы разлетелись на мелкие куски, просыпавшись на землю пыльными обломками.
Бьякуя, с горящими глазами, замер перед Кенпачи, направив клинок острием в землю. Губы шевельнулись:
— Цвети, Сенбонзакура. Бан-кай.
Кенпачи сорвал повязку.
Густая реяцу Бьякуи ударила в грудь, рот наполнился кровью, а от свиста миллионов стальных лепестков заложило уши. Кенпачи ударил с размаху, рассекая текущий от Бьякуи поток силы, надавил, стараясь пробить защиту.
Над их головами взмыла сияющая сфера танцующих клинков, и плечо Кенпачи обожгла боль. Хорошо! Хорошо-хорошо-хорошо! Кровь струилась по спине и отдавалась на языке тяжелым привкусом железа, и Кенпачи бросился вперед, сминая стальной вихрь. Бьякуя в разорванном косоде и с грудью, залитой кровью, отбил атаку, припав на одну ногу, и Кенпачи отшвырнуло назад.
Неуловимое движение за спиной заставило швырнуть тело вправо, сталь вспорола воздух, и Кенпачи стремительно перекатился, бросаясь на открывшегося Бьякую. Клинки столкнулись с оглушительным звоном, после которого воцарилась тишина такая пронзительная, что закружилась голова.
Кенпачи стоял вплотную к Бьякуе, и между ними были только их скрещенные мечи. Лезвия вибрировали, и дрожь катилась от них через руки по всему телу. Вокруг вился вихрь из лепестков.
Кровь Бьякуи пахла знакомо и сладко, и Кенпачи лизнул его в щеку, собирая языком соленую жидкость. Бьякуя широко распахнул глаза.
Кенпачи провел ладонью по голому плечу, сжал порез, оставленный собственным мечом, и Бьякуя скривился, когда потекла кровь.
— Животное.
Кенпачи вместо ответа сунул руку Бьякуе в пах, обхватил возбужденный член и сжал. На лице Бьякуи появилась сначала растерянность, потов гнев, потом он замкнулся в себе и расслабился.
Кенпачи убрал руку и одновременно с этим — клинок. Бьякуя замешкался на долю секунды, запечатывая занпакто.
Реяцу разошлась от них одним мощным всплеском, снося со своего пути каменные глыбы, выворачивая пласты земли и выкорчевывая кусты.
Наступившая тишина нарушалась потрескиванием камней и шорохом песка. Бьякуя облизал губы, и Кенпачи почувствовал, что повторяет за ним.
— Покажи свой зад, — в горле першило.
— С ним все в порядке, — Бьякуя тоже говорил хрипло.
— Я хочу посмотреть, — возбуждение впилось в яйца. — Вперед.
— Это секс?
— Да, черт побери!
Бьякуя рванул пояс — хакама соскользнули к ногам — и повернулся спиной. Кенпачи поднял полы косоде, открывая ягодицы, и надавил на спину, вынуждая Бьякую наклониться. Провел рукой по темным следам, оставшимся от порки, — они покрывали всю поверхность ягодиц — сжал, чувствуя, как вздрогнул Бьякуя и как собственный член чуть не зазвенел от напряжения.
Когда Кенпачи присел на корточки, лицо оказалось напротив задницы. Он осторожно обхватил ладонями половинки и провел языком вдоль расщелины. А потом начал вылизывать закаменевшие ягодицы. Бьякуя вздрагивал от каждого прикосновения сильнее, чем во время порки.
Кенпачи протолкнул руку в промежность, сжал тяжелые яйца и начал массировать основание твердого члена. Теперь Бьякуя дрожал, но Кенпачи продолжал его гладить — и дрожь стала утихать, пока совсем не прекратилась. Сейчас Бьякуя стоял, наклонившись, и только изредка переступал с ноги на ногу. Кенпачи хотел эту дырку — прямо сейчас, насухую, пока не прошла горячка боя. Но он лишь позволил себе раз толкнуться языком внутрь.
Тяжело дыша, Кенпачи отпрянул, запустил руку в фундоши и хрипло вскрикнул, сжимая мокрый и скользкий член. Он дрочил, не вынимая его, головка терлась о ткань, в глазах темнело от удовольствия — и Кенпачи видел только подтянутые темные ягодицы, белые бедра и спину.
Кенпачи кончил, когда Бьякуя переступил с ноги на ногу и сжался. Сейчас они застыли оба, и Кенпачи досадовал на собственный срыв. Но искушение было слишком велико — увидеть, потрогать, сделать. Сперма стекала с кулака, Кенпачи вытащил руку и вытер ее о хакама.
Бьякуя молча одевался, и было даже интересно, какое у него сейчас выражение лица. Оказывается, растерянное.
— Бывай, Кучики, — Кенпачи отсалютовал мечом и побежал прочь. После драки было слишком хорошо, чтобы забивать голову Бьякуей. Больше Кенпачи не будет совершать ошибок, только и всего.
Окончание в комментариях
Автор: Пухоспинка
Беты: Becky Thatcher, Emberstone
Размер: миди, 12 200 слов
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, упоминаются другие пейринги
Категория: слэш
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: из-за стечения обстоятельств Бьякуя вынужден продать себя Зараки Кенпачи
Предупреждения: слэйв, ООС, порка, даб-кон, харт/комфорт, капитаны бы никогда, свадьба в конце порнофильма (с)
Ссылка для скачивания: .doc
Читать дальшеГлава 1
Бьякуя задумчиво смотрел на испещренный иероглифами лист простой рисовой бумаги.
Последние месяцы оказались трудными. Внутриклановая борьба вышла на уровень, о котором Бьякуя еще год назад не мог помыслить. Он всегда считал, что держит в поле зрения всех возможных смутьянов и контролирует семейный бизнес.
Во время четко спланированного покушения выяснилось, как Бьякуя ошибался — погибло с десяток слуг, под угрозой оказалась жизнь Рукии. О себе он не думал, лишь досадовал, что нападающие в чем-то правы: будь он достаточно силен, до попытки переворота дело бы никогда не дошло.
Теперь, когда заговорщики отправились в Улей, в клане был наведен порядок, а недовольных не осталось, лежащий перед Бьякуей лист оставался последней проблемой.
Снова и снова перебирая в памяти детали рассказа Рукии, Бьякуя не мог не признать, что она действовала хоть и импульсивно, но в целом — верно. Жизнь тридцати детей в обмен на себя и свою свободу — хорошая сделка. Бьякуя не был уверен, что в аналогичной ситуации поступил бы так же, однако Рукия всегда была рассудительнее и спокойнее, чем он.
Теперь Бьякуя смотрел на бумагу, от которой за милю несло запрещенными искусствами, и задавался вопросом: что дальше?
Лидер банды, организовавший нападение на поместье, тот, у кого Рукия обменяла свою свободу на детей, откупился рабским контрактом от настигшего это Зараки. За это тот позволил отбросу бежать, и гнев рвал Бьякую в клочья. В то же время он признавал, что все могло обернуться намного хуже. Например, преступника нагнал бы кто-нибудь другой, закладная могла очутиться неизвестно где и неизвестно в каких руках. А лидера он все равно потом уничтожил.
Зараки же был достаточно благороден, чтобы сообщить Бьякуе о своей добыче. Он не шантажировал, просто сказал: «Я не хочу, чтобы ты узнал об этом от черт знает кого, — Зараки смотрел тяжело, и от всплесков его реяцу потрескивали стены. — Твоя сестра меня устраивает, обижать не буду». И ушел.
Бьякуя в гневе сжал пальцы и почувствовал, что задыхается. Рукия давно стала взрослой, она была готова отвечать за свои поступки и хорошо представляла, что ее может ждать из-за этого контракта. Помимо рабства как такового, в случае огласки она окажется в Улье — за причастность к использованию запрещенного кидо. Но она ни минуты не жалела.
«Их тридцать человек, дорогой брат, — она смотрела в пол, но выглядела решительно, — некоторые совсем маленькие, эти шинигами, родившиеся в Сейрейтее. Как я могу сожалеть? Но мне грустно, что я огорчила вас».
Пришлось унизиться до того, чтобы догнать Кенпачи. Прежде чем начинать переговоры, Бьякуя должен был точно узнать, что тот потребует от Рукии. И как собирается ею воспользоваться. Вариантов была масса. Один из них — женитьба. Таким образом Зараки становился единственным наследником мужского пола и обретал влияние столь же большое, каким обладал сам Бьякуя. Второй вариант — выгодная продажа. Двенадцатый отряд заплатил бы половину своего годового бюджета, чтобы иметь возможность ставить опыты над шинигами уровня лейтенанта. Но у Бьякуи много денег, чем кто-либо мог дать, он всегда предложит больше.
Однако стоило догадаться, что все это чересчур сложно для Зараки. Тот слишком животное и слишком глуп, чтобы задумываться о выгоде. Ему лишь нужно было…
— Что? — Бьякуе казалось, что он ослышался.
— Я собираюсь ее иногда ебать, — пожал плечами Зараки. — Обычные души мрут, трахаясь со мной, а шинигами послабже заболевают. Твоя сестра сильная, я знаю, я с ней дрался.
Бьякуя судорожно стискивал пальцы, пытаясь унять ярость.
— Я готов заплатить столько, что тебе хватит купить любую женщину с любой духовной силой.
— Зачем мне эти коты в мешках? У меня уже есть такая женщина, твоя сестра. И не дергайся, я буду бережен. Я вообще не обижаю женщин. — Кенпачи вдруг посмотрел с любопытством. — А ты готов подложить под меня любую, лишь бы убрать Рукию подальше, да?
— Моя сестра будет обесчещена. Ты мог бы жениться на ней. Тебе даже не обязательно селиться в поместье…
— Кучики, не держи меня за идиота. Мне нахер не нужен твой клан, я хочу убивать от одной мысли, что придется заниматься какими-то делами и ходить хоть на одну церемонию в год. Мне наплевать на честь твоей сестры, мне просто нужна дырка.
Наверное, дедушка был прав, когда говорил, что Бьякуе нужно избавиться от своей импульсивности. С другой стороны, Бьякуя не видел иного пути.
— Если тебе нужна просто, как ты выразился, дырка, я предлагаю себя. Как минимум одна у меня есть. И меня точно не разорвет твоя реяцу, со мной ты тоже сражался.
Кенпачи молчал и только глядел, прищурившись, а потом изрек:
— Посмотрим.
И вот сейчас Бьякуя сидел, изучал лист закладной и ждал решения Кенпачи. О себе он больше не думал — решение принято. Точка. Осталось смириться с его последствиями.
***
То, что Бьякуя попытается выкупить свою сестру, Кенпачи ожидал. Он слишком трясся над Рукией, чтобы все так и оставить. И Кенпачи хотел поскорее провести этот неприятный разговор, потому что Бьякуе, по сути, нечего было предложить. Место в клане? Если понадобится, он возьмет его силой. Деньги? У Кенпачи их было столько, что он не знал, куда их тратить.
Чего Кенпачи не ожидал, так того, что Бьякуя предложит взамен Рукии себя. Наверное, это был единственный логичный и разумный ход, но он настолько не вязался с капитаном Кучики Бьякуей, что Кенпачи даже не пришло в голову размышлять о чем-то подобном.
Он не ответил сразу, потому что хотел обдумать плюсы и минусы предложения. Оставляя Рукию у себя, он обзаводился несколькими врагами. Заменяя ее на Бьякую, Кенпачи обзаводился всего лишь одним — самим Бьякуей, и это его как раз волновало мало. Однако Рукией можно было управлять, а Бьякуя — бочка с меносами, готовая взорваться в любой момент. Но сидя с трубкой на веранде и глядя на жемчужно-пестрый закат, Кенпачи уже знал, что согласится. В конце концов, девчонке так действительно будет лучше, дырка — это дырка, а секс с Бьякуей всегда можно обменять на хорошую драку.
Он вызвал адскую бабочку и сказал одно слово: «Согласен». Бабочка взмахнула крыльями и, взлетев, пропала из виду. Кенпачи не докурил трубку и до середины, как от Бьякуи вернулся ответ: «Когда мне приступать к своим обязанностям?»
— А можешь прямо сейчас, — выдохнул Кенпачи дым на бабочку, и та исчезла.
Бьякуя появился через час. Принес с собой письменные принадлежности, контракт Рукии и требовательно посмотрел на Кенпачи.
— Делай, что считаешь нужным, — махнул он рукой. — Мне это неинтересно.
— У меня почти все готово.
Кенпачи лениво прочитал новый контракт. Условие — пожизненное рабство с согласия будущего раба — осталось прежним. Изменилось только имя. Бьякуя взял Кенпачи за руку и надрезал тыльную сторону его ладони, сцеживая кровь на бумажный лист. Потом полоснул по руке себя, и их кровь смешалась. Лист вспыхнул ядовито-зеленым светом запретного кидо.
— Все.
Бьякуя стоял перед ним, опустив руки вдоль тела, и смотрел в пол.
— И долго ты собираешься изображать жертву?
— Вы должны объявить условия.
— Да ты просто королева драмы, Кучики, — усмехнулся Кенпачи. — Значит, слушай условия.
Кенпачи тяжело поднялся, прошел вглубь дома и поманил за собой Бьякую. В личную спальню Кенпачи хода не было никому — кроме Ячиру. Но и та уважала право Кенпачи на уединение.
— Трахаться будем здесь, так что если зову — можешь тащить свою задницу прямо сюда. Это понятно?
— Вполне.
— Кроме ебли мне от тебя ничего не нужно, но ебля будет разной, все время одна поза — это скучно.
— Разумеется.
— Приходишь, когда зову. Если не можешь — то пишешь мне, что не можешь, говоришь, когда освободишься и придешь. Это тоже ясно?
— Да, это приемлемо.
— Вместо секса ты можешь предложить мне подраться. Скорее всего, я соглашусь, но, может, и нет. Или наоборот — я могу предложить. Ясно?
— Да.
— За несоблюдение моих правил и моих приказов тебя будет ждать наказание, а за хорошее поведение — поощрение. Наказание и поощрение я буду выбирать сам. Согласен?
— Да.
Закладная вспыхнула, зеленый свет изменился на красный, в комнате сначала похолодало, потом так же резко потеплело. А через миг затихло.
— Отлично, — Кенпачи потянулся и сбросил косоде. — Сунь мой экземпляр на полку и скидывай с себя шмотки.
Бьякуя аккуратно сложил письменные принадлежности, свою копию контракта опустил во внутренний карман и принялся раздеваться. Кенпачи не хотел трахаться прямо сейчас, на мужиков у него вставало крайне редко, под очень большое настроение, но интересно было посмотреть, что он в итоге приобрел — кроме обычных закидонов Бьякуи, конечно.
А тот уже развязывал пояс и снимал хакама, двигаясь сосредоточенно и неторопливо. Кенпачи запер дверь — на всякий случай, приглушил лампы и расположился на кровати. В их слабых лучах кожа Бьякуи словно светилась, лицо он прятал за прядями волос.
Одежду он аккуратно сложил на полу, сверху на стопку кинул кенсейкан. Потом выпрямился, встал перед Кенпачи и глянул скучающе.
А Кенпачи рассматривал Бьякую. Длинный мягкий член, аккуратно выстриженная мошонка, голый лобок — Бьякуя следил за собой. Кенпачи мог бы поклясться, что задница у него была тоже бритая и гладкая.
— Подойди ближе и повернись.
Когда Бьякуя подчинился, Кенпачи приподнялся, оттянул одну ягодицу, чувствуя, как самообладание Бьякуи идет трещинами и он дергается.
Ну точно. Гладкий, как девица. Кенпачи почувствовал, что возбуждается. Он потер судорожно сжавшуюся дырку, подушечки пальцев защекотали складки, а Бьякуя судорожно втянул в себя воздух.
— Эй, — негромко сказал Кенпачи, — не трясись. Это же я.
— Я могу попросить заменить секс дракой?
— Сейчас — нет.
Бьякуя судорожно вздохнул и склонил голову, принимая ответ.
— Ты не сможешь откладывать начало вечно. Чем раньше ты привыкнешь, тем лучше.
— Это разумно.
Кенпачи видел, как плечи Бьякуи медленно расслабляются.
— Я готов, — сказал он, и Кенпачи продолжил трогать его дырку.
Изредка по телу Бьякуи прокатывалась дрожь. Кенпачи было интересно, от чего она зависит. Он обнаружил, что если не давить грубо, а легко касаться ягодиц вокруг отверстия, Бьякуя дрожит сильнее.
— Может, надо было начать с минета? — задумался Кенпачи вслух.
— Не могу гарантировать, что меня не вырвет, — сдержанно ответил Бьякуя.
— Тогда терпи.
Дырка понемногу раскрывалась, теплая и влажная от пота, Бьякуя грациозно переступал с ноги на ногу, и от движения ягодиц перед глазами у Кенпачи встал так, что закружилась голова. Но он продолжал поглаживать Бьякую, неглубоко толкался в него пальцем и слушал загнанное дыхание.
Когда Кенпачи зашуршал тканью, развязывая пояс, Бьякуя так резко дернулся, что отстранился. Но через миг взял себя в руки и снова расслабился.
Фундоши спереди стали влажными от смазки, и Кенпачи просто сдвинул ткань в сторону, высвобождая член. Провел неторопливо кулаком сверху вниз и начал быстро дрочить, второй рукой теребя задний проход Бьякуи.
При мысли, что он совсем скоро вставит в эту дырку, Кенпачи кончил с хриплым криком. Сперма брызнула на поджавшиеся ягодицы Бьякуи и потекла по промежности густыми каплями.
Бьякуя застыл, и Кенпачи оглушительно шлепнул его заднице.
— Свободен.
Бьякуя повернулся, и сквозь каменную маску проступило недоумение. Он старательно отводил взгляд от паха Кенпачи.
— Значит, на сегодня все? — голос звучал ровно. Почти. И почти как обычно. Но Кенпачи слышал в нем надлом и чувствовал едва заметную дрожь.
— Да. Жди вызова.
Бьякуя склонил голову и начал одеваться. Вытираться он не стал, где ванная, тоже не поинтересовался.
После того как захлопнулась дверь, Кенпачи откинулся на подушки и закрыл глаза. Бьякуя оказался очень скучным, но дело было сделано. Если не выгорит с сексом, будут драться.
Глава 2
Бьякуя думал, что ничего страшного не произойдет? Правильно думал. Ничего страшного действительно не произошло, Зараки Кенпачи оказался, во имя всех богов, деликатным и даже чутким. И от этого ситуация была еще более тошнотворной. Если бы Кенпачи молча его отымел, было бы, как ни странно, легче. Проявление участия делало Бьякую совсем жалким. В довершение всего Кенпачи, кончая, так полыхнул реяцу, что любой другой своими силами оттуда бы не ушел, да и Бьякуя еще долго переводил дыхание.
Бьякуя отправился прямиком к источникам, погрузился по самый подбородок и постарался расслабиться. К горлу подкатывала тошнота, а к ягодицам он не мог прикоснуться — все время казалось, что кожу жжет сперма Кенпачи.
Бьякуя представил его возбужденное лицо и огромный член с красной натертой головкой — сколько Бьякуя ни отводил взгляд, все равно хорошо рассмотрел его среди складок полуспущенных хакама. Скоро этот член окажется в его прямой кишке. Бьякую снова затошнило.
Единственная мысль приносила облегчение — Рукии через все это проходить не придется.
«Почему ты думаешь, что ей было бы так же плохо?»
Голос Сенбонзакуры отразился от шершавых стволов.
«Прекрати».
«Женщины мыслят иначе. Капитан Зараки — привлекательный мужчина».
«Нет. Нет, — Бьякуя закрыл глаза, глубже погружаясь в себя. — Мой собственный занпакто считает Зараки привлекательным».
«Я просто более объективен, — усмехнулся Сенбонзакура. — Рукии могло бы понравиться».
«Если ей понравится Зараки. Или Хицугая. Или Ичиго — кто угодно — я не буду чинить препятствий. Она взрослая и сама может решить, с кем спать. — Бьякуя вздохнул. — Но не так. Только не так».
«Ты слишком напряжен, — Сенбонзакура зашелестел, обнимая его водоворотом мягких душистых лепестков. — Расслабься и попробуй об этом не думать. Завтра ты посмотришь на ситуацию иначе. Кстати, ей нравится Ренджи».
Бьякуя вспомнил о разговоре, когда проснулся рано утром от пения птиц. На душе было слишком легко, и он принялся перебирать события вчерашнего дня. Последний из заговорщиков отправлен за решетку, а Рукия оказалась свободна. Свободна!
Худшее, чего боялся Бьякуя, не произошло. Контракт оказался у него в руках. Конечно, пришлось заплатить, но сейчас цена представлялась ему, как минимум, соразмерной. Бьякуя верил, что сможет справиться с Кенпачи. Главное, что сейчас в клане и душе воцарилось спокойствие.
Утром Рукия попросила о встрече, и Бьякуя догадывался, о чем пойдет разговор. Так и оказалось.
— Дорогой брат, — сестра сидела, склонив голову, и крутила в пальцах край рукава, — могу я узнать, что произошло с контрактом?
— Я выкупил его, — ответил Бьякуя, отпивая немного чая. Если Рукия будет расспрашивать о цене, придется как-то выкручиваться.
— Я готова посвятить свою жизнь клану, чтобы возместить расходы, которые он понес из-за моего решения.
Бьякуя отставил чашку и накрыл ладонь Рукии своей.
— Твое решение было правильным, мне не в чем упрекнуть тебя. И траты не имеют значения по сравнению с твоим счастьем и безопасностью. Большие возможности позволяют защищать семью, для того они и существуют.
Рукия вскинула голову и улыбнулась так радостно, что у Бьякуи защемило сердце.
— Я хочу, чтобы ты была счастлива, — Бьякуя легонько сжал маленькую ладонь и убрал руку.
И тут Рукия повисла на нем, крепко обнимая.
— Спасибо, дорогой брат! Спасибо, спасибо. — Бьякуя чувствовал, как на шею капают ее слезы. — Для меня это было очень важно.
Бьякуя обнял ее в ответ и замер на несколько секунд, наслаждаясь редким чувством единения.
— Ты можешь быть свободна.
— Спасибо! — Рукия вскочила, быстро чмокнула Бьякую в щеку и умчалась.
— Ну, — Сенбонзакура материализовался на месте, где совсем недавно сидела Рукия. — Я же говорил — сегодня ты все воспримешь иначе.
— Ты прав. Рукия — она важнее всего.
— Даже важнее твоей задницы, — с усмешкой подтвердил Сенбонзакура.
— Ты слишком много времени проводишь с Забимару,— заметил Бьякуя. — Он плохо на тебя влияет.
Сенбонзакура только качнул головой — волосы, собранные в хвост, растеклись по плечам — и пропал.
Тем же вечером Бьякуя послал слугу в магазин интимных услуг — приобрести несколько эротических наборов и необходимую литературу. К следующему появлению у Зараки он обязательно подготовится.
Вечером, смазывая задний проход и вставляя пробку, Бьякуя морщился от саднящей боли. Это оказалось и вполовину не так неприятно, как он думал.
Ложась спать, Бьякуя никак не мог устроиться на жестком футоне. Наконец, боль прошла и Бьякуя задремал. А когда повернулся, чтобы размять затекшие ноги, тело прошила волна острого сильного наслаждения. Задний проход горел, пробка при каждом движении терлась о стенки прямой кишки, доводя до исступления.
Бьякуя обхватил член, застонал и начал дрочить, сжимаясь вокруг пробки и ерзая. Было так хорошо и порочно, что на глазах выступили слезы. Бьякуя кончил, кажется, всем телом — извиваясь и вскрикивая.
Обессиленный, распластался по футону и закрыл глаза, успокаивая дыхание. Руки и ноги дрожали, но пробка все еще распирала задний проход. Удалять ее не хотелось, было слишком хорошо и томно.
***
О Бьякуе Кенпачи вспомнил через неделю, на общем собрании у старика. Последние дни выдались суматошными, и о делах отряда даже думать не хотелось. Из Академии прибыло шумное пополнение, Кенпачи был занят проверкой новичков на вшивость. Слабаков подбросил Унохане, сделав вид, что он тут ни при чем, а оставшихся каждый вечер вбивал в стены тренировочного зала. Зато сегодня он мог сказать Ямамото, что его приказ закончить укомплектовывать отряд выполнен — и пусть уже отъебется от Одиннадцатого.
Бьякуя выглядел собранным и холодным, Кенпачи задумчиво следил, как меняется выражение его лица в зависимости от того, кто брал слово. Решался вопрос о восстановлении в должностях вайзардов, и Кенпачи в кои-то веки было интересно происходящее.
Когда Бьякуя выступил вперед и заговорил, Кенпачи слушал звук его голоса, смотрел, как двигаются губы, и думал, что сегодня можно расслабиться. Он очнулся, когда Бьякуя закончил речь и вернулся на свое место. Еще бы вспомнить хоть слово.
Расходились капитаны медленно — переговаривались, продолжая обсуждение; мерно журчали голоса. Бьякуя остался рядом с Ямамото и Укитаке, внимательно слушая, и Кенпачи пошел прочь. За дверью своих капитанов дожидались Абарай и Рукия. На плечо Кенпачи прыгнула Ячиру и обняла за шею.
— Капитан Зараки! — широко улыбнулся Абарай.
Рукия просто коротко поклонилась, открыла рот, потом закрыла, потом снова открыла.
— Говори уже, — лениво сказал Кенпачи.
— Я всего лишь хотела поблагодарить вас за ваше великодушие.
Кенпачи хмыкнул. Значит, Бьякуя не сказал сестре, что обменял ее свободу на свою задницу.
— Не благодари, это была просто сделка.
— Я понимаю, — тихо сказала Рукия, — но мое благополучие важно для брата. И он признателен вам за содействие.
— И не только он, капитан Зараки, — хрипло сказал Абарай, стискивая плечо Рукии. А та даже руку сбрасывать не стала, только придвинулась чуть ближе — совсем немного. Кенпачи присвистнул про себя. И правда — удачно получилось.
Бьякуя вышел в сопровождении Укитаке, скользнул по Кенпачи непроницаемым взглядом и обратился к Абараю:
— Ренджи, я хочу, чтобы ты договорился с подрядчиком прямо сейчас. Все бумаги у меня в кабинете, отнеси их ему и, — он кинул взгляд на Рукию, — можешь быть свободен.
— Да, капитан! — гаркнул Ренджи и умчался.
Рукия и Укитаке ушли неторопливо, и Бьякуя повернулся к Кенпачи, глядя потемневшими глазами.
— Жду тебя через час, — сказал Кенпачи и потянулся.
Бьякуя застыл, потом церемонно кивнул:
— Капитан Зараки, лейтенант Кусаджиши, прошу меня простить, — он развернулся и пошел прочь.
Кенпачи смотрел на прямую спину и представлял, как под слоями ткани двигаются мышцы.
— Что это с Бьякусиком?
Кенпачи перехватил Ячиру, взяв за шкирку, и внимательно посмотрел ей в глаза:
— Про Кучики ни слова. Чтобы никто не знал. Уговор?
Ячиру с напускной важностью сложила руки на груди и заявила:
— Я хочу за это конфет.
— У тебя же полно конфет? — удивился Кенпачи.
— Не могу же я согласиться, не торгуясь, — лукаво улыбнулась она.
— Засранка, — Кенпачи посадил ее на спину и побежал в сторону казарм Одиннадцатого. — Будут тебе конфеты.
Дома, в душе, Кенпачи пытался понять, почему Ячиру не стала, по обыкновению, ехидничать. Деликатностью она не отличалась, сообразить, что к чему, должна была сразу — про Рукию она знала и даже немного ревновала.
Натянув чистые хакама и оставляя мокрые следы на теплых досках пола, Кенпачи пошел на поиски.
— Слышь, мелкая, — Ячиру оторвалась от разрисовывания белых листов разноцветными кругами, — больше ничего не хочешь сказать?
Ячиру усердно вела ярко-розовую линию, даже высунула язык. Кенпачи терпеливо ждал. Наконец, она закончила — получился кривоватый круг с квадратами-глазами — и отложила фломастер.
— Мне нравится Бьякусик, — пожала она плечами и улыбнулась. — А у Кенпачика должно быть самое лучшее.
— Охренеть, — Кенпачи рассматривал творчество.
— Я придумываю новую обложку для специального выпуска альманаха ЖАШ, — гордо сказала Ячиру.
— Не хватает сисек, — раскритиковал Кенпачи.
— Это потом, — отмахнулась Ячиру, — сначала идея.
По мнению Кенпачи, сиськи были тоже ничего так идеей, но спорить он не стал. Приближалась знакомая реяцу, и Кенпачи пошел к себе. Не самый подходящий момент думать о том, что Ячиру повзрослела. И о том, почему она на самом деле не возражает против Бьякуи. «У Кенпачика должно быть самое лучшее?» Чушь. Осталось выяснить, чего она за это хочет. Кроме конфет, конечно.
Бьякуя его уже ждал. Он казался намного спокойнее, чем в прошлый раз. Стоял расслабленно, полуприкрыв глаза и осторожно осматривался. Без кенсейкана, шарфа и хаори, в простом шихакушо, Бьякуя и сам казался проще. А еще — моложе. Кенпачи как-то не задумывался о его возрасте, но сейчас казалось, что Бьякуя совсем щенок. Кенпачи почесал живот — может, в этот раз все будет не так сложно.
— Ложись на бок, хакама спусти до колен, — он ткнул пальцем в сторону кровати.
Бьякуя посмотрел изумленно, но подчинился. Кенпачи не хотелось объяснять, его достала эта неделя, кажется, за нее он говорил больше, чем за последние полгода. Все, что ему хотелось, — трахнуться.
Бьякуя укладывался неторопливо, так же неторопливо приспустил хакама и затих. Челка закрывала глаза, и это было к лучшему.
Кенпачи подошел и отодвинул в сторону ткань фундоши. Дырка казалась расслабленной, припухшие края покраснели. Кенпачи толкнулся пальцем внутрь. Тугие мышцы обхватили палец, но в этот раз он прошел без особых усилий.
— Растягивал себя? — хрипло спросил Кенпачи.
Возбуждение опускалось вдоль позвоночника спиралью, и он сунул руку в вырез хакама, трогая себя между ног.
— Да.
— Хорошо.
Кенпачи вытащил полувозбужденный член, обнажил головку и провел вдоль расщелины Бьякуи. Тот напрягся, но тут же постарался расслабиться — Кенпачи видел, как сжалась, а потом приоткрылась дырка.
Кенпачи продолжил массировать ее членом, чувствуя, как он все больше твердеет. Чуть нажимая, он погружал головку в Бьякую, и тот каменел всем телом, тяжело выдыхая. Жар головокружительного возбуждения накатил неожиданно, и Кенпачи отстранился, оглядываясь в поисках смазки. Дернул какой-то ящик, нашел стеклянный флакон. Смазку в свое время покупал Юмичика, и Кенпачи почти ждал какого-нибудь душного цветочного запаха, но она ничем не пахла.
Налив в горсть, Кенпачи быстрым движением смазал себя и подошел к Бьякуе. Тот лежал в прежней позе, и Кенпачи больше не церемонился. Прижал головку к дырке, немного надавил, а потом толкнулся бедрами, вонзаясь в горячую плоть.
Мышцы сжали член с такой силой, что Кенпачи чуть не кончил, а Бьякуя выгнулся с хриплым придушенным стоном, отчаянно сжал ноги и вцепился в покрывало. Кенпачи взялся за бедра, толкнулся глубже, вставая поудобнее. И задвигался широко и размашисто, выходя из Бьякуи наполовину при каждом толчке, а потом засаживая ему до самого конца.
Глава 3
Ягодицы, задний проход, мошонка — все свело от чудовищной боли. Бьякуя вцепился зубами в подушку, чтобы не заорать, но слез сдержать не смог. Они текли из зажмуренных глаз, а Кенпачи каждым движением добавлял боли. От инородного тела внутри прямую кишку тянуло, до тошноты хотелось опорожниться, и Бьякуя отчаянно сжимал мышцы.
Кенпачи задергался сильнее, яйца прижались к промежности тугим мешочком, и Бьякуя почувствовал, что Кенпачи сейчас кончит. Член словно стал больше, Кенпачи хрипло зарычал, удушающая волна реяцу прижала к кровати — а потом задний проход начал заполняться теплой жидкостью. Она текла по саднящей промежности, хлюпала при каждом движении, и Бьякуя понял, что его трясет — все сильнее и сильнее.
Кенпачи коротко рыкнул, толкаясь до самого нутра, и навалился на Бьякую, дыша ему в шею горячо и загнанно. Бьякуя должен был остановить свою истерику. Должен успокоиться до того, как Кенпачи придет в себя. Он цеплялся за всплывающие в памяти обрывки знаний по технике медитации, пытался думать о благополучии Рукии и срочных отрядных делах, о том, что в его жизни случались вещи и пострашнее, но ничего не мог поделать.
Когда Кенпачи отстранился, а член выскользнул из растерзанного заднего прохода, Бьякуя сжал мышцы. Но по промежности все равно сочилась влага, спазмы и желание испражниться скручивали тело, и Бьякуя забился, срываясь в стон и расслабляя мышцы. Между ягодиц потекло — тепло, обильно и унизительно. Бьякуя рванулся и тут же оказался стиснут железной хваткой.
Кенпачи навалился на него, сгреб руками и ногами, прижал к себе и закрыл рот ладонью.
— Ори, — приказал он, и Бьякуя отчаянно замотал головой, вырываясь. — Ори, я сказал!
И Бьякуя закричал. Ладонь глушила почти все звуки, и Бьякуя кричал, пока не сорвал горло. Хватка Кенпачи ослабла, он слез с Бьякуи и улегся рядом, продолжая обнимать.
— Успокоился? — тихо спросил он.
Бьякуя ничего не видел из-за слез, все тело болело, а еще он лежал в луже собственных выделений. Его снова затрясло.
— Да мать же твою!
Кенпачи вскочил, сгребая Бьякую, перехватил занесенную для удара руку и поволок, матерясь сквозь зубы. Ногой открыл дверь в ванную; прямо так, в одежде, сунул под душ и встал сам.
В лицо ударили мелкие острые струи, Бьякуя поднял руки, защищаясь и мотая головой. Вода вдруг стало обжигающе холодной, дыхание перехватило, и Бьякуя вскинулся, отталкивая от себя Кенпачи.
— Раздевайся! — рявкнул тот и начал срывать с него косоде. Хакама, не поддерживаемые поясом, давно сползли на пол, фундоши намокли и неприятно липли к телу.
— Да пошел ты! — Бьякуя размахнулся, впечатывая Кенпачи в стену, ударил его коленом между ног — Кенпачи крякнул, складываясь пополам. А потом врезал по животу, и у Бьякуи посыпались искры из глаз.
Заломив ему руку, Кенпачи одним движением сорвал фундоши. Бьякуя застыл, переводя дыхание, и тут же почувствовал, что его отпустило. Ледяная вода, оказывается, пробирала до костей, он застучал зубами.
Кенпачи пошарил где-то рукой, и вода сразу потеплела. Потом грубо развернул Бьякую лицом к стене и сунул руку между ягодиц, промывая расщелину. Там все болело, кожу щипало, но позывы кишечника прекратились, и Бьякуя растерянно выдохнул.
Слезы мешались с потоками воды, и теперь Бьякуя просто стоял, не двигаясь, пока Кенпачи ополаскивал его ниже пояса. Потом он отстранился, и Бьякуя развернулся к нему лицом. Кенпачи мыл себя. Намыливал толстый член, натягивая кожицу на нем и обнажая покрасневшую головку, елозил широкой ладонью по мошонке, чуть проседая.
Смывая с себя мыло, Кенпачи искоса посматривал на Бьякую.
— Теперь-то все?
— Да, — разомкнул рот Бьякуя. — Я раньше никогда… У меня не было опыта. Благодарю.
— Не благодари, за эту хрень ты будешь наказан. — Кенпачи включил воду сильнее и запрокинул голову, подставляя лицо потоку. — Не сегодня, сейчас толку не будет. Послезавтра. Понял?
— Да, — Бьякуя ухватился за скользкую от воды стену.
— Сейчас валишь отсюда в мою кровать и там лежишь, пока не перестанет кровоточить жопа. С тряпьем что-нибудь придумаем. Принесешь, что ли, запас одежды сюда…
Бьякуя вышел из ванной, прикрыв за собой дверь. Идти было больно, в заднем проходе словно засел толстый штырь. Подошел к кровати, посмотрел на темное пятно, принюхался. Сперма. Никаких испражнений. От облегчения подкосились ноги, и он, сдвинув покрывало, рухнул на кровать. Прямую кишку все еще тянуло, но сейчас Бьякуя легко справлялся с этими позывами. Кенпачи что-то там говорил про кровь…
Он сунул руку себе в промежность, толкнул себе в задний проход, а потом поднес пальцы к глазам. Подушечки окрасились в алое.
Бьякуя сосредоточился на лечебном кидо и прижал ладонь к ягодицам. В прямую кишку потекло тепло, приглушая боль. Через несколько минут он решил, что ему достаточно. Если остались разрывы, он займется ими дома.
Кенпачи хлопнул дверью душа, заходил по комнате, но Бьякую охватило безразличие и оцепенение. В него прилетели какие-то тряпки — похоже, шихакушо Кенпачи. Бьякуя приподнялся на локте, смерил Кенпачи раздраженным взглядом и сбросил все на пол.
— Подними и подай нормально, — сухо сказал Бьякуя. — Я позволяю трахать себя, а не вытирать об меня ноги.
Кенпачи стоял, оторопело таращась, и удивленное выражение лица было донельзя комичным. Потом он наклонился, поднял вещи и начал их аккуратно складывать. Положив стопку одежды в ногах у Бьякуи, Кенпачи присел на кровать и сказал:
— Извини. Если хочешь, можешь идти.
Бьякуя поднялся и едва сдержался, чтобы не поморщиться. Боль не ушла, а, оказывается, спряталась в глубине тела. Ходить было все еще неприятно.
— Что-то в моем поведении намекает, что я могу захотеть остаться?
Хакама пришлось подвернуть на талии, в косоде он едва не утонул, но это была одежда, а в шунпо на Бьякую никто не обратит внимания.
— Не забудь про наказание, — сказал Кенпачи на прощание.
Бьякуя кинул на него еще один долгий взгляд — Кенпачи, голый, развалился на кровати и щурился, словно хищник.
Бьякуя ушел в шунпо прямо из комнаты.
Дома было тихо и прохладно, присутствия Рукии не ощущалось, и Бьякуя сбросил чужую одежду. Позже слуги сожгут это. После долгой ванны — словно он стремился отскрести с себя сегодняшнее — Бьякуя лег спать, но до самого утра смотрел в потолок с дрожащими росчерками теней.
***
После ухода Бьякуи Кенпачи не смог уснуть. Лежал без единой мысли в голове, пялился в стену. Мышцы после секса приятно тянуло, но на душе было погано. Проворочавшись до утра, он встал в дурном расположении духа и до обеда гонял отряд. Гонял бы дольше, но бойцы легли пластом, за исключением Иккаку и Юмичики, да и те держались на честном слове.
После обеда Кенпачи пришел в кабинет, взял бумагу, кисти с тушью и, провожаемый изумленным взглядом Юмичики, пошел к себе.
Долго смотрел на лист, думая, как половчее высказаться, но в итоге просто написал: «Я расторгаю контракт». Это показалось лучшим решением. Не то чтобы Кенпачи смущала моральная сторона дела — но с Бьякуей оказалось слишком много проблем. Кенпачи не хотел задумываться, насколько хреново Бьякуе будет после траха, еще меньше хотел вытирать ему сопли. Но намного больше его раздражала собственная реакция на Бьякую — оказывается, Кенпачи смутно желал, чтобы тому нравилось. Трах с кем-то, кто мучается так, как Бьякуя, вызывал отвращение. Перед началом всей этой канители дело представлялось исключительно незатейливым — они ебутся, иногда, может, дерутся, драться, к слову, намного больнее. Все просто, как медный кан. Но нет же, Бьякуя и здесь поставил все с ног на голову.
Отправив сообщение с дежурным рядовым, Кенпачи довольно зевнул и завалился на веранде. Солнце пригревало, и, проваливаясь в сон, Кенпачи чувствовал, как возвращается хорошее настроение.
Он проснулся, когда солнце ушло за крыши казарм, а тени протянулись через весь двор. Зевнул, оглядываясь, и к нему тут же подскочил рядовой, держа на весу бумажку.
— Отдай Юмичике, — отмахнулся Кенпачи, — я не собираюсь этим заниматься.
— Но, — рядовой переступил с ноги на ногу и втянул голову в плечи, — это ответ на вашу записку, капитан.
— Какую еще…
Кенпачи выхватил из рук сложенный листок, глянул на рядового так, что тот немедленно испарился, и развернул послание.
«Отказываюсь» — изящные штрихи иероглифов будто издевались над каракулями Кенпачи. Потом он вдумался в смысл. Отказывается? Хорошее настроение как рукой сняло. Какого хрена?
Кенпачи сунул записку за пояс и мрачно пошел к выходу. Пожалуй, кое с кем нужно потолковать.
Бьякуя диктовал Абараю зубодробительные числа, а тот водил линейкой по длиннющему бумажному полотну, когда Кенпачи открыл дверь.
— Кучики, что это за нахер?
Бьякуя поднял голову, покрутил шеей и сказал:
— Ренджи, выйди, пожалуйста, нам с капитаном Зараки нужно кое-что обсудить.
Ренджи настороженно переводил взгляд с Бьякуи на Кенпачи, потом поклонился и выскользнул из кабинета, тихо притворив дверь.
Бьякуя поставил локти на стол и сомкнул пальцы.
Кенпачи вытащил листок и встряхнул его.
— Какого хера это значит?
— Капитан Зараки, мне хотелось бы понять, чем вызван ваш отказ от… — Бьякуя споткнулся, — от сотрудничества.
— Тем, что мне это нахер не надо? — предположил Кенпачи. — Вытирать за тобой сопли и утешать после истерики?
Бьякуя прикрыл глаза и склонил голову.
— То есть, вы отказываетесь от сделки из жалости ко мне? — ровно спросил Бьякуя и посмотрел на Кенпачи в упор.
— Э-э-э…
— Я отказываюсь, капитан Зараки. Всего хорошего.
— Слушай, Кучики…
— Мне нечего добавить. Когда будете уходить, скажите, пожалуйста, лейтенанту Абараю, чтобы он возвращался.
Бьякуя потер переносицу и снова склонился над бумагами. Кенпачи тихо вышел, мотнул головой в сторону двери для Абарая и задумался, что он, мать вашу, опять сделал не так.
В казармах царила мертвая тишина. Встретившийся Кенпачи Юмичика сказал, что разогнал бойцов по онсенам и купальням, восстанавливаться, и Кенпачи рассеянно кивнул.
— Слушай, Аясегава…
— Да, капитан.
— Представь, что ты кому-то должен…
— Сколько? — деловито уточнил Юмичика.
— Дохера. Просто дохера.
— Угу, а кому?
— Знакомому. Так, не слишком близкому.
— Ага. И что?
— Он решил простить тебе долг. Что бы ты решил?
Юмичика задумался. Провел пальцем вдоль брови, трогая перышко, потом нахмурился.
— Знаете, капитан, я был бы недоволен. И, наверное, отказался бы.
— Почему?
— Сложно объяснить. Понимаете, когда я должен, я точно знаю, сколько, кому и за что. Все определенно и понятно. Но если мне прощают долг, я все равно чувствую себя обязанным. А еще меня лишили возможности от этой обязанности избавиться.
— Ясно. Свободен.
— Не за что, капитан, — улыбнулся Юмичика.
Мда.
На следующий день Кенпачи напомнил Бьякуе об ожидающем его наказании и подумал, что после, пожалуй, можно еще раз поговорить. А пока стоит приготовиться.
Бьякуя появился после заката — в руках стопка вещей, волосы аккуратно завязаны в хвост. Он вздернул бровь, взглянув на Кенпачи, и тот усмехнулся — одинаковые прически, это и правда смешно.
— Раздевайся, — сказал Кенпачи. — Одежду складывай в шкаф.
Бьякуя кивнул, положил вещи и начал разоблачаться. Голый, он прямо стоял перед Кенпачи, и тот погасил начинающееся возбуждение. Не сейчас.
— Объяснять, за что, не надо?
Кенпачи обошел Бьякую, у того поджалась мошонка.
— Нет.
— Хорошо, — он взял с кровати приготовленный заранее хлыст.
Глаза Бьякуи чуть расширились, но в остальном он остался невозмутим.
— А ты чего ждал? — развеселился Кенпачи, протягивая себя хлыстом вдоль бедра. Больно.
Бьякуя долго молчал и, наконец, ответил:
— Какого-нибудь секса.
— От секса я, Кучики, получаю удовольствие. Но мысль хорошая, подумаю. Разворачивайся, наклонись и обопрись руками о спинку кровати.
Кенпачи взмахнул хлыстом, и тот со свистом рассек воздух. Бьякуя безразлично наклонился, цепляясь руками, как было сказано, и выдохнул.
Кенпачи встал позади, посмотрел.
— Ноги шире.
Бьякуя послушно расставил ноги, в промежности качнулась мошонка. Стал виден вход, еще красный и растянутый, но не настолько, как ожидал Кенпачи.
— Кучики, запомни. Я буду тебя наказывать, а не играть в эротические игры.
— Заткнись и начинай уже.
— Это я так, чтобы ты знал. А то в ваших дорогих борделях еще и не такое предлагают.
Бьякуя ничего не ответил, только переступил с ноги на ногу. Кенпачи приложил хлыст к белым ягодицам, примерился и нанес первый удар. Бьякуя дернулся, но устоял. Кенпачи ударил еще раз, а потом еще, пытаясь почувствовать хлыст и найти удобный ритм. Бьякуя только молча вздрагивал.
Пятьдесят раз — прикинул для себя Кенпачи, перехватил хлыст поудобнее и начал пороть. Он клал удары ровно, по всей поверхности ягодиц, с силой опуская хлыст. По телу Бьякуи проходила дрожь, мышцы на руках вздулись венами, а пальцы побелели от напряжения.
Тридцать. Кенпачи поменял руку и продолжил бить. Розовые следы слились, потемнели до почти фиолетовой красноты, Бьякуя теперь прогибался, едва слышно всхлипывая, а от ягодиц тянуло жаром.
Сорок пять. Бьякуя что-то шептал. Кенпачи прислушался — тот считал удары.
— Ты сбился, — он снова ударил, — осталось три.
Раз. Бьякуя сжал ягодицы и хрипло выдохнул.
Два. Хлыст прошелся по набухшему рубцу, и по телу Бьякуи прокатилась сильная дрожь.
Три. Бьякуя застыл, а Кенпачи отошел и спрятал хлыст.
— Я закончил, можешь лечь.
Бьякуя с трудом выпрямился, растирая затекшие руки. Лицо у него было мокрое от пота, капли стекали на грудь, влажные пряди прилипли к вискам. Ягодицы были сплошь ярко-алого цвета и казались опухшими. Кенпачи погрузил полотенце в миску с холодной водой.
— Я отправлюсь домой.
— Поговорить надо.
Бьякуя, подошедший уже к шкафу, замер.
— Хорошо, — склонил он голову. — Я останусь.
Кенпачи смотрел, как он осторожно идет к кровати. Когда Бьякуя улегся, Кенпачи отжал полотенце и накрыл им пылающие ягодицы. Бьякуя с облегчением вздохнул и расслабился.
Глава 4
Иногда для блаженства нужно не столь много — например, прохладный компресс и немного тишины. Кенпачи подарил и то, и другое, за что Бьякуя был благодарен. Готовясь к наказанию, он действительно ожидал секса — чего-нибудь достаточно оскорбительного и неприятного. И опять ошибся. Следовало запомнить, что Зараки всегда имеет в виду то, о чем говорит. Если он говорит — «я накажу тебя», это означает просто «накажу», а не «получу удовольствие, наказывая тебя».
Бьякуя с трудом повернул голову, посмотрев на Кенпачи — тот возвышался над ним, скрестив руки на груди.
— Очухался?
На самом деле, нет — Бьякуя бы еще полежал, собираясь с мыслями, но это была непозволительная роскошь.
— Да.
— Хорошо.
Он присел на кровать, подвинув Бьякую — бедро согрело чужое тепло.
— Рассказывай, какого хрена ты учудил.
— Не понимаю, о чем ты.
— Прекращай, все ты понимаешь. Я про твой отказ расторгать контракт. Ну хочешь, я подарю его твоей сестре?
— Прекрати, — Бьякуя почувствовал гнев.
— Тогда объясни, какого хрена — так, чтобы я понял, что это за блажь.
Бьякуя глубоко вздохнул, стараясь обуздать раздражение. Ему давно не приходилось никому и ничего объяснять. Пожалуй, в последний раз он пытался облечь свои чувства в слова, когда разговаривал с Ичиго во время несостоявшейся казни Рукии. Ичиго его понял, может быть, потому что вообще обладал способность понимать без слов то, что было на душе.
Он собрался с мыслями.
— Твое предложение — великая милость.
— Да заткнись, просто…
— Сам заткнись, — Бьякуя облизал губы. — Существуют границы, которые просто есть. И согласие принять твой дар означает их разрушение. Я могу принять такой дар от кого-то очень близкого — от Рукии, от Ренджи, от Куросаки Ичиго. Но не от тебя. Ты никто и никогда не станешь «кем-то». Я останусь обязанным, и эта тяжесть отразится на мне сильнее, чем мелкие физиологические неудобства…
Бьякуя понимал, что у него не получается описать тот барьер, который не позволяет согласиться с Кенпачи. Не получается объяснить, почему он оказался так оскорблен предложением, которое подразумевает отношения на равных. Никогда Зараки Кенпачи не встать рядом. И все, о чем Бьякуя говорит, наверняка покажется ему бессмысленным и глупым. Но принять предложение Кенпачи — все равно что изнасиловать свою гордость.
Тот вдруг хмыкнул.
— Хочешь сказать, что не пристало от такого говна, как я, получать подарки.
Бьякуя почувствовал, что улыбается — горько.
— Если говорить примитивно, то да.
— Да куда мне, это ты у нас охренеть какой сложный. Ладно, — Кенпачи встал, и тепло бедра исчезло, — ладно, сам виноват. Знал же, что ты сплошная головная боль.
— Тогда почему…
— Да интересно было.
Послышалось журчание воды, а потом влажную согревшуюся тряпку сменила свежая и прохладная.
— Двигайся.
— Что?
— Двигайся, я сказал, собираюсь спать. Надоест лежать — найдешь выход.
Бьякуя перебрался на другой край кровати, всем телом чувствуя, как Кенпачи заваливается на кровать и устраивается поудобнее. Медленно текли минуты, а Бьякуя лениво размышлял, что так и не понял, было ли «ладно» Кенпачи отказом от своего щедрого предложения, или он просто решил изменить подход. С него бы сталось.
Бьякуя поднялся, когда жжение почти прекратилось, а ягодицы онемели. Правда, движения вызвали волну неприятных ощущений. Он замешкался, стоя рядом с кроватью и глядя на Кенпачи — во сне его лицо казалось мягче, чем обычно, жесткая линия рта сгладилась, темные пряди разметались по подушке. Бьякуя перевел взгляд ниже и отвернулся, пытаясь избавиться от неловкости — Кенпачи был возбужден.
Пальцы сомкнулись вокруг запястья, и Бьякуя вздрогнул. Кенпачи проснулся и смотрел вопросительно. Большой палец поглаживал основание ладони.
— Как руки?
— Они не пострадали.
Бьякуя мягко высвободился и пошел за одеждой. Если Кенпачи понадобится секс, он скажет. Бьякуя прятал смущение за неторопливыми сборами. Почему-то внушительный бугор на хакама казался ему более интимным, чем все, что происходило раньше.
Одеваясь, Бьякуя время от времени кидал взгляды на Кенпачи. И видел, что тот внимательно следит за ним, перевернувшись на бок и полуприкрыв глаза.
Кенпачи встал, когда Бьякуя собрался. Подошел вплотную, и Бьякуя мог почувствовать тепло, идущее от треугольника голой кожи на груди.
— Иди-ка сюда.
Бьякуя не двигался, лишь смотрел на Кенпачи, на его возбуждение.
— Это приказ?
— Нет.
Кенпачи сам качнулся навстречу, вплетая пальцы в волосы и распуская растрепанный хвост. Бьякуя подавил дрожь удовольствия. Это был запрещенный прием, главное, чтобы Кенпачи не догадался, как ему нравится. А тот продолжал разбирать спутавшиеся, еще влажные от пота пряди, и по коже Бьякуи бежали мурашки удовольствия.
Если Кенпачи не идиот — а он, все-таки, к сожалению, не идиот — он все поймет.
Тихий смешок разорвал тишину. Кенпачи взял Бьякую за плечи, повернул к себе спиной и прижался, одной рукой обнимая через грудь. Бьякуя застыл, почувствовал, как между саднящих ягодиц упирается твердый член. А Кенпачи снова запустил руки ему в волосы и принялся легко перебирать пряди.
Какую цель он преследовал? Член давил все сильнее, и Бьякуя тяжело задышал, пытаясь побороть панику. Может, он все-таки решил…
— Тише, тише…
Кенпачи немного отстранился, продолжая обнимать и ерошить волосы, член теперь не давил, лишь слегка касался ягодиц. Широкая ладонь жестко провела по шее, и Бьякуя задрожал.
— Прекрати, — вывернуться из объятий оказалось неожиданно легко, — мне пора.
Уходя в шунпо, Бьякуя не оглядывался и старался не думать, что больше всего его уход напоминает бегство.
***
Разговор с Бьякуей не дал ничего нового. Тот что-то нес про гордость и прочую чепуху, которая была от Кенпачи так же далека, как способность его занпакто разговаривать. Но стало понятно главное — Бьякуя скорее наложит на себя руки, чем откажется от контракта. Дубина. От всех этих заморочек начинала болеть голова.
Ладно, Кенпачи согласен потратить на Бьякую еще немного времени — и попробовать приручать к себе постепенно. Все равно в Готее чертовски скучно. Но для начала они подерутся. Может быть, это прочистит Бьякуе мозги. А может быть и нет.
Кенпачи решил начать на следующий день. Бабочку посылать не стал, просто завалился в кабинет к Бьякуе и предложил пройтись до полигона. Тот, побелев от злости, взял занпакто и любезно сообщил, что готов потратить время на животное, которому давно не указывали на его место. Кенпачи только расхохотался — похоже, Бьякуя действительно был в бешенстве. Могла выйти хорошая драка.
Дальний полигон, принадлежавший Второму отряду, пустовал. Вполне возможно потому, что именно его облюбовал Одиннадцатый для тренировок. Красноватые глыбы камня громоздились тут и там, словно великан рассыпал свои игрушки. Половину полигона занимало бывшее болото, сейчас представлявшее собой потрескавшуюся равнину с редкими пучками пожухлой травы. Слишком много реяцу — так сказал однажды Маюри.
Бьякуя сбросил хаори первым, хаори Кенпачи спланировало рядом. Сдерживая рвущееся наружу предвкушение, Кенпачи широко оскалился. Бьякуя словно светился и пульсировал — силой, злостью, яростью. Пальцы уверенно сжимали рукоять занпакто, кисть вращалась легко и расслабленно. Он нанес первый удар, и Кенпачи заблокировал его, чувствуя дрожь скрещенных клинков.
— И это все, Кучики?
И тут же уклонился, атакованный сзади. Меч Бьякуи распорол косоде, оцарапав кожу, и Кенпачи захохотал, атакуя в ответ. От столкновения двух реяцу ближайшие скалы разлетелись на мелкие куски, просыпавшись на землю пыльными обломками.
Бьякуя, с горящими глазами, замер перед Кенпачи, направив клинок острием в землю. Губы шевельнулись:
— Цвети, Сенбонзакура. Бан-кай.
Кенпачи сорвал повязку.
Густая реяцу Бьякуи ударила в грудь, рот наполнился кровью, а от свиста миллионов стальных лепестков заложило уши. Кенпачи ударил с размаху, рассекая текущий от Бьякуи поток силы, надавил, стараясь пробить защиту.
Над их головами взмыла сияющая сфера танцующих клинков, и плечо Кенпачи обожгла боль. Хорошо! Хорошо-хорошо-хорошо! Кровь струилась по спине и отдавалась на языке тяжелым привкусом железа, и Кенпачи бросился вперед, сминая стальной вихрь. Бьякуя в разорванном косоде и с грудью, залитой кровью, отбил атаку, припав на одну ногу, и Кенпачи отшвырнуло назад.
Неуловимое движение за спиной заставило швырнуть тело вправо, сталь вспорола воздух, и Кенпачи стремительно перекатился, бросаясь на открывшегося Бьякую. Клинки столкнулись с оглушительным звоном, после которого воцарилась тишина такая пронзительная, что закружилась голова.
Кенпачи стоял вплотную к Бьякуе, и между ними были только их скрещенные мечи. Лезвия вибрировали, и дрожь катилась от них через руки по всему телу. Вокруг вился вихрь из лепестков.
Кровь Бьякуи пахла знакомо и сладко, и Кенпачи лизнул его в щеку, собирая языком соленую жидкость. Бьякуя широко распахнул глаза.
Кенпачи провел ладонью по голому плечу, сжал порез, оставленный собственным мечом, и Бьякуя скривился, когда потекла кровь.
— Животное.
Кенпачи вместо ответа сунул руку Бьякуе в пах, обхватил возбужденный член и сжал. На лице Бьякуи появилась сначала растерянность, потов гнев, потом он замкнулся в себе и расслабился.
Кенпачи убрал руку и одновременно с этим — клинок. Бьякуя замешкался на долю секунды, запечатывая занпакто.
Реяцу разошлась от них одним мощным всплеском, снося со своего пути каменные глыбы, выворачивая пласты земли и выкорчевывая кусты.
Наступившая тишина нарушалась потрескиванием камней и шорохом песка. Бьякуя облизал губы, и Кенпачи почувствовал, что повторяет за ним.
— Покажи свой зад, — в горле першило.
— С ним все в порядке, — Бьякуя тоже говорил хрипло.
— Я хочу посмотреть, — возбуждение впилось в яйца. — Вперед.
— Это секс?
— Да, черт побери!
Бьякуя рванул пояс — хакама соскользнули к ногам — и повернулся спиной. Кенпачи поднял полы косоде, открывая ягодицы, и надавил на спину, вынуждая Бьякую наклониться. Провел рукой по темным следам, оставшимся от порки, — они покрывали всю поверхность ягодиц — сжал, чувствуя, как вздрогнул Бьякуя и как собственный член чуть не зазвенел от напряжения.
Когда Кенпачи присел на корточки, лицо оказалось напротив задницы. Он осторожно обхватил ладонями половинки и провел языком вдоль расщелины. А потом начал вылизывать закаменевшие ягодицы. Бьякуя вздрагивал от каждого прикосновения сильнее, чем во время порки.
Кенпачи протолкнул руку в промежность, сжал тяжелые яйца и начал массировать основание твердого члена. Теперь Бьякуя дрожал, но Кенпачи продолжал его гладить — и дрожь стала утихать, пока совсем не прекратилась. Сейчас Бьякуя стоял, наклонившись, и только изредка переступал с ноги на ногу. Кенпачи хотел эту дырку — прямо сейчас, насухую, пока не прошла горячка боя. Но он лишь позволил себе раз толкнуться языком внутрь.
Тяжело дыша, Кенпачи отпрянул, запустил руку в фундоши и хрипло вскрикнул, сжимая мокрый и скользкий член. Он дрочил, не вынимая его, головка терлась о ткань, в глазах темнело от удовольствия — и Кенпачи видел только подтянутые темные ягодицы, белые бедра и спину.
Кенпачи кончил, когда Бьякуя переступил с ноги на ногу и сжался. Сейчас они застыли оба, и Кенпачи досадовал на собственный срыв. Но искушение было слишком велико — увидеть, потрогать, сделать. Сперма стекала с кулака, Кенпачи вытащил руку и вытер ее о хакама.
Бьякуя молча одевался, и было даже интересно, какое у него сейчас выражение лица. Оказывается, растерянное.
— Бывай, Кучики, — Кенпачи отсалютовал мечом и побежал прочь. После драки было слишком хорошо, чтобы забивать голову Бьякуей. Больше Кенпачи не будет совершать ошибок, только и всего.
Окончание в комментариях
@темы: яой, фантворчетво: фанфикшен, рейтинг: NC-17
вторник, 29 октября 2013
С капитаном Зараки время летит незаметно
Название: О тенях и солнце
Автор: Пухоспинка
Беты: Becky Thatcher, Schmetti
Размер: мини, 1 629 слов
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя
Категория: преслэш
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Еще немного — и непонимание Кенпачи дойдет до того состояния, при котором захочется разобраться, в чем дело
Комментарий: фанфик был написан на Фандомную битву 2013, команда Bleach
Читать дальшеКенпачи хмуро слушал, как старый Ямамото распинается о сложности и ответственности предстоящего задания. Хотя даже Ячирка понимала, что все дело в напыщенных индюках из Совета 46 и их желании прикрыть свои дряблые жопы. Так ему и сказала с утра — пришлось в воспитательных целях дернуть за ухо и оставить дома. Кенпачи не одобрял слова «жопа», вдвойне не одобрял в сочетании «дряблая». Узнать бы, от кого ребенок нахватался, и яйца оторвать. Так и ответил, уходя.
— Восьмидесятый район, округ Зараки, — вырвал его из задумчивости голос Ямамото, — Одиннадцатый отряд.
Отлично, повеселимся.
— …и Шестой отряд. Возражения есть? — Ямамото приподнял веки и обвел капитанов тяжелым взглядом.
Чего?! Мать его, у Кенпачи были возражения.
Он уставился на Ямамото.
— Нет, капитан Зараки, — тот даже стукнул посохом, — без кидо поддержки вы никуда не отправитесь.
— Не вижу необходимости привлекать Одиннадцатый отряд, — прохладный голос Бьякуи раздражал до зубовного скрежета.
— Не обсуждается, капитан Кучики, Одиннадцатый примет на себя основной удар и обеспечит силовое решение вопроса. Если больше возражений нет, можете расходиться.
На краю зрения мелькнуло белое хаори и голубая искра шарфа — Бьякуя удалялся прочь. Кенпачи только сплюнул зло и устремился следом. Какого хрена?
— Эй ты, идиот!
Он нагнал его уже за порогом, потянулся, чтобы схватить за плечо, но Бьякуя резко ушел от прикосновения, развернувшись лицом. Смерил взглядом Кенпачи, коротко ударил его по запястью тыльной стороной ладони, отбрасывая руку.
Потом стянул перчатку и демонстративно опустил в корзину для мусора, стоящую у двери.
— Не смей ко мне прикасаться, — процедил Бьякуя.
Кенпачи переводил взгляд с его лица, неподвижного от злости, на перчатку — и обратно.
— Ты ебнутый какой-то, Кучики, — наконец сказал он. — Нахер ты мне не нужен, и поддержка твоего сраного отряда не сдалась. Жду твоих кидошных сопляков утром, опоздают — уйдем без них.
Кенпачи не успел договорить, как увидел мелькнувшую в завихрении воздуха спину Бьякуи — а потом его и след простыл.
— Какая муха его укусила, — пробормотал проходивший мимо Укитаке и ободряюще улыбнулся — одними глазами.
Кенпачи тоже хотелось бы знать, какая. Хрен с ним. Завтра можно будет развеяться. Хотя смешнее всего то, что обычно Кенпачи хорошо понимал Бьякую, и вопросов «что творится в голове Кучики» не возникало.
Утром, на шестичасовом построении, Кенпачи прошелся вдоль шеренги зевающих бойцов, тыкая наугад пальцем.
— Ты… ты… и ты. Еще ты. Ты… ты… Аясегава и Мадараме остаются вместо меня. Ячиру!
Та, болтая ногами, сидела на заборе и мотала головой.
— Что такое? — нахмурился Кенпачи.
— Сегодня заседание Женской ассоциации шинигами, — важно подняла вверх указательный палец Ячиру.
Вот еще нелегкая.
— Хрен с тобой, оставайся, — бросил Кенпачи.
Наверное, так даже лучше.
Ячиру просияла и, прыгнув Кенпачи на плечо, обняла за шею. А потом радостно завопила:
— О, Бьякусик!
— Какой еще, мать твою, Бьякусик? — все «Бьякусики», по разумению Кенпачи, должны были в это время спать, надев колпачки и штанишки.
Кенпачи обернулся.
У ворот отряда стоял Кучики Бьякуя, и выражение лица у него было как у каменного болвана из онсена Ямамото.
— Я подумал, — неторопливо начал он, — что разумнее отправиться пораньше. Рад, что вы, капитан Зараки, — Бьякуя сделал паузу, — разделяете мое мнение.
Бойцы позади него выглядели свежими, как утренние лепестки. За спиной Кенпачи кто-то смачно зевнул.
Определенно хреновое начало дня.
Кенпачи подумал об этом еще раз, когда заходил во внутренний портал — короткая переброска до Зараки. И когда вышел из портала, все еще ощущая спиной ледяное недовольство Бьякуи, следующего позади — тоже. Впереди виднелась небольшая роща. Солнце заливало колючими обжигающими лучами пустынную равнину. Не утро, а издевательство.
Бьякуя раздувал ноздри, поводил головой, словно принюхивался — на лице застыло неодобрение.
— Не чувствую ни одного Пустого, — наконец сказал он.
Кенпачи закинул меч на плечо и зашагал вперед.
— Я не собираюсь тут жариться, а вы — как хотите.
Его бойцы потопали следом.
Бьякуя тихо отдал какой-то приказ, и впереди мелькнула тень. Шунпо.
В то же время двинулась основная группа из Шестого отряда — Кенпачи спиной чувствовал недовольство Бьякуи. Спрашивается, какого хрена было тащиться с ним? Настроение портить? Хотя с Бьякуи сталось бы.
На полпути к роще вернулся разведчик. Кенпачи прислушался: тот на ходу докладывал, что следов присутствия ни Пустых, ни душ не обнаружено, и говорил, что нашел место для лагеря. Лагерь — это хорошо. Кенпачи отчаянно хотелось спать.
Но сначала пришлось рявкнуть на бойцов, которые тоже норовили упасть под куст, чтобы помогали Шестому подготовить лагерь. Потом пришлось выслушивать от Бьякуи, что он думает о дисциплине в Одиннадцатом. Кенпачи в итоге зевнул ему прямо в лицо, оборвав нравоучения, и, наконец-то, улегся спать. Солнце продолжало нещадно палить, поэтому Кенпачи растянул на нижних ветвях хаори, укрываясь в тени.
Проснулся он оттого, что тень уползла и лицо обжигали жаркие лучи. От них пересохли губы, а по вискам скатывались капли пота, пощипывая кожу. Но Кенпачи было лень даже шевелиться, не то что вставать. Мысли текли лениво и безмятежно — по всему выходило, что даже если не получится подраться, то удастся выспаться, чего с Кенпачи не случалось давненько. Только вот это солнце, прожаривающее до костей…
Поблизости колыхнулся воздух, и накрыло присутствие чужой духовной силы. На Кенпачи наползла тень — сначала на лицо, потом на грудь, посыпалась труха с ветвей. Палящий жар сменился приятным холодком, растекшимся удовольствием по коже. Кенпачи разомкнул ресницы — в поле зрения мелькнула рука в знакомой перчатке, а после — удаляющаяся спина в белом хаори. Кенпачи закрыл глаза и в который раз подумал, какая муха укусила Бьякую. Но черта с два он пойдет выяснять. От этих мыслей и без того непривычно сосало под ложечкой. Он снова уснул.
Но продолжал думать о Бьякуе до вечера. Даже когда браслет, выданный в Двенадцатом и сообщавший о приближении Пустых, истошно заверещал, поднимая всех по тревоге, Кенпачи оглянулся, выискивая его. Снуя между вспышек кидо, рассекавших веко синими прожилками, Кенпачи рубил Пустых, и его взгляд то и дело выхватывал из темноты сосредоточенное, неподвижное лицо.
Твари почему-то все прибывали. Кенпачи, задумавшись, рубанул еще раз — и тут же получил тычок ладонью между лопаток. Развернулся, вскидывая меч… В свете лучей, текших из середины ладоней, лицо Бьякуи казалось бледным, влажные пряди прилипли ко лбу, а брови сошлись на переносице.
— Капитан Зараки, я верю, что даже у такого животного, как вы, есть мозг. Давайте, используйте его по назначению — ради разнообразия, — процедил он и смахнул челку.
Кенпачи хмыкнул, разворачиваясь и отбивая атаку бронированного хвоста.
— Чего надо?
Бьякуя закрыл глаза, как будто считал про себя овец.
— Эти Пустые делятся. Благодаря вам вместо трех у нас в наличии более двух десятков.
Почесав затылок, Кенпачи встретил сразу две атаки. Бьякуя в это время взмыл в воздух, пропуская под собой еще одну тварь — и пришпилил ее к земле извивающимися лучами кидо.
— И чего ты от меня хочешь?
— Удерживайте, изматывайте, пока мы будем связывать их кидо — а потом сожжем одновременно все части.
— Слышали? — рявкнул Кенпачи в темноту своим бойцам. — Кто разрубит — яйца оторву.
Гонять Пустых оказалось скучно. Кенпачи пришлось перехватить меч за лезвие, чтобы глушить тварей рукоятью. Он прыгал, вытягивая на себя как можно больше врагов, — сейчас было видно, что те похожи друг на друга, как горошины в стручке — и смотрел, как один за одним они валятся, запутавшись в сетях кидо.
Когда упал последний, взрывая землю длинными когтями, Бьякуя скомандовал:
— Отход!
И через миг, когда бойцы покинули круг, где оказались свалены Пустые, поляну накрыла плоская вспышка огня. Кенпачи смотрел на оплавленный выжженный круг и качал головой. Херня какая-то. Пустые не стали бы делиться бесконечно, у них был предел. Но не рассказывать же об этом посреди боя.
Он лизнул царапину, оставшуюся на ладони от лезвия, закинул меч на плечо и вдруг поймал темный взгляд Бьякуи.
Бойцы разошлись — Одиннадцатый гомонил, хлопая друг друга по плечам, из Шестого бродили по пепелищу, что-то проверяя. Бьякуя и Кенпачи остались один на один.
— Слышь, Бьякуя, — Кенпачи задумался, как спросить про эту херню с тенью от солнца, но так и не смог сформулировать. — Какого хрена?
Тот окинул его холодным, полным превосходства взглядом, отвернулся и ушел в шунпо. Кенпачи только плюнул вслед. Что за идиот.
Возвращаться постановили на следующее утро: у Бьякуи появились какие-то соображения по поводу сожженных Пустых, а Кенпачи не возражал — ему было плевать, где спать. Всю ночь сквозь сон он чувствовал близкое присутствие Бьякуи, и это беспокоило. Еще немного — и непонимание Кенпачи дойдет до того состояния, при котором захочется разобраться, в чем дело.
Утром Бьякуя выглядел как обычно — и не скажешь, что всю ночь бодрствовал. Заходя в портал, Кенпачи постарался выкинуть придурка из головы. Ну его. Совсем уже спятил — как породистая и оттого чокнутая лайка, никогда не знаешь, когда цапнет, а когда вильнет хвостом.
В отряде царила утренняя тишина. Из-за жары все седзи были раздвинуты, и ветерок гулял между тонких стен. Ячиру спала на веранде, и солнечные лучи заливали ее от розовой макушки до пяточек в белых таби. Эх, бестолочь, сгорит же. Кенпачи машинально повернул ширму, накрывая Ячиру тенью, и прошел внутрь… Замер, задумавшись о том, что он только что сделал, посмотрел на безмятежное личико Ячиру, крякнул и повернул назад.
Наверняка Бьякуя не спит, а нудно пишет отчет — причем за двоих. Кажется, пришло время серьезно потолковать. Кто бы там что ни говорил, но намеки Кенпачи понимать умел. С этими мыслями он добрался до территории Шестого отряда. Потоптался у порога, а потом махнул напрямик, к раскрытому окну.
Бьякуя сидел за столом, склонившись над бумагами. При появлении Кенпачи дернул бровью, несколькими аккуратными взмахами кисти закончил фразу, поставил оттиск печати, откинулся на спинку стула и посмотрел раздраженно. Кенпачи ответил прямым взглядом и запрыгнул в окно.
Бьякуя утомленно прикрыл глаза ладонью.
— Капитан Зараки, для вас, возможно, это будет новостью — но в помещение проникают через двери.
— Так быстрее, — коротко ответил Кенпачи. Посмотрел на Сенбонзакуру на стойке, на Бьякую, выражение лица которого становилось все более недоуменным, а потом ляпнул с размаха: — Слушай, я тебе что, нравлюсь?
С лица Бьякуи сошла краска, потом вернулась — двумя ровными розовыми пятнами на скулах, в глазах мелькнули растерянность и смущение, всего на один миг, но Кенпачи хватило. И его понесло.
— Знаешь, ты мог бы просто сказать, — и добавил, широко улыбаясь: — На перчатках бы сэкономил, идиот.
Бьякуя нехорошо сощурился, взгляд превратился в два лезвия, и он медленно поднялся, потянувшись за Сенбонзакурой.
— Ах ты ублюдок, — почти ласково сказал он. Стальные лезвия зашелестели, наполняя собой тесный кабинет.
Кенпачи радостно захохотал. Это было как «Да, нравишься, черт возьми», только намного, намного лучше.
Автор: Пухоспинка
Беты: Becky Thatcher, Schmetti
Размер: мини, 1 629 слов
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя
Категория: преслэш
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Еще немного — и непонимание Кенпачи дойдет до того состояния, при котором захочется разобраться, в чем дело
Комментарий: фанфик был написан на Фандомную битву 2013, команда Bleach
Читать дальшеКенпачи хмуро слушал, как старый Ямамото распинается о сложности и ответственности предстоящего задания. Хотя даже Ячирка понимала, что все дело в напыщенных индюках из Совета 46 и их желании прикрыть свои дряблые жопы. Так ему и сказала с утра — пришлось в воспитательных целях дернуть за ухо и оставить дома. Кенпачи не одобрял слова «жопа», вдвойне не одобрял в сочетании «дряблая». Узнать бы, от кого ребенок нахватался, и яйца оторвать. Так и ответил, уходя.
— Восьмидесятый район, округ Зараки, — вырвал его из задумчивости голос Ямамото, — Одиннадцатый отряд.
Отлично, повеселимся.
— …и Шестой отряд. Возражения есть? — Ямамото приподнял веки и обвел капитанов тяжелым взглядом.
Чего?! Мать его, у Кенпачи были возражения.
Он уставился на Ямамото.
— Нет, капитан Зараки, — тот даже стукнул посохом, — без кидо поддержки вы никуда не отправитесь.
— Не вижу необходимости привлекать Одиннадцатый отряд, — прохладный голос Бьякуи раздражал до зубовного скрежета.
— Не обсуждается, капитан Кучики, Одиннадцатый примет на себя основной удар и обеспечит силовое решение вопроса. Если больше возражений нет, можете расходиться.
На краю зрения мелькнуло белое хаори и голубая искра шарфа — Бьякуя удалялся прочь. Кенпачи только сплюнул зло и устремился следом. Какого хрена?
— Эй ты, идиот!
Он нагнал его уже за порогом, потянулся, чтобы схватить за плечо, но Бьякуя резко ушел от прикосновения, развернувшись лицом. Смерил взглядом Кенпачи, коротко ударил его по запястью тыльной стороной ладони, отбрасывая руку.
Потом стянул перчатку и демонстративно опустил в корзину для мусора, стоящую у двери.
— Не смей ко мне прикасаться, — процедил Бьякуя.
Кенпачи переводил взгляд с его лица, неподвижного от злости, на перчатку — и обратно.
— Ты ебнутый какой-то, Кучики, — наконец сказал он. — Нахер ты мне не нужен, и поддержка твоего сраного отряда не сдалась. Жду твоих кидошных сопляков утром, опоздают — уйдем без них.
Кенпачи не успел договорить, как увидел мелькнувшую в завихрении воздуха спину Бьякуи — а потом его и след простыл.
— Какая муха его укусила, — пробормотал проходивший мимо Укитаке и ободряюще улыбнулся — одними глазами.
Кенпачи тоже хотелось бы знать, какая. Хрен с ним. Завтра можно будет развеяться. Хотя смешнее всего то, что обычно Кенпачи хорошо понимал Бьякую, и вопросов «что творится в голове Кучики» не возникало.
Утром, на шестичасовом построении, Кенпачи прошелся вдоль шеренги зевающих бойцов, тыкая наугад пальцем.
— Ты… ты… и ты. Еще ты. Ты… ты… Аясегава и Мадараме остаются вместо меня. Ячиру!
Та, болтая ногами, сидела на заборе и мотала головой.
— Что такое? — нахмурился Кенпачи.
— Сегодня заседание Женской ассоциации шинигами, — важно подняла вверх указательный палец Ячиру.
Вот еще нелегкая.
— Хрен с тобой, оставайся, — бросил Кенпачи.
Наверное, так даже лучше.
Ячиру просияла и, прыгнув Кенпачи на плечо, обняла за шею. А потом радостно завопила:
— О, Бьякусик!
— Какой еще, мать твою, Бьякусик? — все «Бьякусики», по разумению Кенпачи, должны были в это время спать, надев колпачки и штанишки.
Кенпачи обернулся.
У ворот отряда стоял Кучики Бьякуя, и выражение лица у него было как у каменного болвана из онсена Ямамото.
— Я подумал, — неторопливо начал он, — что разумнее отправиться пораньше. Рад, что вы, капитан Зараки, — Бьякуя сделал паузу, — разделяете мое мнение.
Бойцы позади него выглядели свежими, как утренние лепестки. За спиной Кенпачи кто-то смачно зевнул.
Определенно хреновое начало дня.
Кенпачи подумал об этом еще раз, когда заходил во внутренний портал — короткая переброска до Зараки. И когда вышел из портала, все еще ощущая спиной ледяное недовольство Бьякуи, следующего позади — тоже. Впереди виднелась небольшая роща. Солнце заливало колючими обжигающими лучами пустынную равнину. Не утро, а издевательство.
Бьякуя раздувал ноздри, поводил головой, словно принюхивался — на лице застыло неодобрение.
— Не чувствую ни одного Пустого, — наконец сказал он.
Кенпачи закинул меч на плечо и зашагал вперед.
— Я не собираюсь тут жариться, а вы — как хотите.
Его бойцы потопали следом.
Бьякуя тихо отдал какой-то приказ, и впереди мелькнула тень. Шунпо.
В то же время двинулась основная группа из Шестого отряда — Кенпачи спиной чувствовал недовольство Бьякуи. Спрашивается, какого хрена было тащиться с ним? Настроение портить? Хотя с Бьякуи сталось бы.
На полпути к роще вернулся разведчик. Кенпачи прислушался: тот на ходу докладывал, что следов присутствия ни Пустых, ни душ не обнаружено, и говорил, что нашел место для лагеря. Лагерь — это хорошо. Кенпачи отчаянно хотелось спать.
Но сначала пришлось рявкнуть на бойцов, которые тоже норовили упасть под куст, чтобы помогали Шестому подготовить лагерь. Потом пришлось выслушивать от Бьякуи, что он думает о дисциплине в Одиннадцатом. Кенпачи в итоге зевнул ему прямо в лицо, оборвав нравоучения, и, наконец-то, улегся спать. Солнце продолжало нещадно палить, поэтому Кенпачи растянул на нижних ветвях хаори, укрываясь в тени.
Проснулся он оттого, что тень уползла и лицо обжигали жаркие лучи. От них пересохли губы, а по вискам скатывались капли пота, пощипывая кожу. Но Кенпачи было лень даже шевелиться, не то что вставать. Мысли текли лениво и безмятежно — по всему выходило, что даже если не получится подраться, то удастся выспаться, чего с Кенпачи не случалось давненько. Только вот это солнце, прожаривающее до костей…
Поблизости колыхнулся воздух, и накрыло присутствие чужой духовной силы. На Кенпачи наползла тень — сначала на лицо, потом на грудь, посыпалась труха с ветвей. Палящий жар сменился приятным холодком, растекшимся удовольствием по коже. Кенпачи разомкнул ресницы — в поле зрения мелькнула рука в знакомой перчатке, а после — удаляющаяся спина в белом хаори. Кенпачи закрыл глаза и в который раз подумал, какая муха укусила Бьякую. Но черта с два он пойдет выяснять. От этих мыслей и без того непривычно сосало под ложечкой. Он снова уснул.
Но продолжал думать о Бьякуе до вечера. Даже когда браслет, выданный в Двенадцатом и сообщавший о приближении Пустых, истошно заверещал, поднимая всех по тревоге, Кенпачи оглянулся, выискивая его. Снуя между вспышек кидо, рассекавших веко синими прожилками, Кенпачи рубил Пустых, и его взгляд то и дело выхватывал из темноты сосредоточенное, неподвижное лицо.
Твари почему-то все прибывали. Кенпачи, задумавшись, рубанул еще раз — и тут же получил тычок ладонью между лопаток. Развернулся, вскидывая меч… В свете лучей, текших из середины ладоней, лицо Бьякуи казалось бледным, влажные пряди прилипли ко лбу, а брови сошлись на переносице.
— Капитан Зараки, я верю, что даже у такого животного, как вы, есть мозг. Давайте, используйте его по назначению — ради разнообразия, — процедил он и смахнул челку.
Кенпачи хмыкнул, разворачиваясь и отбивая атаку бронированного хвоста.
— Чего надо?
Бьякуя закрыл глаза, как будто считал про себя овец.
— Эти Пустые делятся. Благодаря вам вместо трех у нас в наличии более двух десятков.
Почесав затылок, Кенпачи встретил сразу две атаки. Бьякуя в это время взмыл в воздух, пропуская под собой еще одну тварь — и пришпилил ее к земле извивающимися лучами кидо.
— И чего ты от меня хочешь?
— Удерживайте, изматывайте, пока мы будем связывать их кидо — а потом сожжем одновременно все части.
— Слышали? — рявкнул Кенпачи в темноту своим бойцам. — Кто разрубит — яйца оторву.
Гонять Пустых оказалось скучно. Кенпачи пришлось перехватить меч за лезвие, чтобы глушить тварей рукоятью. Он прыгал, вытягивая на себя как можно больше врагов, — сейчас было видно, что те похожи друг на друга, как горошины в стручке — и смотрел, как один за одним они валятся, запутавшись в сетях кидо.
Когда упал последний, взрывая землю длинными когтями, Бьякуя скомандовал:
— Отход!
И через миг, когда бойцы покинули круг, где оказались свалены Пустые, поляну накрыла плоская вспышка огня. Кенпачи смотрел на оплавленный выжженный круг и качал головой. Херня какая-то. Пустые не стали бы делиться бесконечно, у них был предел. Но не рассказывать же об этом посреди боя.
Он лизнул царапину, оставшуюся на ладони от лезвия, закинул меч на плечо и вдруг поймал темный взгляд Бьякуи.
Бойцы разошлись — Одиннадцатый гомонил, хлопая друг друга по плечам, из Шестого бродили по пепелищу, что-то проверяя. Бьякуя и Кенпачи остались один на один.
— Слышь, Бьякуя, — Кенпачи задумался, как спросить про эту херню с тенью от солнца, но так и не смог сформулировать. — Какого хрена?
Тот окинул его холодным, полным превосходства взглядом, отвернулся и ушел в шунпо. Кенпачи только плюнул вслед. Что за идиот.
Возвращаться постановили на следующее утро: у Бьякуи появились какие-то соображения по поводу сожженных Пустых, а Кенпачи не возражал — ему было плевать, где спать. Всю ночь сквозь сон он чувствовал близкое присутствие Бьякуи, и это беспокоило. Еще немного — и непонимание Кенпачи дойдет до того состояния, при котором захочется разобраться, в чем дело.
Утром Бьякуя выглядел как обычно — и не скажешь, что всю ночь бодрствовал. Заходя в портал, Кенпачи постарался выкинуть придурка из головы. Ну его. Совсем уже спятил — как породистая и оттого чокнутая лайка, никогда не знаешь, когда цапнет, а когда вильнет хвостом.
В отряде царила утренняя тишина. Из-за жары все седзи были раздвинуты, и ветерок гулял между тонких стен. Ячиру спала на веранде, и солнечные лучи заливали ее от розовой макушки до пяточек в белых таби. Эх, бестолочь, сгорит же. Кенпачи машинально повернул ширму, накрывая Ячиру тенью, и прошел внутрь… Замер, задумавшись о том, что он только что сделал, посмотрел на безмятежное личико Ячиру, крякнул и повернул назад.
Наверняка Бьякуя не спит, а нудно пишет отчет — причем за двоих. Кажется, пришло время серьезно потолковать. Кто бы там что ни говорил, но намеки Кенпачи понимать умел. С этими мыслями он добрался до территории Шестого отряда. Потоптался у порога, а потом махнул напрямик, к раскрытому окну.
Бьякуя сидел за столом, склонившись над бумагами. При появлении Кенпачи дернул бровью, несколькими аккуратными взмахами кисти закончил фразу, поставил оттиск печати, откинулся на спинку стула и посмотрел раздраженно. Кенпачи ответил прямым взглядом и запрыгнул в окно.
Бьякуя утомленно прикрыл глаза ладонью.
— Капитан Зараки, для вас, возможно, это будет новостью — но в помещение проникают через двери.
— Так быстрее, — коротко ответил Кенпачи. Посмотрел на Сенбонзакуру на стойке, на Бьякую, выражение лица которого становилось все более недоуменным, а потом ляпнул с размаха: — Слушай, я тебе что, нравлюсь?
С лица Бьякуи сошла краска, потом вернулась — двумя ровными розовыми пятнами на скулах, в глазах мелькнули растерянность и смущение, всего на один миг, но Кенпачи хватило. И его понесло.
— Знаешь, ты мог бы просто сказать, — и добавил, широко улыбаясь: — На перчатках бы сэкономил, идиот.
Бьякуя нехорошо сощурился, взгляд превратился в два лезвия, и он медленно поднялся, потянувшись за Сенбонзакурой.
— Ах ты ублюдок, — почти ласково сказал он. Стальные лезвия зашелестели, наполняя собой тесный кабинет.
Кенпачи радостно захохотал. Это было как «Да, нравишься, черт возьми», только намного, намного лучше.
@темы: яой, фантворчетво: фанфикшен, рейтинг: PG-13
С капитаном Зараки время летит незаметно
Название: Два метра чистого счастья
Автор: Илана Тосс
Форма: клип
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи/Бьякуя Кучики
Категория: слэш
Жанр: юмор, романс
Исходники: аниме Bleach, аудио - В.Золотухин "Разговор со счастьем"
Продолжительность и вес: 2:38, 25 Mb (скачать с mediafire)
Рейтинг: PG-13
Примечание: клип был сделан на Фандомную битву 2013, команда Bleach
Отсюда
Автор: Илана Тосс
Форма: клип
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи/Бьякуя Кучики
Категория: слэш
Жанр: юмор, романс
Исходники: аниме Bleach, аудио - В.Золотухин "Разговор со счастьем"
Продолжительность и вес: 2:38, 25 Mb (скачать с mediafire)
Рейтинг: PG-13
Примечание: клип был сделан на Фандомную битву 2013, команда Bleach
Отсюда
@темы: яой, фантворчетво: фанвидео, рейтинг: PG-13
суббота, 09 марта 2013
С капитаном Зараки время летит незаметно
Примечание: это не реки, это именно список фиков, качество случается разное. Раскладка в пейринге не учитывается. Сюда же вошли дженовые тексты и тройнички (групповой секс), где есть прямое взаимодействие между Бьякуей и Кенпачи.
Ссылки на некоторые фики взяла здесь, спасибо обзорщику; просеивала Фикбук в поисках фиков ДРА*кошка, спасибо ей большое.
Наверняка это не все, приветствуются ссылки на тексты, не упомянутые в посте.
Авторские фики
Читать дальшеМакси
1. Волчья песня, автор - Tasha911, макси, Бьякуя/Зараки, Зараки/НМП, NC-17, драма, ХЭ прилагается
Миди
1. Жажда свободы (часть 1, часть 2), автор - Maksut, миди, Бьякуя/Зараки, R, романс, ООС + Изнанка (мини-сиквел)
2. Всего поровну, автор - Пухоспинка, миди, Абарай Ренджи, Зараки Кенпачи, Кучики Бьякуя, R, джен, экшн
3. Шинигами Овердрайв, автор - Пухоспинка, миди, Кучики Бьякуя/Зараки Кенпачи, NC-17, романс/экшн, киберпанк!АУ
Мини и драбблы
1. Его уже нет, автор - Naoya Hatano, мини, Зараки/Бякуя, Бякуя/Ренджи, NC-17, ангст, смерть персонажей, ООС
2. Двое, автор - Raidana (Shissou), мини, Бьякуя/Зараки, NC-17, пародия, романс
3. Изнанка, автор - Maksut, мини, Зараки/Кучики глазами Юмичики (намеки Шухей/Юмичика), G, романс, сиквел к Жажда свободы
4. Ножны и занпакто — разные вещи, автор - Торетти, мини, Зараки/Бякуя, R, романс, ООС
5. Новое живое счастье, автор - Торетти, мини, Зараки/Бьякуя, PG-13, романс, ООС
6. Без названия, автор - Торетти, мини, Зараки/Бякуя, NC-17, романс, ООС
7. Если не я за себя, то кто же?, автор - CrippledSeidhe, мини, Зараки/Бякуя, R, драма/романс, ООС
8. Взаимная любовь, автор - Торетти, драббл, Зараки, Бьякуя, PG-13, юмор, джен
9. Дружеская помощь, автор - Лейтенатор, драббл, Гин, Кенпачи, намек на Кенпачи/Бьякуя, PG, юмор, АУ
10. Во имя науки, автор - Лейтенатор, драббл, Маюри, Ячиру, Кенпачи, намек на Кенпачи/Бьякуя, PG, юмор, АУ
11. Сложности беременности, автор - Эрика РОВ, мини, Зараки/Бякуя, NC-17, романс/юмор, MPREG, ООС, АУ
12. Лазурный бред, автор - Торетти, мини, Кенпачи/Бьякуя, Юмичика, PG-13, приключение, пре-слэш
13. Наблюдатель, автор - Toriya, мини, Кенпачи/Бьякуя, PG-13, флафф
14. Про зверей и людей, автор - CrippledSeidhe, мини, Кенпачи/Бьякуя, PG-13, драма, джен
15. Мне снятся сны, автор - Vitce, мини, Кенпачи/Бьякуя, NC-17, PWP, психодел
16. Маленькая традиция, автор - Пухоспинка, драббл, Кенпачи/Бьякуя, R, романс
17. Без следов, автор - Пухоспинка, драббл, Кенпачи/Бьякуя, PG-13, романс
18. Свидание, автор - Пухоспинка, драббл, Кенпачи/Бьякуя, Ячиру, PG-13, романс
19. Невозможное, автор - Пухоспинка, драббл, Кенпачи/Бьякуя, NC-17, PWP
20. Убедительность, автор - Пухоспинка, драббл, Кенпачи/Бьякуя, PG-13, романс
21. Бывало и хуже, автор - Пухоспинка, мини, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя/Абарай Ренджи, NC-17, PWP, омегаверс, трисам
22. Прямолинейность, автор - Пухоспинка, мини, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, NC-17, драма/романс
23. Что на что похоже, автор - greenmusik, мини, Кучики Бьякуя, Зараки Кенпачи, Гинпаку, PG, общий, джен
24. Понять правильно, автор - greenmusik, драббл, Кенпачи, Бьякуя, Рукия, Ячиру, PG, общий, пре-слэш
25. Дерзость, автор - greenmusik, драббл, Бьякуя, PG, общий, пре-слэш + сиквел, автор - greenmusik, мини, Бьякуя/Кенпачи, PG-13, романс/юмор
26. Салочки, автор - greenmusik, мини, Бьякуя, Кенпачи. Ичиго, Ренджи, Рукия, PG-13, стеб, пре-слэш
27. Подарок для Кучики, автор - esplodio, мини, Кенпачи/Бьякуя, NC-17, PWP, real-life AU, ER
28. Стрелки на пять часов, автор - [J]Директор паники[/J], мини, Кенпачи/Бьякуя, R, романс, харт/комфорт, ООС
29. Полтора арранкара, автор - Uk@R, мини, Кенпачи, Бьякуя, спойлерГриммджо, R, юмор, джен
30. Буйный всплеск ханами, автор - Торетти, драббл, Кенпачи/Бьякуя, PG-13, юмор
31. Четыре секунды смерти на двоих, автор - Торетти, мини, Кенпачи/Бьякуя, Унохана Рецу, PG-13, экшн, пре-слэш
32. Происки блудной музы, автор - Торетти, мини, Абарай Ренджи/Кучики Бьякуя\Зараки Кенпачи, R, юмор
33. Без названия, автор - Илана Тосс, мини, Кучики Бьякуя/Зараки Кенпачи, NC-17, PWP, кинк - анальные бусы
34. Без названия, автор - Торетти, драббл, Кучики Бьякуя/Зараки Кенпачи, PG-13, юмор
35. Без названия, автор - Торетти, драббл, Кучики Бьякуя/Зараки Кенпачи, PG-13, общий, пре-слэш
36. Признание Зараки, автор - Redrik, мини, Кучики Бьякуя|Зараки Кенпачи, спойлерЗараки Кенпачи/Унохана Рецу, PG-13, юмор, джен, фоном гет
37. Исполнение с кинка, автор неизвестен, мини, Бьякуя/Ренджи/Хисаги/Ичиго/Кенпачи/Хитсугайя/Гин, NC-17, PWP, групповой секс
38. Без названия, автор - Чёртова Сова, мини, Кенпачи/Бьякуя, R, PWP/стеб
39. Чай, автор - Tory Gest, мини, Кенпачи/Бьякуя, R, романс, ООС
40. Традиция, автор - Лютый зверь, мини, Кенпачи/Бьякуя, G, общий
41. Тост за луну, автор - Лютый зверь, мини, Кенпачи/Бьякуя, NC-17, PWP/романс
42. Без названия, автор неизвестен, Бьякуя/Зараки, трэш (прим. от П.: осторожно, пиздец)
43. Без названия, автор неизвестен, Бьякуя/Зараки, трэш (прим. от П.: осторожно, пиздец)
44. Двое, автор - Raidana, мини, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, R, романс, ООС (Фикбук)
45. Горькое счастье, автор - Eien no Neko, мини, Зараки/Бьякуя, PG-13, романс/юмор (Фикбук)
46. Сделай, автор - Tsameu, мини, Зараки/Бьякуя, PG-13, зарисовка
47. Сражение?, автор - Silfil Nes Laada, мини, NC-17 (на самом деле R), PWP (Фикбук)
48. Удача, автор - Арматур-батыр, мини, NC-17, стеб, АУ
Другое
Список выполненных заявок с Bleach-one-string-fest
Стихи (в середине страницы), или тут, автор - NoFace, Бьякуя/Зараки, R, стеб/пародия
Кучики любит только одного с повязкою козла, автор - Kita-тян, Бьякуя/Зараки, Ренджи, Хисана, Йороучи, стихи (Фикбук)
однажды ночью... , автор - tigra666, зарисовка про то, как автор пишет фик (Фикбук)
Незаконченные
1. Ожидания, автор - Торетти, макси, Кучики Бьякуя, Зараки Кенпачи, Гриммджо, Заэль, Гин, R, экшн/ангст, ООС, MPREG
2. Принцип стабилизации, автор - Пухоспинка, макси, Бьякуя/Зараки, Бьякуя/Ренджи, Хирако/Кира, Ренджи/Кира/Шухей и пр., NC-17, PWP
3. Сакура расцвела... , автор - Эросаннин дес^^, мини, Зараки Кемпачи/Кучики Бьякуя, Юмичика, Ячиру, NC-17, юмор/экшн (Фикбук)
4. На ветру, автор - Tasha911, макси, Бьякуя/Зараки, Юмичика/Иккаку, NC-17, драма/романсNew
Переводы
Читать дальше1. Faux Pas, переводчик - answeraquestion, автор - Peroxide, мини, Кенпачи, Бьякуя, PG-13, юмор, джен + продолжение Шаг второй, переводчик - answeraquestion, автор - Peroxide, мини, Зараки Кенпачи, Мадараме Иккаку, Аясегава Юмичика, Кусаджиши Ячиру, Кучики Бьякуя, PG-13, юмор/флафф, джен
2. Fear/Страх, переводчик - answeraquestion, автор - Ansela Jonla, мини, Бьякуя/Кенпачи, Унохана, NC-17, романс
3. Телохранитель, переводчик - answeraquestion, автор - Peroxide, мини, Кучики Бьякуя, Зараки Кенпачи, PG-13, флафф, якудза!АУ, джен
4. …как денди лондонский, переводчик - answeraquestion, автор - Peroxide, мини, Кучики Бьякуя, Зараки Кенпачи, PG-13, флафф, якудза!АУ, джен, пропущенная сцена к Телохранителю
5. A Little Bit Dirty, переводчик - answeraquestion, автор - Peroxide, мини, Кучики Бьякуя, Зараки Кенпачи, PG-13, кинк, якудза!АУ, джен, сайд-стори к …как денди лондонский
6. Письма поклонницам, переводчик - answeraquestion, автор - Queen Happo, мини, пейринги разные, в т.ч. Бьякуя/Зараки, PG-13, романс, юмор
7. Семь шагов к бесславной смерти, переводчик - answeraquestion, автор - Peroxide, мини, Ямми Риальго (подразумеваются Зараки и Бьякуя), PG-13, экшн/драма, джен
8. Пари, переводчик - answeraquestion, автор - Peroxide, мини, Иккаку, Юмичика, Мацумото, Иба (подразумеваются Зараки и Бьякуя), PG-13, юмор, флафф, джен (преслэш?)
9. Взаимопонимание за семь дней, переводчик - answeraquestion, автор - Peroxide, мини, Ренджи, Бьякуя, Кенпачи, Ячиру, PG-13, приключения, джен
10. Итак, вы ждете ребенка + Тонкое искусство воспитания, переводчик - answeraquestion, автор - Peroxide, мини, Зараки/Бьякуя, PG-13, юмор/романс, MPREG, семейные ценности, ООС
11. Серия "Совместное проживание" (2 драббла), переводчик - Адская_Гончая, автор - jucee, драбблы, Кенпачи, Ячиру, Бьякуя, Тоширо, PG-13, юмор
12. Двух зайцев одним выстрелом, переводчик - Адская_Гончая, автор - jucee, драббл, Кенпачи, Ячиру, Бьякуя, PG, юмор
13. Как наладить дипломатические отношения с одиннадцатым отрядом, переводчик - Адская_Гончая, автор - Peroxide, мини, Кенпачи, Бьякуя, Иккаку, Юмичика, Ячиру, PG-13, юмор, ООС, джен
14. О, ужас!, переводчик - Адская_Гончая, автор - EnyoAzul, мини, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, R (за лексику), романс/юмор, слэш New
15. Тайчо!, переводчик - Адская_Гончая, автор - EnyoAzul, мини, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя/Абарай Ренджи, NC-17, PWP/юмор, слэш New
Ссылки на некоторые фики взяла здесь, спасибо обзорщику; просеивала Фикбук в поисках фиков ДРА*кошка, спасибо ей большое.
Наверняка это не все, приветствуются ссылки на тексты, не упомянутые в посте.
Авторские фики
Читать дальшеМакси
1. Волчья песня, автор - Tasha911, макси, Бьякуя/Зараки, Зараки/НМП, NC-17, драма, ХЭ прилагается
Миди
1. Жажда свободы (часть 1, часть 2), автор - Maksut, миди, Бьякуя/Зараки, R, романс, ООС + Изнанка (мини-сиквел)
2. Всего поровну, автор - Пухоспинка, миди, Абарай Ренджи, Зараки Кенпачи, Кучики Бьякуя, R, джен, экшн
3. Шинигами Овердрайв, автор - Пухоспинка, миди, Кучики Бьякуя/Зараки Кенпачи, NC-17, романс/экшн, киберпанк!АУ
Мини и драбблы
1. Его уже нет, автор - Naoya Hatano, мини, Зараки/Бякуя, Бякуя/Ренджи, NC-17, ангст, смерть персонажей, ООС
2. Двое, автор - Raidana (Shissou), мини, Бьякуя/Зараки, NC-17, пародия, романс
3. Изнанка, автор - Maksut, мини, Зараки/Кучики глазами Юмичики (намеки Шухей/Юмичика), G, романс, сиквел к Жажда свободы
4. Ножны и занпакто — разные вещи, автор - Торетти, мини, Зараки/Бякуя, R, романс, ООС
5. Новое живое счастье, автор - Торетти, мини, Зараки/Бьякуя, PG-13, романс, ООС
6. Без названия, автор - Торетти, мини, Зараки/Бякуя, NC-17, романс, ООС
7. Если не я за себя, то кто же?, автор - CrippledSeidhe, мини, Зараки/Бякуя, R, драма/романс, ООС
8. Взаимная любовь, автор - Торетти, драббл, Зараки, Бьякуя, PG-13, юмор, джен
9. Дружеская помощь, автор - Лейтенатор, драббл, Гин, Кенпачи, намек на Кенпачи/Бьякуя, PG, юмор, АУ
10. Во имя науки, автор - Лейтенатор, драббл, Маюри, Ячиру, Кенпачи, намек на Кенпачи/Бьякуя, PG, юмор, АУ
11. Сложности беременности, автор - Эрика РОВ, мини, Зараки/Бякуя, NC-17, романс/юмор, MPREG, ООС, АУ
12. Лазурный бред, автор - Торетти, мини, Кенпачи/Бьякуя, Юмичика, PG-13, приключение, пре-слэш
13. Наблюдатель, автор - Toriya, мини, Кенпачи/Бьякуя, PG-13, флафф
14. Про зверей и людей, автор - CrippledSeidhe, мини, Кенпачи/Бьякуя, PG-13, драма, джен
15. Мне снятся сны, автор - Vitce, мини, Кенпачи/Бьякуя, NC-17, PWP, психодел
16. Маленькая традиция, автор - Пухоспинка, драббл, Кенпачи/Бьякуя, R, романс
17. Без следов, автор - Пухоспинка, драббл, Кенпачи/Бьякуя, PG-13, романс
18. Свидание, автор - Пухоспинка, драббл, Кенпачи/Бьякуя, Ячиру, PG-13, романс
19. Невозможное, автор - Пухоспинка, драббл, Кенпачи/Бьякуя, NC-17, PWP
20. Убедительность, автор - Пухоспинка, драббл, Кенпачи/Бьякуя, PG-13, романс
21. Бывало и хуже, автор - Пухоспинка, мини, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя/Абарай Ренджи, NC-17, PWP, омегаверс, трисам
22. Прямолинейность, автор - Пухоспинка, мини, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, NC-17, драма/романс
23. Что на что похоже, автор - greenmusik, мини, Кучики Бьякуя, Зараки Кенпачи, Гинпаку, PG, общий, джен
24. Понять правильно, автор - greenmusik, драббл, Кенпачи, Бьякуя, Рукия, Ячиру, PG, общий, пре-слэш
25. Дерзость, автор - greenmusik, драббл, Бьякуя, PG, общий, пре-слэш + сиквел, автор - greenmusik, мини, Бьякуя/Кенпачи, PG-13, романс/юмор
26. Салочки, автор - greenmusik, мини, Бьякуя, Кенпачи. Ичиго, Ренджи, Рукия, PG-13, стеб, пре-слэш
27. Подарок для Кучики, автор - esplodio, мини, Кенпачи/Бьякуя, NC-17, PWP, real-life AU, ER
28. Стрелки на пять часов, автор - [J]Директор паники[/J], мини, Кенпачи/Бьякуя, R, романс, харт/комфорт, ООС
29. Полтора арранкара, автор - Uk@R, мини, Кенпачи, Бьякуя, спойлерГриммджо, R, юмор, джен
30. Буйный всплеск ханами, автор - Торетти, драббл, Кенпачи/Бьякуя, PG-13, юмор
31. Четыре секунды смерти на двоих, автор - Торетти, мини, Кенпачи/Бьякуя, Унохана Рецу, PG-13, экшн, пре-слэш
32. Происки блудной музы, автор - Торетти, мини, Абарай Ренджи/Кучики Бьякуя\Зараки Кенпачи, R, юмор
33. Без названия, автор - Илана Тосс, мини, Кучики Бьякуя/Зараки Кенпачи, NC-17, PWP, кинк - анальные бусы
34. Без названия, автор - Торетти, драббл, Кучики Бьякуя/Зараки Кенпачи, PG-13, юмор
35. Без названия, автор - Торетти, драббл, Кучики Бьякуя/Зараки Кенпачи, PG-13, общий, пре-слэш
36. Признание Зараки, автор - Redrik, мини, Кучики Бьякуя|Зараки Кенпачи, спойлерЗараки Кенпачи/Унохана Рецу, PG-13, юмор, джен, фоном гет
37. Исполнение с кинка, автор неизвестен, мини, Бьякуя/Ренджи/Хисаги/Ичиго/Кенпачи/Хитсугайя/Гин, NC-17, PWP, групповой секс
38. Без названия, автор - Чёртова Сова, мини, Кенпачи/Бьякуя, R, PWP/стеб
39. Чай, автор - Tory Gest, мини, Кенпачи/Бьякуя, R, романс, ООС
40. Традиция, автор - Лютый зверь, мини, Кенпачи/Бьякуя, G, общий
41. Тост за луну, автор - Лютый зверь, мини, Кенпачи/Бьякуя, NC-17, PWP/романс
42. Без названия, автор неизвестен, Бьякуя/Зараки, трэш (прим. от П.: осторожно, пиздец)
43. Без названия, автор неизвестен, Бьякуя/Зараки, трэш (прим. от П.: осторожно, пиздец)
44. Двое, автор - Raidana, мини, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, R, романс, ООС (Фикбук)
45. Горькое счастье, автор - Eien no Neko, мини, Зараки/Бьякуя, PG-13, романс/юмор (Фикбук)
46. Сделай, автор - Tsameu, мини, Зараки/Бьякуя, PG-13, зарисовка
47. Сражение?, автор - Silfil Nes Laada, мини, NC-17 (на самом деле R), PWP (Фикбук)
48. Удача, автор - Арматур-батыр, мини, NC-17, стеб, АУ
Другое
Список выполненных заявок с Bleach-one-string-fest
Стихи (в середине страницы), или тут, автор - NoFace, Бьякуя/Зараки, R, стеб/пародия
Кучики любит только одного с повязкою козла, автор - Kita-тян, Бьякуя/Зараки, Ренджи, Хисана, Йороучи, стихи (Фикбук)
однажды ночью... , автор - tigra666, зарисовка про то, как автор пишет фик (Фикбук)
Незаконченные
1. Ожидания, автор - Торетти, макси, Кучики Бьякуя, Зараки Кенпачи, Гриммджо, Заэль, Гин, R, экшн/ангст, ООС, MPREG
2. Принцип стабилизации, автор - Пухоспинка, макси, Бьякуя/Зараки, Бьякуя/Ренджи, Хирако/Кира, Ренджи/Кира/Шухей и пр., NC-17, PWP
3. Сакура расцвела... , автор - Эросаннин дес^^, мини, Зараки Кемпачи/Кучики Бьякуя, Юмичика, Ячиру, NC-17, юмор/экшн (Фикбук)
4. На ветру, автор - Tasha911, макси, Бьякуя/Зараки, Юмичика/Иккаку, NC-17, драма/романсNew
Переводы
Читать дальше1. Faux Pas, переводчик - answeraquestion, автор - Peroxide, мини, Кенпачи, Бьякуя, PG-13, юмор, джен + продолжение Шаг второй, переводчик - answeraquestion, автор - Peroxide, мини, Зараки Кенпачи, Мадараме Иккаку, Аясегава Юмичика, Кусаджиши Ячиру, Кучики Бьякуя, PG-13, юмор/флафф, джен
2. Fear/Страх, переводчик - answeraquestion, автор - Ansela Jonla, мини, Бьякуя/Кенпачи, Унохана, NC-17, романс
3. Телохранитель, переводчик - answeraquestion, автор - Peroxide, мини, Кучики Бьякуя, Зараки Кенпачи, PG-13, флафф, якудза!АУ, джен
4. …как денди лондонский, переводчик - answeraquestion, автор - Peroxide, мини, Кучики Бьякуя, Зараки Кенпачи, PG-13, флафф, якудза!АУ, джен, пропущенная сцена к Телохранителю
5. A Little Bit Dirty, переводчик - answeraquestion, автор - Peroxide, мини, Кучики Бьякуя, Зараки Кенпачи, PG-13, кинк, якудза!АУ, джен, сайд-стори к …как денди лондонский
6. Письма поклонницам, переводчик - answeraquestion, автор - Queen Happo, мини, пейринги разные, в т.ч. Бьякуя/Зараки, PG-13, романс, юмор
7. Семь шагов к бесславной смерти, переводчик - answeraquestion, автор - Peroxide, мини, Ямми Риальго (подразумеваются Зараки и Бьякуя), PG-13, экшн/драма, джен
8. Пари, переводчик - answeraquestion, автор - Peroxide, мини, Иккаку, Юмичика, Мацумото, Иба (подразумеваются Зараки и Бьякуя), PG-13, юмор, флафф, джен (преслэш?)
9. Взаимопонимание за семь дней, переводчик - answeraquestion, автор - Peroxide, мини, Ренджи, Бьякуя, Кенпачи, Ячиру, PG-13, приключения, джен
10. Итак, вы ждете ребенка + Тонкое искусство воспитания, переводчик - answeraquestion, автор - Peroxide, мини, Зараки/Бьякуя, PG-13, юмор/романс, MPREG, семейные ценности, ООС
11. Серия "Совместное проживание" (2 драббла), переводчик - Адская_Гончая, автор - jucee, драбблы, Кенпачи, Ячиру, Бьякуя, Тоширо, PG-13, юмор
12. Двух зайцев одним выстрелом, переводчик - Адская_Гончая, автор - jucee, драббл, Кенпачи, Ячиру, Бьякуя, PG, юмор
13. Как наладить дипломатические отношения с одиннадцатым отрядом, переводчик - Адская_Гончая, автор - Peroxide, мини, Кенпачи, Бьякуя, Иккаку, Юмичика, Ячиру, PG-13, юмор, ООС, джен
14. О, ужас!, переводчик - Адская_Гончая, автор - EnyoAzul, мини, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя, R (за лексику), романс/юмор, слэш New
15. Тайчо!, переводчик - Адская_Гончая, автор - EnyoAzul, мини, Зараки Кенпачи/Кучики Бьякуя/Абарай Ренджи, NC-17, PWP/юмор, слэш New
@темы: фантворчетво: фанфикшен
понедельник, 25 февраля 2013
понедельник, 14 января 2013
С капитаном Зараки время летит незаметно
Арт от Sideburn004 (было нарисовано на Битву пейрингов)
+ 3 рисункаНазвание: Стоп-кадр
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Название: Руку. Убери.
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Название: Отъебись!
Жанр: экшн
Рейтинг: PG-13
+ 3 рисункаНазвание: Стоп-кадр
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Название: Руку. Убери.
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Название: Отъебись!
Жанр: экшн
Рейтинг: PG-13
@темы: яой, фантворчетво: фанарт, рейтинг: PG-13
четверг, 03 января 2013
22:18
Доступ к записи ограничен
С капитаном Зараки время летит незаметно
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
22:09
Доступ к записи ограничен
С капитаном Зараки время летит незаметно
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 28 декабря 2012
С капитаном Зараки время летит незаметно
В сообществе Битва Пейрингов завершились конкурсные выкладки работ.
Приглашаем читать и голосовать!
Зараки Кенпачи и Кучики Бьякуя гарантируют - время пролетит незаметно.
• День первый: детектив/приключения/экшн. Лазурный бред, Кенпачи/Бьякуя, Юмичика, 2 716 слов, PG-13, приключение, пре-слэш, мини
Голосование проходит здесь
• День второй: романс/флафф. Наблюдатель, Кенпачи/Бьякуя, 1 926 слов, PG-13, флафф, мини
Голосование проходит здесь
• День третий: ангст/драма. Про зверей и людей, Кенпачи/Бьякуя, 1 600 слов, PG-13, драма, мини
Голосование проходит здесь
• День четвертый: арт/клип/коллаж. Отъебись!, арт, Кенпачи/Бьякуя, PG-15, экшн
Голосование проходит здесь
• День пятый: юмор/стеб. Итак, вы ждете ребенка, Кенпачи/Бьякуя, 2 363 слова, PG-13, юмор, MPREG, мини, перевод
Голосование проходит здесь
• День шестой: мистика/психодел/хоррор. Мне снятся сны, Кенпачи/Бьякуя, 2 246 слов, NC-17, PWP, психодел, мини
Голосование проходит здесь
• День седьмой: АU/кроссовер. Шинигами Овердрайв, Кенпачи/Бьякуя, 10 972 слов, NC-17, экшн, киберпанк!АУ, миди
Голосование проходит здесь
• Внеконкурс:
Стоп-кадр, арт, Кенпачи/Бьякуя, PG-13, романс
Приглашаем читать и голосовать!
Зараки Кенпачи и Кучики Бьякуя гарантируют - время пролетит незаметно.
До конца голосования осталось меньше пяти дней
.• День первый: детектив/приключения/экшн. Лазурный бред, Кенпачи/Бьякуя, Юмичика, 2 716 слов, PG-13, приключение, пре-слэш, мини
Голосование проходит здесь
• День второй: романс/флафф. Наблюдатель, Кенпачи/Бьякуя, 1 926 слов, PG-13, флафф, мини
Голосование проходит здесь
• День третий: ангст/драма. Про зверей и людей, Кенпачи/Бьякуя, 1 600 слов, PG-13, драма, мини
Голосование проходит здесь
• День четвертый: арт/клип/коллаж. Отъебись!, арт, Кенпачи/Бьякуя, PG-15, экшн
Голосование проходит здесь
• День пятый: юмор/стеб. Итак, вы ждете ребенка, Кенпачи/Бьякуя, 2 363 слова, PG-13, юмор, MPREG, мини, перевод
Голосование проходит здесь
• День шестой: мистика/психодел/хоррор. Мне снятся сны, Кенпачи/Бьякуя, 2 246 слов, NC-17, PWP, психодел, мини
Голосование проходит здесь
• День седьмой: АU/кроссовер. Шинигами Овердрайв, Кенпачи/Бьякуя, 10 972 слов, NC-17, экшн, киберпанк!АУ, миди
Голосование проходит здесь
• Внеконкурс:
Стоп-кадр, арт, Кенпачи/Бьякуя, PG-13, романс
@темы: рекомендации: фанфики, яой
пятница, 30 марта 2012
When I'm good - I'm good, but when I'm bad - I'm better
На bleach-one-string-fest открыт прием заявок по интересующему нас пейрингу. Следим за развитием событий, читаем, пишем!