[kenpachibyakuya]

Название: Со всех сторон
Авторы:  Пухоспинка,  Vitce
Пейринг: Кучики Бьякуя/Зараки Кенпачи
Размер: миди (6,3 тыс. слов)
Жанр: PWP/романс
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: все принадлежит Кубо Тайто
Саммари: Кенпачи приходит к Бьякуе с проблемой, и тот не может отказать
Предупреждения: мат, омегаверс, омега!Кенпачи, ноттинг, фистинг, римминг, клизма, медицинские манипуляции, отложенный оргазм, свадьба в конце порнофильма
Комментарий: фик был написан на Блич-кинк, заявка «Бьякуя/Кенпачи. Омегаверс. Бьякуя помогает Кенпачи переживать течки, в остальное время они скрывают связь и свои сущности»

Читать дальше

Сначала Бьякуя ощутил запах.

Он просочился в кабинет вместе с легким, едва ощутимым сквозняком, продрал кожу, будто крупным наждаком, обжег горло и тут же улегся горячим камнем в животе. Густой, пряный аромат, казалось, мгновенно впитался в ворот и рукава, в бумаги и в самого Бьякую — до кости.

Медленными аккуратными движениями он сложил бумаги в идеально ровную стопку и отодвинул к краю стола, задумчиво потер выступающую косточку большого пальца и сказал:

— Добрый день, капитан Зараки.

Тот остановился в проеме, и под неожиданно серьезным внимательным взглядом у Бьякуи по плечам побежали мурашки. Запах тек, как вода, наполнял комнату вместе с тяжелым гулом реяцу. В повисшей тишине Бьякуя с особенной остротой чувствовал и то, и другое.

— Здравствуй, Кучики, — сказал Кенпачи. Уголки его губ чуть дернулись — не понятно, в оскале или в улыбке. — Поговорить надо.

— Что ж, проходите, — Бьякуя не стал подниматься навстречу. Ворот хаори прилип к разом взмокшей шее.

Кенпачи прошел внутрь плавной хищной походкой, остановился на секунду в самом центре. Бьякуя увидел, как дрогнули, втягивая воздух, ноздри, как окаменели плечи, как напряглись, четко выступили желваки. Воздух вокруг него, казалось, загустел, обратился в янтарную патоку, и, вдыхая, Бьякуя чувствовал, как она течет в легкие, оседает на языке мускусным привкусом.

— Полагаю, — Бьякуя переставил на столе тушечницу и с удовлетворением отметил, что пальцы его не дрожат — почти. — Полагаю, вы осведомлены о своем состоянии.

Кенпачи подошел к столу, и Бьякуя сжал пальцы в кулак: вблизи запах дробился на тысячи оттенков, каждый из которых расцветал на языке сочным ароматом.

— Мать твою, именно, — Кенпачи навис над столом, опираясь двумя руками, и Бьякуя невольно откинулся в кресле: слишком много всего. В горле пересохло, а ладони, напротив, стали влажными.

— Итак? — голос почти не дрожал, но Бьякуя едва слышал его в густом шуме крови.

— Помоги, — вдруг просто сказал Кенпачи, и Бьякуя дернулся, вскидывая глаза.

Рот Кенпачи непривычно кривился, он коротко облизывал нижнюю губу, и от этого зрелища кружилась голова. Кенпачи выбрал крайне удачный момент для просьбы о помощи. Мало какая альфа могла отказать омеге во время течки. И сейчас Бьякуя понимал, почему.

От необходимости отказаться от любого предложения стало физически больно.

— Капитан Зараки, мы можем вернуться к этому разговору после того, как ваше состояние вернется в норму?

— Нет! — тяжелый рык прокатился по комнате, и Бьякуя понял, что Кенпачи едва сдерживается. — Мне нужна помощь с этой поебенью, Кучики. — Он умолк, тяжело дыша, а потом продолжил: — Ты хотел продавить в Совете закон о расширении Академии и увеличении занятий по кидо? У тебя будет мой голос. Мой и Уноханы. Унохана убедит Хирако. Получишь свое большинство.

Бьякуя тряхнул головой, пытаясь развеять дурман.

— Чего именно вы от меня хотите, капитан Зараки?

Он торопливо перебирал варианты, прикидывая, кто мог стоять за Кенпачи и какого рода услугу он хочет. Унохана — наверняка. Но и она вряд ли действовала самостоятельно. Может быть…

— Стань моим альфой.

Бьякуя потрясенно распахнул глаза.

От этих слов в животе мгновенно скрутился жаркий комок, горло туго перехватило. Медленно-медленно, по миллиметру Бьякуя протолкнул немного воздуха в легкие, но воздух был отравлен запахом Кенпачи и только сильнее обжег изнутри.

Отказать в простой просьбе казалось невозможным. А в этой, раскаленно впечатанной хриплым голосом прямо в мозг, — немыслимым. И все же Бьякуя тихо, на выдохе спросил:

— Вы уверены?

Кенпачи как-то разом ощетинился.

— Да, мать твою, я уверен, — сказал он, наклонив голову почти угрожающе. Даже просить он умудрялся так, будто пришел драться. Почему-то от этого только сильнее пробирало.

Сглотнув густую слюну, Бьякуя смотрел на Кенпачи, в жесткую линию его напряженных плеч, в темные, сжавшиеся в точку зрачки, в четкие росчерки шрамов на загорелой коже. Они, казалось, делали каждую черту, каждую линию его тела еще ярче и рельефнее. Только сейчас Бьякуя заметил капельки пота на лбу, на верхней губе, на выпуклых мышцах шеи, которые чуть подрагивали, когда Кенпачи выдыхал. Его колотило, хотя он и пытался это скрыть.

Бьякуя вытер и убрал оставленную, начавшую подсыхать кисть, поднялся, задвинул свой стул и подошел к Кенпачи, щурясь и чувствуя, как с каждым шагом запекаются губы, будто он приближается к огромному костру, от которого расходятся волны жара.

— Я не готов быть вашей альфой, — Кенпачи скривился, открыл рот. — Но я готов встретиться с вами — один раз.

Кенпачи ожег его раскаленным взглядом, резко кивнул, оттолкнулся от стола и, резко развернувшись, ушел — оставив после себя тягучий сладкий запах, от которого в промежности пульсировала кровь.

Бьякуя выдохнул и обмяк, коротко глотая воздух. Он оценил деликатность Кенпачи. Тот мог не предлагать сделку. Еще пара таких визитов, и Бьякуя бы согласился на все. Предложение же поддержать в Совете позволяло сохранить лицо: перед собой и — если кто-нибудь вдруг узнает — перед другими. Оставался один вопрос: кто подсказал Кенпачи, что Бьякуя — альфа? Тщательно скрываемая информация, которую тот не собирался делать общественным достоянием. Ибо половозрелая альфа слишком уязвима перед омегой в течке, а у клана Кучики все еще хватает врагов.

Бьякуя торопливо распахнул все окна, вдыхая чистый летний воздух — глубоко, до головокружения, до тех пор, пока не улеглось возбуждение. Член все еще натягивал хакама, но теперь Бьякую это почти не беспокоило, разрядка — дело недолгое.

К вечеру он закончил все приготовления: завершил текущие дела, отменил свои тренировки, проинструктировал Ренджи, сказав, что берет отпуск.

Осталось самое сложное: подготовиться ко встрече с Кенпачи. Бьякуя сомневался, что у того есть хоть какой-то опыт. А значит, все будет немного сложнее. К тому же Бьякуя, хоть и ложился с омегами, отдавал себе отчет в том, что Кенпачи не походил ни на одну из тех послушных, безупречно вышколенных душ, что держал в свое время в поместье дед.

Отдавая распоряжения слугам, Бьякуя пытался представить, как все произойдет, но воображение отказывало, словно голова разом наполнялась багровым туманом при одной только мысли о Кенпачи. Это все проклятый запах. Слабый, едва уловимый его призрак преследовал Бьякую по пятам, дразнил напоминанием и отзывался тягучим неотвязным возбуждением, будто Кенпачи, уходя, оставил его, как некое обещание.

Не доверяя посланникам и бумаге, Бьякуя вынул из принесенного стеклянного сосуда адскую бабочку — не готейского разведения, из личного инсектариума клана Кучики. Крылья с темной бахромой несколько раз раскрылись и сложились, а потом бабочка сорвалась с ладони и стала подниматься все выше и выше в небо. Бьякуя проводил ее взглядом, машинальным неотвязным жестом стирая с пальцев черные пятна пыльцы. Бабочки такой окраски были одноразовыми. Найдя адресата, они передавали сообщение и попросту рассыпались в мелкую серую пыль, что, естественно, крайне способствовало сохранению тайн клана.

Кенпачи явился минут через сорок. Он не стал утруждать себя воротами, может, из соображений секретности, а скорее — просто потому, что не видел в этом никакой надобности. А еще его наверняка подстегивало неотвязное возбуждение течки.

Приближение Бьякуя почувствовал сразу же. Реяцу колыхалась, взвивалась и обрушивалась густой удушающей волной. Деревья в саду тяжело заскрипели, потом застонали, будто под ураганом, — старые, в два обхвата деревья.

Никогда еще Бьякуя не был с настолько сильной омегой. Никогда его не одолевало столь сильное желание.

Он отступил вглубь дома и покачнулся, когда Кенпачи шагнул следом. Повел носом, словно зверь, верхняя губа приподнялась в оскале, блеснули ровные зубы. Бьякуя оттолкнулся пятками.

— Следуйте за мной.

— Какого хрена, я хочу…

Бьякуя его не слушал. Он слишком хорошо понимал, чего хочет Кенпачи. Того раздирало желание, но последнее, что нужно делать в этом случае — начать совокупляться. Стены угрожающе потрескивали, когда Бьякуя вел Кенпачи вглубь дома, по коридорам, мимо залов. Пока не вывел к большой комнате, где уже курились травы.

Бьякуя стоял в центре и всем тело чувствовал бешеный взгляд Кенпачи.

— Железный ты, Кучики?

Если бы Бьякуя мог, он бы расхохотался Кенпачи в лицо. Но его самообладания хватало лишь на то, чтобы молчать. Казалось — открой он рот, и больше не сможет остановиться, припадет к ароматной золотистой коже, вцепится в нее зубами и начнет терзать, глотая густой сладкий запах.

Бьякуя кивнул на широкий футон — и принялся медленно раздеваться. Он чувствовал, как Кенпачи смотрит, жадно, оценивающе, и позволял ему это. Медленно разворачивался, давая возможность рассмотреть себя, неторопливо складывал одежду. Разматывая фундоши, он смотрел Кенпачи прямо в глаза. Тот сглотнул, дернулся, сделал шаг вперед, сдирая с себя косоде.

Бьякуя почал головой, и Кенпачи, дрожа всем телом, остановился.

— Ложись, — удалось, наконец, разомкнуть губы. Разомкнуть и вдохнуть полной грудью наполнившийся вязким жаром воздух.

Но ноги сам понесли вперед, Бьякуя отчаянно положил ладони на мощную грудь, цепляясь за кружащуюся реальность. Гладкий. Соленый и влажный. Кенпачи глухо застонал. Этот звук неожиданно отрезвил, не дал провалиться в ощущения, запахи, движения — в собственное желание. Медленным, мучительно медленным движением Бьякуя провел ладонью вдоль сведенных мышц, впитывая жар кончиками подрагивающих пальцев. Кенпачи посмотрел на его руку, а потом в глаза горящим, неожиданно открытым взглядом, от которого хищное лицо сделалось незнакомым.

Сжав плечо с бугрящимися от напряжения мышцами, Бьякуя надавил — без особой силы, но повелительно. Мир немного кружился, казалось, неподвижны только твердые теплые доски под ступнями, а все остальное уплывает куда-то. Кенпачи мгновенно подчинился, опустился на колени, мазнув взглядом по животу Бьякуи, по его члену, и облизал губы острым темным языком. Пол тоже провалился под пятками.

Бьякуя надавил сильнее и повторил:

— Ложись.

Секунду Кенпачи жег его взглядом, дыша сквозь стиснутые зубы, а потом медленно растянулся на расстеленном футоне. Его широкая грудь ходила ходуном — вся в мелких бисеринках пота, небольшие соски в окружении темных волосков сжались и потемнели.

— Я не могу, Кучики, — сказал он, неотрывно глядя в потолок.

Бьякуя опустился рядом, сел на пятки, стараясь успокоить дыхание, да что там успокоить — хотя бы заставить себя втянуть немного этого кипящего воздуха. Закрыв глаза, он сосредоточился и, действуя с величайшей, продуманной осторожностью, замкнул подготовленные барьеры кидо.

Реяцу Кенпачи, запертая внутри, мгновенно навалилась на плечи, прошлась по коже тяжелой волной. В этом и заключалась основная проблема. Если просто взять Кенпачи в таком состоянии, это может привести к выбросу такой силы, что от поместья ничего не останется.

Кенпачи вдохнул, пластаясь, облизнулся жадно и нетерпеливо, а потом со стоном выгнулся, разводя ноги. Пальцы заскребли по футону, и мощный толчок реяцу ударился в кидо-барьер. Бьякуя рухнул на колени, прижимая Кенпачи к полу, скользя ладонями по потной коже и проваливаясь в дурманящий запах. Нельзя-нельзя-нельзя. Все еще нельзя.

Он зашарил у изголовья. Где-то здесь было… Кенпачи дышал рвано и тяжело, жар его тела прожигал руку до костей. Бьякуя откинул крышку деревянного ларца, прорывая защиту, которой было укрыто содержимое, и начал доставать инструменты. Хотелось бы, что все это не пригодилось, но без кое-чего точно было не обойтись.

Кенпачи смотрел на него теперь отчаянно, но с каким-то смирением, и Бьякуя, поддавшись порыву, поцеловал его в колено. Пряный вкус кожи ударил под дых, голова закружилась, и Бьякуя до боли стиснул в пальцах прохладную трубку. Сглотнул, смаргивая пот. Безумие сейчас стучало в виски, а Кенпачи продолжал разводить ноги, но уже молча, просто кусая губы. Бьякуя невольно скользил взглядом между крепких ягодиц с налитыми мышцами. Футон был уже мокрый от смазки, кожа глянцево блестела, и Бьякуя еще раз прижался губами к колену Кенпачи.

Он не мог говорить, просто шевельнул одними губами: «Потерпи». Коснулся ягодиц, собрав смазку, и провел ладонью по полой прозрачной трубке. А потом потянул Кенпачи за бедро, бережно переворачивая набок.

Воздух стал густым и горячим, руки дрожали, когда Бьякуя осторожно оттягивал ягодицу и приставлял к заднему проходу гладкий и округлый конец трубки. Мышцы ануса сразу же сжались, и Кенпачи подался навстречу, закричав хрипло и протяжно. Когда он начал дрочить себе, Бьякуя твердо перехватил запястье и толкнул трубку глубже, активируя кидо.

Кенпачи под ним содрогнулся всем телом, плечи затрясла крупная дрожь. Его реяцу била под дых, оседала на языке так сильно, что кружилась голова. Бьякуя надавил свободной ладонью на бедро Кенпачи, удерживая его на месте, пока по трубке медленно текли тягучие капли густой смазки. Ее было слишком много — должно быть, Кенпачи тянул до последнего, пришел не при первых признаках течки, а позднее. Может, даже терпел день или два. Стоило представить, как он, задыхаясь, катался по футону, пытался дрочить, надеясь унять грызущее желание, в паху скручивался тугой клубок жара.

Трубка скользила в мокром, блестящем от смазки заднем проходе. Бьякуя наблюдал, как выкручивает Кенпачи, то и дело облизывал пересохшие губы, но запах оседал на них, обжигал сухой язык. Хотелось прижаться к скользким ягодицам, старательно вылизать их, зарыться лицом в расщелину, толкнуться языком в дырку, собирая пряные капли. Мысли утекали, и Бьякуя оставил себе одно слово. Нельзя.

Нельзя.

Горячая жесткая пятка Кенпачи уперлась в бедро — его выгибало. Бьякуя гладил потную кожу, собственные руки тряслись, будто он первый раз... Будто и не был никогда с омегой, будто не проделывал много раз все необходимое.

— Так надо, — будто извиняясь, вытолкнул он сквозь спекшиеся губы. — Сейчас станет лучше. — Помолчал и добавил: — Доверься мне.

Пальцы, сведенные судорогой, скребнули по бедру Кенпачи.

— Подрочить-то дай, — Кенпачи потер головку члена, и Бьякуя снова торопливо отвел его руку.

— Позже, — шепнул он сухими губами. — Позже.

Но Кенпачи оттолкнул его и задвигал кулаком. Воздух над ним от сгустившейся реяцу плыл зыбким маревом. Бьякуя торопливо зашарил в ларце, из рук все валилось. Плотные, но мягкие ремешки отыскались на самом дне. Перетянуть яички оказалось сложно — пальцы дрожали и соскальзывали, перед лицом маячил гладкий член, вызывая головокружение.

— Теперь дрочи, — выдохнул Бьякуя, отворачиваясь.

«Не давать омеге кончить в первую течку как долго, как это возможно» — правило, хоть и жестокое, но разумное. Первая смазка должна выйти, обновиться — и чем дольше не будет оргазмов, тем быстрее все закончится.

Бьякуя поглаживал красное кольцо мышц, сжавшихся вокруг трубки. Теперь смазка текла медленнее, и Бьякуя повращал трубку, рассматривая сквозь ее прозрачные стенки гладкую плоть. Осталось совсем немного — смыть старые выделения.

Для того, чтобы взять клизму, пришлось встать. Бьякуя дрожащими руками наполнял толстую грушу, потом вливал туда ароматный травяной настой, а после подыскивал подходящую пробку. Кенпачи, весь мокрый, судорожно дрочил. Яйца покраснели, головка из-за прилившей крови казалась лиловой. Надо было спешить.

Он опустился на колени, потянул трубку. Кенпачи застонал, оттягивая себя за ягодицу и проталкивая в себе два пальца. Бьякуя с силой убрал их и ловко вставил в задний проход смазанный наконечник. Нажал на бок груши, и Кенпачи застыл, закаменев всем телом. Что-то пошло не так? Ему больно? Бьякуя напряженно ощупывал промежность.

— Нахрена, Кучики? — Кенпачи говорил хрипло и неразборчиво.

Бьякуя сильнее наддал на грушу, и Кенпачи дернулся, положив ладонь на живот.

— Нужно промыть, — Бьякую трясло, он старался не подавать вида, хотел, чтобы Кенпачи видел — все под контролем, он все сделает правильно — но этот запах и взгляд сводили с ума. Похоже, ему тоже понадобится помощь. Бьякуя отыскал второй ремешок и затянул вокруг основания собственной мошонки. Легче не стало, но накатывающий волнами оргазм отступил.

Бьякуя выдохнул и выдавил остатки воды в Кенпачи.

— Сожмись.

Выдернув наконечник, Бьякуя ловко заткнул Кенпачи пробкой. Сейчас в нем было несколько литров жидкости. Еще совсем немного, и тогда…

Он не выдержал. Рухнул рядом с Кенпачи, прижался к его спине и потерся членом о ягодицы. Тот дрогнул, выгнулся, поставляясь, и тут же застонал от распирающей изнутри воды. Мускулистые бедра каменно напряглись, несколько раз конвульсивно сжались. Прикосновение раскаленной кожи к головке члена обожгло. Навалилось острое желание вставить одним движением, почувствовать, как стискиваются гладкие мышцы. Выдержка отказывала. Кусая губы, Бьякуя благодарил пробку, благодарил крупицы оставшегося разума, благодарил настойчивость деда, который считал, что альфе следует вырабатывать прежде всего выдержку, а потом уже все остальное.

— Ох, блядь, — Кенпачи ткнулся лбом в ладони. Кажется, даже голос сделался более осмысленным. Сжатые ягодицы каменели мыцами, он наверняка сейчас разрывался между желанием чувствовать всем телом член Бьякуи и острыми позывами к опорожнению. — Сукин ты сын, Кучики, я трахаться хочу, мать твою.

— Еще немного, — повторил Бьякуя. Немного отстранившись, наклонился, слизнул капли пота, выступившие на плече Кенпачи, покатал вкус во рту, медленно сглотнул, чувствуя, как он спускается по горлу, будто горячий камень. — Терпи, сколько сможешь.

— Не могу я, блядь! — зарычал Кенпачи, перекатившись на спину. Наполненный, вздувшийся живот мешал ему. Кенпачи то и дело прижимал его ладонью, но легче, конечно не становилось.

— Терпи, — настойчиво повторил Бьякуя, заглянув в его мокрое искаженное лицо.

Светлые глаза с крошечными пляшущими зрачками расфокусированно метались, губы искривились — темные, искусанные, сухие. Все шрамы обрисовались четче, выступили поверх черт, и Бьякуя коснулся щеки Кенпачи, провел вдоль рваной полосы. Прозрачные хищные глаза метнулись, и на секунду Бьякуе показалось, что на пальцах сейчас сомкнутся зубы, но Кенпачи только лизнул подушечки шершавым длинным языком, будто старался отвлечься хоть на что-нибудь.

Бьякую подбросило и перевернуло. Все мысли смешались.

— Хорошо, — сказал он, но голос все-таки дрогнул. — Теперь поднимайся.

— Да ты нахуй издеваешься? — Кенпачи мотнул головой.

— Если разольешь — ничего страшного, — Бьякуя коснулся живота, провел ладонью ниже, зарылся пальцами в густую влажную поросль, помассировал основание члена. Кенпачи приподнялся на локте, и Бьякуя понял — он встанет, но это будет медленно. Неоправданно. Несправедливо. Колебался он недолго. Подхватил Кенпачи одной рукой под шеей, второй — под коленями, и встал. Кенпачи коротко взревел, и Бьякуя почувствовал, как он зажимается всем телом, выгибается и стискивает ягодицы.

До ширмы, загораживающей вход в ванную — всего три шага. Бьякуя плечом толкнул дверь, ввалился внутрь и толкнул Кенпачи в душевую кабину. Тот вцепился в стену, ноги разъехались, он развел бедра, полуприседая — и Бьякуя потянулся за пробкой. Нашарил основание — из ануса сочилась вода — и потянул, освобождая задний проход. Кенпачи вскрикнул, прогибаясь в пояснице, и на пол хлынула вода.

Бьякуя нашарил кнопку душа, и Кенпачи застыл, глотая текущие струи.

— Когда все закончится, — хрипло сказал он, — надо не забыть тебя убить.

Бьякуя прижался лбом к холодной стене. Перед глазами плясали черные точки. Мысль о скорой смерти показалась даже привлекательной. Он дернул ремешок, сжимавшийся тугие яйца Кенпачи. Чтобы расстегнуть, пришлось повозиться. Освободив Кенпачи, Бьякуя занялся с собой. Яйца уже не ныли, а откровенно болели.

А через миг Кенпачи впечатал его в стену, накрыл всем телом, и Бьякуя закричал, проваливаясь в чистый и терпкий, такой свежий аромат. Его крыло — звуками и запахи, кожа стали слишком чувствительной, и он шарил ладонями по телу Кенпачи, вздрагивая от каждого прикосновения. Из душевой они не вышли — вывалились, схлестнувшись в объятии, рухнули на колени возле футона, покатились по полу.

По волосам Кенпачи по его коже текла вода, по татами, по тонким простыням на футоне расплылись темные мокрые пятна. Вода пахла солью, кожей, пахла омегой в течке, и Бьякуя каким-то крошечным кусочком еще трезвого сознания, подумал, что даже когда все закончится, в комнату будет невозможно зайти — придется перестилать полы. А потом Кенпачи навалился, придавил всем весом. Они целовались, задыхаясь, терлись друг о друга, кусались — Бьякуя слизывал, сглатывал чужой вкус и запах. Поднявшись над ним на четвереньки, Кенпачи встряхнулся всем телом, как огромный хищник, потом тяжело глянул на Бьякую.

— А теперь ты меня выебешь, Кучики, — сказал он низко и хрипло. — Черт возьми, если ты этого не сделаешь, я тебя прямо сейчас убью.

Бьякуя глянул на ходящую ходуном грудь, на подрагивающий кадык и понял — убьет. Горло выгрызет, если потребуется. По поджарому мускулистому животу прошла волна судорог. Отступившее, улегшееся было возбуждение снова вскипало внутри Кенпачи. Крупная натертая головка его члена покачивалась, из раскрытого отверстия сочилась мутная смазка — капля за каплей.

— Теперь можно, — выдохнул Бьякуя и сам не узнал своего голоса. Всем телом, всей кожей он чувствовал, как рассыпаются остатки самоконтроля. В следующую секунду он дернул Кенпачи на себя, они снова покатились по разворошенному футону. Бьякуя чувствовал то горячий бок, то бедро, то жесткое плечо. Кенпачи весь состоял из углов, из твердых линий, из сухих мышц, перевитых светлыми следами старых сражений. Наклонившись, Бьякуя принялся вылизывать широкое перекрестье шрамов над соском. Блекло-розовая кожа в этом месте вздулась и пошла мелкими морщинками — должно быть застарелый ожог.

Их члены терлись, и Кенпачи нетерпеливо ерзал, разводя колени. Член скользил по смазке, терся о жесткие волоски, а Бьякуя терзал твердый сосок. Когда головка уперлась в задний проход и протолкнулась сжатое кольцо мышц, Бьякуя потерял контроль.

В груди набух огненный шар, сжигая внутренности. Кенпачи вскинул бедра, и Бьякуя провалился в горячечный жар; тело скрутило удовольствием таким сильным, что каждая мышца остро отдавалась болью. Бьякуя вбивался в тугой задний проход, смазанный, обжигающе горячий — звонкие шлепки и хлюпанье смазки стучали в ушах. Кенпачи стискивал его ягодицы, натягиваясь сильнее и глубже. Бьякуя судорожно долбился, Кенпачи, запрокинув голову, широко хватал ртом воздух, его гладкие лоснящиеся плечи содрогались.

После слишком сильного толчка член выскользнул, и у Бьякуи потемнело в глазах, а Кенпачи торопливо перевернулся на живот, подобрал колени и выгнулся, раскрываясь растраханным, блестящим анусом, из которого непрерывно сочилась смазка. Бьякуя, опираясь на руки, подполз, жадно прижался членом ко входу, замер, смакуя ощущение того, как сильные мышцы стискивают головку, а потом снова рухнул в свой личный ад, в котором него не было ни воли, ни сил. А был только Кенпачи и его задница, его спина, покрытая потом, искусанная — Бьякуя не помнил, как оставлял эти следы. Он трахал Кенпачи, а тот дрочил себе, пока мышцы не сжались, а сам не вскинулся, кончая.

Бьякуя едва успел убрать член — собственная сперма брызнула на поджарые ягодицы, стекая белыми разводами. А Бьякуя жадно приник к открытому анусу, толкаясь языком в горячее нутро, слизывая сперму и смазку. А Кенпачи под ним тяжело дышал и коротко постанывал от каждого прикосновения.

Бьякуя огладил сильное бедро, подтянулся выше, и Кенпачи сгреб его в горячее кольцо рук, прижал к себе. Грудь его судорожно вздымалась, а член, зажатый между их телами, снова стоял. У Бьякуи, впрочем, тоже. Именно поэтому для сцепки было еще рано. Они не насытились, они оба не насытились. Бьякуя протянул руку и положил ладонь на мошонку, коротко лизнул соленое плечо.

В паху жгло. Основание члена слегка набухло, отвердело, но почти сразу узел исчез, и навалился очередной горячечный виток возбуждения.

— Думал, полегчает, — хрипло и невнятно пробормотал Кенпачи. — У меня сейчас яйца лопнут.

Бьякуя не ответил. Слова застывали в горле, скатывались обратно пылающими углями. Ладони заскользили по мокрой спине Кенпачи, прошлись по его груди, по животу, размазывая сперму. Мышцы подрагивали под пальцами, и Бьякуе казалось, что рук слишком мало. Хотелось всего и сразу, прикоснуться везде, слизывать пот и смазку, пока вкус Кенпачи не наполнит все тело от пяток до макушки. Бьякуя чувствовал себя пустым глиняным сосудом, под тонкими стенками — только пламя.

Кенпачи придвинулся, потянулся всем телом как кот, притерся, навалился плечом. Жесткий язык широко прошелся по шее, за ухом, по сгибу челюсти. Каждый раз, когда Кенпачи прикусывал кожу, Бьякую подбрасывало. Глянув вниз, он увидел розоватые отпечатки на груди вокруг соска.

А потом Кенпачи сполз, обхватил жесткими обветренными губами головку, пропустил ее глубже в раскаленное горло, и перед глазами все поплыло. Запустив пальцы в чужие мокрые спутанные, облепившие плечи, лопатки и шею, волосы, он поглаживал кожу, давил на затылок Кенпачи, заставляя наклониться ниже. В ответ тот чуть прижал кожу за головкой зубами и сдавленно зарычал; звук отозвался на пальцах, прошелся от поясницы до загривка жаркой дрожью. Бьякую подбросило и вывернуло, он вцепился в плечи, упираясь головкой в нёбо, утопая в алом возбуждении — а через миг сознание вернулось хлопком: Кенпачи стиснул яички, не давая кончить.

Ругательство вырвалось сквозь плотно сомкнутые губы, и Кенпачи, что б его, сжал зубы сильнее. Бьякуя метался под ним, толкаясь в горло, как вдруг рот исчез, и от разочарования захотелось кричать. Бьякуя замер, глотая густой влажный воздух: длинный язык скользнул в анус, ввинчиваясь, горячие ладони легли на ягодицы, раздвигая и растягивая. И Бьякуя оказался нанизан на подвижный язык, словно бабочка на иглу — Кенпачи вылизывал его изнутри, покусывал кожу и жадно толкался внутрь.

Бьякуя рванулся, задыхаясь, опрокинул Кенпачи на спину, сунул руку между ягодиц — в задний проход гладко вошло сразу три пальца. Он развел их, пристально глядя в глаза и утопая в синей в золотую крапинку радужке. Кенпачи широко, сумасшедше улыбаясь, облизывался — и Бьякуя прижался к его рту, собирая собственный вкус. А потом свел пальцы и толкнулся глубже, чувствуя, как поддаются упругие мышцы ануса, впуская руку. Кенпачи застыл, замер, его черты заострились, лицо стало прозрачно-яростными, словно под кожей бушевало золотое пламя. А потом Бьякуя толкнулся еще, и кулак прошел в задний проход целиком, мышцы сжались вокруг запястья. Кенпачи закусил губу, широко распахнул глаза и вдруг содрогнулся, кончая и суча ногами.

Мышцы конвульсивно сжались, сфинктер туго обхватил запястье. Тонкие струйки спермы запятнали и без того испачканный живот, а Кенпачи продолжало трясти, когда Бьякуя медленно двигал кулаком. Кажется, его оргазм все никак не кончался, поднимаясь и поднимаясь по спирали. Член вздрагивал, из уретры сочились мутные полупрозрачные капли; смазка хлюпала в заднице, текла вдоль предплечья до самого локтя. Часто сглатывая, Бьякуя неотрывно смотрел, как сокращаются мышцы Кенпачи под кожей, как приподнимаются бедра, как поджимаются яйца.

Собственное возбуждение чуть отступило, сделалось прозрачным, густым и текучим, как нитка меда. Казалось, нить эта протянулась между ним и Кенпачи, перемешались ощущения, чувства, сами тела перемешались. Даже в заднице тянуло — остро и сладко.

Кенпачи выгнулся, упираясь пятками в татами с такой силой, что плетение хрустнуло, проломилось, насадился глубоко, резко и закричал, почти завыл. Бьякуя видел его глаза — тоненький край радужки, обведенный темным кольцом. Ресницы слиплись, над бровями текли капли пота.

Желание ударило под дых так резко, что мир вокруг покачнулся, комната завертелась, покатились по кругу ширмы с тонкой расписной бумагой, погасшие бронзовые курительницы, деревянные резные сундучки с медицинскими инструментами. На секунду все это провалилось, остался только кусочек пола с распотрошенным мокрым футоном и Кенпачи.

Стиснув пальцы на его бедре, Бьякуя медленно потянул руку наружу. На секунду мышцы протестующе сжались, обхватили его плотно-плотно, как мокрая гладкая перчатка, а потом поддались. Бьякуя смотрел, как растягивается натертый покрасневший, припухший сфинктер, и стискивал пальцы другой руки все сильнее.

Кенпачи глотал воздух неглубокими короткими вздохами, а пальцы Бьякуи бесконечно скользили, выходя из ануса — до тех пор, пока внутри не остались самые кончики. Бьякуя пошевелил ими, лаская нежные стенки, и поднял глаза. Кенпачи смотрел, провалившись вглубь себя, на Бьякую и сквозь Бьякую. В глубине зрачков вспыхивали золотые искры.

Бьякуя медленно провел залитыми смазкой пальцами по промежности, сжал мошонку и поднялся выше — к чуть опавшему, но все еще твердому члену. Кенпачи продолжал смотреть — в самое нутро, и от этого взгляда Бьякую потряхивало все сильнее. Он подтянулся на руках, лег сверху, скользя грудью и животом по влажной коже, и коснулся приоткрытого рта. Проглотил едва заметный выдох, а потом — даже не поцеловал, просто прижался губами, впитывая это ощущение. Член уперся сначала в мошонку, потом скользнул дальше, мягко и гладко входя в растянутый задний проход. Кенпачи, словно очнувшись, вздохнул и вернул поцелуй — такой же осторожный.

Бьякуя погружался в Кенпачи неторопливо — ловил выражение его лица, утопал в золоте, вспыхивающем в глазах. И содрогался от сладости, сомкнувшейся вокруг его члена. Кенпачи поднял руки и запустил пальцы в волосы, ероша их и потягивая за пряди. Провел по спине широкой ладонью. Бьякуя прикрыл глаза от удовольствия, а потом резко толкнулся, замер и посмотрел Кенпачи прямо в глаза. Тот отвел с его лица прядь волос и просто кивнул. Бьякуя сделал первый, самый длинный и самый сильный толчок.

От загривка вдоль позвоночника прокатилась волна жара, расплескалась в крестце, подстегнула. Бьякуя несколько раз мелко качнулся, будто пытаясь войти еще и еще глубже, так глубоко, как только возможно. Тела плотно сомкнулись, Бьякуя чувствовал животом мягкую кожу мошонки, жесткие царапучие волоски. Кенпачи смотрел в ответ. Оба они зависли в этом миге, в растянувшемся до бесконечности времени. А потом Кенпачи поймал Бьякую за плечо, дернул на себя, будто он мог бы войти еще хоть на миллиметр.

Захлебнувшись, Бьякуя шатнулся и принялся вколачиваться во влажный жар. Пальцы вцепились в бедро, сжали ягодицу, оттягивая ее, раскрывая Кенпачи еще сильнее. Бьякуя проваливался в мокрые шлепки мошонки, в хлюпанье смазки, в надсадное оглушительное дыхание Кенпачи, в его короткие горловые стоны, в судорожно напряженные пальцы на плече. Живот свело судорогой, мгновенной пустотой, будто внутри возникла крошечная песчинка черной дыры и начала поглощать тело, разрастаясь, становясь все больше и больше.

Бьякуя смотрел в перекошенный рот Кенпачи и чувствовал, как медленно, по кусочку, перестает существовать. Сейчас, вот сейчас надо было отстраниться, вытащить член раньше, чем стиснутся вокруг горячие, мгновенно сузившиеся мышцы. Хотелось трахать Кенпачи, терзать Кенпачи, вобрать его в себя целиком и полностью, изучить каждый сантиметр, каждый вдох. И сил остановиться не было. Между лопаток тек пот, и росла, росла, росла черная дыра. Бьякуя загонял член в Кенпачи с такой силой, что того мотало на футоне. Упираясь затылком, он выгнулся так, что стало видно только натянутое открытое горло.

Наверное, надо было остановиться. Бьякуя даже думал об этом — две или три секунды. А потом черная дыра его поглотила. Сошла лавиной, вывернула наизнанку раз, другой. Сознание парило где-то под потолком, а, может быть, кружило вокруг Кенпачи. А тело продолжало двигаться по нарастающей, головокружительно. Бьякуя вколачивался так отчаянно, что не чувствовал больше ничего, кроме зарождающегося вниз живота взрыва сверхновой. Он засаживал, теряя сознание, и вскидывался, когда член упирался в мягкую плоть. Толчки слились в один бесконечный танец, Кенпачи бессильно шарил по его телу руками — сжимая, поглаживая, лаская. Бьякуя сильнее задвигал бедрами, уже вот-вот, осталось совсем немного, чтобы окончательно рухнуть в безумие. Кенпачи, чувствуя подступающий оргазм, стискивал мышцы вокруг члена, и Бьякуя, кажется, что-то кричал ему. Что-то такое, от чего Кенпачи вскинулся, подбросил бедра и прижал к себе Бьякую, горячо стискивая ягодицы.

А тот уже не мог остановиться. Его мир сузился до горячей влажной дырки, бешеных толчков, жара дыхание и широких ладоней, шарящих по спине, шее, ягодицам. В основании члена набухал твердый шарик.

Кенпачи изумленно раскрыл глаза, кривя широкий рот, и Бьякуя отчаянно поцеловал его — так глубоко, как только смог. Он целовал, задыхаясь, а бедра продолжали двигаться. Влажные шлепки мешались с двойными стонами, хлюпанье смазки доводило до исступления.

Оргазм начался с позвоночника. Прошелся вдоль спины, скручивая каждую мышцу, стек между ягодиц, и Бьякуя сжался, выгибаясь, отпустил себя, вскидываясь, вбиваясь в зад. Оргазм разбил его на миллион мельчайших осколков, кровь прилила к члену, а узел разнесло раньше, чем Бьякуя пришел в себя. Он кончал в Кенпачи бесконечно долгими судорожными рывками.

Мучительное натяжение плоти, сомкнувшейся вокруг члена, вызвало дрожь. Кенпачи трясло всем телом, он часто облизывал губы и коротко рвано постанывал. А Бьякуя, вращая бедрами, вставлял ему все дальше и дальше, пока, наконец, узел окончательно не погрузился в пульсирующий анус. Стало до безумия тесно. Узел набухал, растягивая гладкие мышцы все сильнее, до предела, и Бьякую подбрасывало в оргазме виток за витком. Кенпачи под ним не орал уже, только тихо хрипел. Его невидящие глаза, широко распахнутые в потолок, казалось, светились изнутри. Реяцу кипела и словно в единый миг вытеснила весь воздух. Осталась только бурлящая сила. Барьеры трещали, прогибались, не в силах сдержать все, что выплескивалось сейчас из дрожащего тела Кенпачи.

Натянутый, напряженный так, что едва не рвались мышцы, тот похож был на струну. Каждое мелкое движение бедер, каждое прикосновение отзывалось новым приступом выкручивающего удовольствия. Бьякуя едва не повалился на Кенпачи — он почти не чувствовал своего тела, мышцы не слушались, отзываясь ватной дрожью. Все ощущения сосредоточились в паху, там, где горячая плоть обхватила, стиснула узел так, что даже пожелай Бьякуя вытащить член, ему бы не удалось.

Задыхаясь, захлебываясь этим безумным оргазмом, который с каждым витком становился все ярче, все оглушительнее, Бьякуя смотрел, как подрагивает горло Кенпачи. Он пытался сглотнуть, но у него ничего не получалось. Его член прижался к животу, отверстие на головке раскрылось, сперма уже не выплескивалась — просто текла, густо смешанная с полупрозрачным секретом предстательной железы. Натертая головка блестела — темная, багровая. Кенпачи уже не пытался прикоснуться к себе, просто вцепился в простыни и кусал губы блестящими белыми зубами.

Последний спазм опрокинул Бьякую в густую чернильную темноту и оборвался на одной высокой звенящей ноте. Тела не ощущались — словно они с Кенпачи растворились в этой темноте и сейчас терлись обнаженными душами друг о друга. Действительность проступала медленно — золотыми и серебристыми всполохами реяцу, прижимала к полу тяжестью тел и запекшимся запахом возбуждения. Бьякуя уже различал медленное биение сердца и потрескивание кидо-барьера, шорох стен, все еще дрожащих от чудовищного всплеска силы. Гладкое тепло Кенпачи обволакивало и утягивало в сон.

Бьякуя шевельнулся и застонал — каждую мышцу ломило, разбухший у основания член был все еще заперт. Кенпачи, придерживая Бьякуя под лопатками, начал переворачиваться. Они легли на бок, чувствуя друг друга как продолжение самих себя — ни единого лишнего движения.

Бьякуя прижался щекой к плечу Кенпачи, созерцая собственное внутреннее спокойствие, и понимал — вот оно. То, ради чего встречаются и соединяются альфы и омеги. Миг огромного всепоглощающего понимания и спокойствия, момент кристальной прозрачности собственной жизни и своего места в мире. Чувство единения и пронзительной гармонии.

Он прижался губами к соленой коже и закрыл глаза. Хотелось продлить этот миг, прочувствовать его до самого конца, но веки тяжелели все больше. Кенпачи дышал ровно и размеренно, поглаживая Бьякую и слегка сжимаясь вокруг его члена. Глаза закрывались сами, и Бьякуя вздохнул, окончательно отпуская себя и проваливаясь в сон.

Но даже во сне он чувствовал запах — мягкий, изменившийся, какой-то спокойный и гладкий. Тело плыло в этом запахе, как в теплых волнах.

Проснулся он от тяжелого тягучего ощущения чужого взгляда. Глаза Кенпачи едва заметно мерцали золотистыми искрами. Реяцу улеглась, сделалась похожей на неподвижную спокойную гладь пруда. Кенпачи дернул углом широкого рта — по глади пошли круги.

— Доброе утро, — хрипло сказал Бьякуя.

Кенпачи наклонился, приблизил лицо почти вплотную. Его черты еще немного расплывались в сонной мути. Бьякуя моргнул — линии заострились, вырисовались искусанные, запекшиеся губы, синеватые тени на впалых щеках, темная морщинка между бровей. Горячее дыхание Кенпачи касалось губ. Бьякуя слизал с них сонную сухость, вкус чужой кожи и запах омеги. Вчерашнее возбуждение мягко колыхнулось внутри, поднялось из живота вверх до горла, встало комком. Сглотнув, Бьякуя снова облизнулся. Ничего особенного Кенпачи не делал, даже почти не касался его, только смотрел, и зрачки, казалось, немного пульсировали, то сужаясь, то расширяясь, как черные дыры. И Бьякуя падал в них, чувствуя, как возбуждается все сильнее, как медленно наливается член.

— Утро, — согласился Кенпачи.

Хотя здесь, в глубине дома, совершенно неясно было, какое снаружи время суток. Придвинувшись, Бьякуя потерся кожей о кожу, медленно, лениво, еще без особой остроты возбуждения, явно просто наслаждаясь теплом. Запах обострялся, накатывал волна за волной.

За то время, пока они спали, узел рассосался, член выскользнул из ануса, и сейчас, полувозбужденный, касался бедра Кенпачи. Тот лениво скосил глаза, и по спине Бьякуи побежали мурашки. Поцелуй получился глубокий и неспешный. Бьякуя гладил языком нёбо, вылизывал узкие искусанные губы и покачивался на волнах просыпающегося возбуждения. Твердый член Кенпачи уперся в живот, и Бьякуя посмотрел вниз: крупная красная головка была наполовину обнажена, из щели выступила капля смазки, влажно блестя.

Бьякуя отстранился, плавно перетек к бедрам, не спуская с головки глаз. Кенпачи вздохнул, сгибая ногу в колене и укладываясь на бок, и Бьякуя коснулся губами напряженной плоти. На ягодицы тут же легли жесткие ладони, и он послушно перевернулся ногами к голове Кенпачи. Тот довольно заворчал, обхватил яички, но Бьякуя, замирая, разомкнул губы и накрыл головку. Горячая солоноватая плоть заполнила рот, Кенпачи коротко дернулся, и Бьякуя придержал его за бедра, не позволяя вогнать себе член до самого горла. Он прикрыл глаза, растворяясь в ощущении гладкой плоти на языке, и принялся сосать. Трогал языком натянутую уздечку, сжимал голов, высасывая капельки смазки и чувствуя, как содрогается Кенпачи. А тот, словно не желая отставать, развел Бьякуе ягодицы и начал поглаживать расщелину, массируя задний проход; трогал яички, перекатывая в ладони, и сжимал головку члена. От этого всего волна удовольствия тянулась от позвоночника до затылка, собиралась острыми яркими вспышками в груди.

Кенпачи сжал бедра, когда Бьякуя заглотил член глубже, смазка между ног хлюпнула, и тяжелый аромат ударил по обнаженным нервам. Бьякуя легко протолкнул палец в задний проход, и мышцы вокруг него сжались. Бьякуя вставил второй палец и начал неторопливо трахать Кенпачи, погружая все глубже.

Мокрый, в смазке и сперме, проход раскрывался легко. Кенпачи приподнял бедра, Крупная головка подрагивала во рту каждый раз, когда Бьякуя проталкивал внутрь пальцы. Искусанные губы саднили, скользя по гладкой твердой плоти, а прикосновения к заднице обжигали. Бьякуе казалось, что все тело натянулось между этими ощущениями, уплывает, покачиваясь — от горла, в которое проталкивалась головка, к члену и заднему проходу, которые оглаживали жесткие пальцы.

Мозолистые подушечки чуть царапали нежную кожу, посылая короткие вспышки удовольствия, от них сводило лопатки, и на загривке выступал пот. Кенпачи тер головку, прижимал уздечку, обводил крайнюю плоть. Короткие прикосновения дразнили, возбуждали еще сильнее. Приподнявшись, Кенпачи длинно лизнул от мошонки до заднего прохода, коротко толкнулся языком, а потом прихватил губами сначала одно яичко, потом другое.

Бьякуя захлебнулся, чуть не выпустив изо рта подрагивающую головку, и сильнее толкнулся пальцами в задницу Кенпачи. Губы сделались невероятно чувствительными. Сжимая член, Бьякуя чувствовал каждую выступающую вену, каждый сантиметр тяжелой плоти. Головка гладко скользила во рту, упираясь в стенку горла так глубоко, что на глаза наворачивались слезы. Почти выпуская ее изо рта, Бьякуя скользил языком по отверстию, собирая пряную густую смазку, а потом снова пропускал в горло. Казалось, он мог бы кончить от одного этого ощущения скольжения, от пульсации плоти и солоноватого острого вкуса.

Кенпачи под ним потряхивало, его бедра мелко подрагивали. Задыхаясь, Бьякуя прижимал их к футону. От горла до паха протянулась нить жара, она вибрировала внутри, и казалось, что она вот-вот лопнет от напряжения. Кенпачи вылизывал его мошонку, и на каждом движении Бьякуя проваливался в раскаленную влажность его рта. Когда горячий язык протолкнулся в задницу, нить внутри зазвенела и лопнула, ударив под дых неожиданно сокрушительным оргазмом. Все мышцы выкрутило, тяжело придавило загривок. Бьякуя невнятно застонал сквозь твердую плоть и тут же почувствовал, как сократилась головка, как в горло ударила струя спермы. Бьякуя задыхался, сглатывая, его все еще трясло, а сперма выплескивалась, наполняя рот; смешанная со слюной, потекла по подбородку горячей тягучей струйкой.

Кенпачи потянул его на себя, заставив перевернуться, сгреб в объятья и довольно засопел куда-то в шею — словно собирался снова заснуть. И Бьякуя его хорошо понимал.

Вкус спермы не раздражал, хотя обычно Бьякуя старался сразу смывать с себя все следы бурной ночи. Он облизнулся, приоткрыл глаза и наткнулся на острый взгляд Кенпачи: тот смотрел задумчиво и оценивающие.

— Что? — разомкнул губы Бьякуя, проталкивая внутрь себя комок из запахов и вкусов.

Кенпачи как будто смутился — отвел взгляд и прикрыл глаза. Но потом все же ответил:

— Я думал, будет по-другому.

Бьякуя почувствовал, как его бровь поползла вверх.

— Например, как?

— Как, как… — проворчал Кенпачи. — Так. Выебешь меня и все.

Бьякуя стало весело:

— И что из случившегося не вписалось в этот нехитрый сценарий?

— Ты, — просто и серьезно ответил Кенпачи.

Бьякуя моргнул. Поднялся — с некоторым трудом, протянул руку. Но Кенпачи легко вскочил из положения «лежа», посмотрел настороженно.

— В душ, — коротко сказал Бьякуя. — И завтракать.

Усталость смывалась теплыми упругими струями, и Бьякуя, уже чистый, не выдержал, прижался к Кенпачи сзади, потерся членом между ягодиц, провел рукой по его вновь возбужденной плоти. Он все еще не знал, что говорить. Кенпачи тоже оказался совсем не таким. Готовым не только брать, но и отдавать — щедро, без остатка. Возможно, это было его сутью — плевать на полумеры. Наверное, понимание этого толкнуло Бьякую на согласие хотя бы попробовать — желание узнать, как оно будет не только в бою. Но он точно не мог предвидеть, что все окажется именно так. Что Бьякую будет ломать от смеси страсти и нежности.

За завтраком они тоже молчали. Бьякуя вслушивался в колышущееся марево их реяцу, сплетенной между собой, и думал, что будет очень трудно скрыть эту связь. Почти невозможно. Проще разорвать. И поймал себя на боли, охватившей грудь от этой мысли. Он поднял глаза.

Кенпачи держал в руке пиалу, казавшуюся крошечной, смотрел с усмешкой.

— Ну, что надумал?

Сразу стало легко и просто. Бьякуя улыбнулся в ответ и покачал головой.

— Я тоже не ожидал, что ты окажешься… — он пытался подобрать подходящее слово, но не преуспел, — окажешься таким. — Протянул руку, касаясь щеки — желание взмыло в нем пологой волной, от него перехватило грудь. — Но я рад стать твоей альфой.

Кенпачи прищурился, шевельнулся, и под кожей перекатились мускулы.

— Передумал, значит?

— Провел переоценку ситуации, — уточнил Бьякуя.

Кенпачи широко улыбнулся:

— Ха! Как скажешь. — Он помолчал. — Только знаешь что, Кучики. Когда у меня закончится эта херь, я тебя выебу. Во все дыры, какие найду.

— Я согласен,— выговорил Бьякуя сквозь перехваченное горло, качнулся вперед, толкая Кенпачи в грудь и опрокидывая его на спину. Слишком хотелось его взять.

А подумать, как они скроют их связь, можно будет позже. Сначала нужно узнать друг друга. Со всех сторон.